Внучка бабы Яги - Татьяна Коростышевская

Нестарая еще баба, широкоскулая и большеротая, суетливо подскочила с квадратным куском домотканой материи.

— Хлопчик, — прошептала благоговейно, чуть огубляя звук «л».

И вот уже новорожденный укутан в теплую пеленку и приложен к груди новоиспеченной мамаши. Костер будто сам собой стал затухать, и вдруг стало заметно, что каменный идол светится неярким пульсирующим светом, напоминая ритмом биение огромного сердца. «Триславна будь, Матушка…» — шептали бабы, по очереди подходя к статуе и совершая глубокий поясной поклон. Мне многое стало понятно. Так вот ты какая, Макошь — прародительница мира! Да за одно подозрение в идолопоклонстве — кандалы и острог, а потом на дыбе будешь доказывать вещунам Трехликого, что «я-де не я и лошадь не моя…». Эх, бабуля, во что ты ввязалась? Глаза идола, волшебно глубокие, смотрели на меня с нежностью и легким упреком. «Пряха нити прядет, в клубок сматывает, не обычные нити — чудесные. Из тех нитей сплетается наша судьба — от завязки рождения и до конца, до последней развязки, до смерти…» — слова приходили ниоткуда и слетали с моих губ, будто желтые листья с обессиленных веток дерева.

— Ну чего пялишься, как баран на новые ворота, — растормошила меня родственница. — Думала, меня можно каким-то поганым гребешком с разума свесть?

Бабушка стояла подбоченясь и злобно зыркала в мою сторону, только что не шипела рассерженной кошкой. Я лишь хватала ртом воздух и вытирала рукавом соленые дорожки слез. А Яга между тем входила в раж:

— Думала, заколдую дуру старую и сама дельце проверну. Ан нет, провертелка еще не отросла! Ты против кого пошла, соплячка?!

— Я думала, ты ребеночка погубить хочешь, — рыдала я в голос.

— Ну все, все… Не убивайся так. — Леший появился, как всегда, ниоткуда и ласково гладил мои плечи. — Я ж говорил, Яга — женщина справедливая, не могла она на смертоубийство пойти.

— А ты чего, шишка еловая, девку сюда допустил? — накинулась бабушка на новый объект. — Было договорено, что морочить будешь, пока обряд не проведем.

— Да нешто внучку твою заморочишь, она все мои хитрости как осенний ледок — с наскоку бьет. А вот огневичок ейный до сих пор круги мотает.

— Ну хоть что-то… С паршивой-то овцы хоть шерсти клок, — начала остывать бабуля; было видно, что слова лешего ей приятны. — А с дружком новым я после разберусь, да так, что не обрадуется.

Тут уж я разозлилась:

— К чему было весь этот балаган с потерей памяти разводить?

— А чтоб неповадно… чтобы впредь… — Разноцветные бабушкины глазки воровато забегали. — Теперь семь раз подумаешь, прежде чем незнакомую волшбу городить.

Вот уж припечатала так припечатала! Больше всего мне хотелось орать, ругаться нехорошими словами и бить посуду. Я глубоко вздохнула, набирая воздуха для забористой тирады.

— Варвара, а чего нас с внучкой не знакомишь? — подошла давешняя баба с широким улыбчивым ртом.

Да уж, рутенский говор давался ей непросто. А из-под рогатой кички на плечи сбегали тонко плетенные светлые косицы. Новая знакомица была ледзянкой. Яга подняла руку в жесте отрицания:

— Погоди, Данута, сейчас ребенка в дорогу снарядим и толковище устроим.

— А мать-то?.. — Тоненькие бровки вопросительно изогнулись.

— Матери он без надобности, — отрезала бабуля. — А в скиту его выучат, вырастят, и будет у Пряхи еще один волхв.

Так, значит, бабушка с самого начала не планировала убивать младенца? Я припоминала формулировки ведьминого договора. Матрене было обещано, что ее «от горя избавят». Только и всего, остальные ужасы я сама придумала. Охохонюшки! Наказать себя, что ли? В угол на горох или вообще розгами по мягкому месту. Представив, под каким углом мне придется извернуться, чтоб это осуществить, я прыснула. Леший пошевелил ушами. А он-то чего как приколоченный тут стоит? Ни полюбовница, ни ребятенок ему уже не интересны? Я оглянулась на камень. Матрена все так же держала младенца у груди. А ведьмы-то хороши — скит у них, общество какое-то сестринское… А бабушка-то — за столько лет ни намека, ни словечка… Тьфу, да что мне за чушь в голову лезет, когда тут такие дела творятся? Я сделала большой шаг вперед и звонко щелкнула лешего по лбу. В кусты бесконечно плавным прыжком сиганул уже слегка поседевший от страха перед приближающимися холодами заяц.

— Бабуль, лесовик Матрену увел, — сказала я, перебирая ворох палых листьев на том месте, где всем виделась роженица.

Яга встрепенулась, повела головой из стороны в сторону, будто прислушиваясь, и закричала:

— Найти!

Остальные жрицы кинулись с поляны, как свора охотничьих собак, послушных слову хозяина.

— Ну ничего… Приведут их сестры, — бормотала бабушка, обессиленно опускаясь на землю возле почти остывшего кострища.

Скупой пасс руками, и вот уже веселые язычки пламени разгоняют ночной сумрак.

— Как же они лешего поймают в его-то владениях? — присела я рядышком.

— Это, девонька, еще неизвестно, чьи тут угодья…

— Одного не понимаю, — поворошила я угольки длинной веткой, — чего ты не разрешила ему ребеночка оставить? И зачем обряд нужен был? Разродилась бы баба тихонько, а там бы уж решали.

— А чего решать? Знаешь, какие из таких полукровок берендеи-перевертыши получаются? Парня обучить надо, к сильной волшбе подготовить. А насчет обряда… Без Матушкиной помощи — никак, обоих могли потерять — и мать и дитя.

Тут меня осенило.

— Получается, что ты свою часть договора так и не исполнила? Что ж теперь будет?

До меня только начал доходить весь ужас положения. Но пострадать вволю не получилось. На поляну ввалился Зигфрид, дрожа от возбуждения и дико поводя глазами. Его раскаленные ладони роняли на землю голубоватые искры. Огневик явно готовился к драке.

— Я опять все интересное пропустил?

— Охолонь, — примирительно сказала бабушка, приглашающе похлопав по траве рядом с собой. — Садись, рассвета ждать будем.

Студент обвел взглядом поляну — идола, алтарный камень, нашу теплую компанию — и устроился неподалеку, потешно свернув ноги калачиком. От остывающих рук шел пар.

— А кровь откуда? — Круглый, с ямочкой, подбородок указал в сторону валуна.

— Матрена рожала, — скупо пояснила я. — Мальчика родила.

— Ну это понятно. — Зигфрид почесал в затылке. — А откуда кровь?

Ёжкин кот! Это в каких университетах таких недалеких студентов держат? Он что, дурак? Меня так и подмывало какую-нибудь похабщину вымолвить.

— Да мужик он, просто мужик, — ответила Яга на мой молчаливый вопрос. — Не перемайся, много будешь знать — скоро состаришься… — Это уже студенту. — Лучше расскажи, зачем тебя ко мне послали? Кто там у вас за главного — мэтр Пеньяте небось?