Прощай, Африка! - Карен Бликсен

"Знаю, Даск из того же племени, что и вы сами. Он тоже любит посмеяться над людьми".

Так вот, мои псы уже понимали, какое высокое положение Лулу занимает у меня в доме. Надменная самоуверенность великих охотников таяла перед ней, как лед. Она отпихивала их от чашки с молоком, гоняла с любимых мест у камина. Я надела на шею Лулу небольшой колокольчик на ремешке, и вскоре достаточно было собакам заслышать мелодичное позвякиванье этого колокольчика, возвещающее приближение Лулу, как они молча, с достоинством поднимались со своих теплых мест у камина, уходили и ложились в другом конце комнаты. Но сама Лулу вела себя примерно: она подходила и ложилась на подобающее ей место — так благовоспитанная леди, скромно подбирая платье, садится, стараясь никого не обеспокоить. И молоко Лулу пила словно из вежливости, немного жеманно, как будто уступая уговорам слишком радушной хозяйки дома. Она любила, чтобы ее чесали за ушком, очень мило разрешая это делать — так молодая жена как бы нехотя дозволяет мужу приласкать ее.

Когда Лулу подросла и была в расцвете своей юной прелести, она стала статной, в меру округлившейся маленькой антилопой, настоящей красавицей, совершенством — с головы до кончиков копыт. Казалось, она сошла с иллюстрации к песне Гейне о мудрых и нежных газелях с берегов Ганга.

Но на самом деле Лулу вовсе не была такой тихоней — в ней, как говорится, сидело сто чертей. В ее характере проявилась одна черта) присущая всем женщинам: она всегда делала вид, что готовится только к защите, лишь бы ее не трогали; но на самом деле всем существом готовилась напасть первая. На кого? Да на весь белый свет. Когда на нее накатывало, она забывала обо всем и теряла голову — нападала даже на мою лошадь, если та ей чем-то не угодила. Помню, как старый Гагенбек, владелец знаменитого зверинца в Гамбурге, говорил, что из всех животных, включая и хищников, самые коварные — именно олени, и что скорее можно довериться леопарду, чем молодому оленю — он непременно нападет на тебя с тыла.

Но весь дом гордился Лулу, даже тогда, когда она вела себя, как настоящая бессовестная кокетка; но все равно она не была счастлива с нами. Иногда она уходила из дому на целые часы, а бывало, исчезала до самого вечера. Иногда у нее портилось настроение, видно было что ей все опротивело, и она себе в утешение начинала отплясывать какой-то боевой танец на лужайке перед домом: казалось, что она выделывает всякие дикие штуки в угоду Сатане.

"Ох, Лулу, — думала я, — знаю: ты настоящее чудо, и прыгать умеешь выше головы. Сейчас ты на нас злишься, думаешь: "чтоб вы все сдохли?", да нам и впрямь пришлось бы плохо, если бы ты точно захотела нас прикончить. Но мешает тебе не то, что мы понаставили всяких препятствий — ты ведь великая прыгунья, как известно. Наоборот, тебе не нравится, что никаких препятствий мы не ставим. Понимаешь, Лулу, в тебе таится громадная сила, и все препятствия тоже в самой тебе, а главное, что твое время еще не пришло".

Но как-то вечером Лулу не вернулась, и мы понапрасну искали ее целую неделю. Для всех нас это был тяжелый удар. Из дома ушло что-то чистое, звонкое, и он стал ничем не лучше других домов. Я думала, что тут не обошлось без леопардов, шнырявших у реки, и как-то вечером сказала об этом Каманте.

Как обычно, он довольно долго не давал мне ответа, очевидно, не зная, как отнестись к моему недомыслию. И только через несколько дней сам заговорил со мной об этом.

"Вы считаете, что Лулу умерла, мсабу", — сказал он. Мне не хотелось подтверждать это, но я сказала, что не понимаю, почему же она тогда не вернулась.

— Лулу не умерла, — сказал Каманте. — Но она вышла замуж.

Я удивилась и обрадовалась, услышав эту неожиданную новость, и спросила Каманте, откуда ему это известно.

— Да, да, — сказал он, — она вышла замуж. Она живет в лесу со своим бваной (это слово значило "муж" или "господин"). Но она вовсе не забыла нас, людей: почти каждое утро она приходит к нашему дому. Я ей насыпаю долбленой кукурузы за кухней, в сторонке, и перед самым восходом она выходит из леса и ест. Ее муж приходит с ней, только боится людей: он их раньше никогда не видел. Он ее ждет за большим белым деревом по ту сторону лужайки. Но к дому подходить не смеет.

Я попросила Каманте позвать меня в следующий раз, когда он увидит Лулу. Через несколько дней он разбудил меня перед восходом солнца.

Утро было чудесное. Пока мы ждали, погасли последние звезды, небо было чистое и спокойное, но мы вышли в еще сумеречный мир, где стояла глубокая тишина. Трава была вся в росе. Внизу на склоне, под деревьями, росистая трава отливала тусклым серебром. Утренний воздух был холоден — в северных странах такой холодок обычно означает, что скоро наступят заморозки. И сколько раз не переживаешь это, думала я, все равно не верится в этой прохладе и полутьме, что всего через несколько часов трудно будет переносить солнечный жар и нестерпимый блеск неба. Серый туман лежал на холмах, странно повторяя их контуры, и буйволам сейчас, наверное, невыносимо холодно, если они пасутся там, в тумане, как в густых облаках.

Необъятный купол над нашими головами постепенно наливался прозрачностью света, как бокал — вином. Вдруг от первых лучей солнца нежно зарделись вершины холмов. И медленно, по мере того, как земля поворачивалась к солнцу, травянистые склоны у подножья горы и леса в резервации масаи слегка зазолотились. А вот и вершины высоких деревьев в лесу, на нашем берегу реки, вспыхнули медью. Настал час вылета больших, розово-сизых лесных голубей — они гнездились по ту сторону реки и прилетали в мой лес кормиться каштанами. Они жили здесь недолго. Стая налетала стремительно, со скоростью кавалерийской атаки. Поэтому мои друзья из Найроби, любители охоты на голубей, стараясь попасть вовремя к моему дому, выезжали затемно, и когда они сворачивали к ферме, фары еще горели в темноте.

Когда вот так стоишь в прозрачной тени и смотришь на залитые солнцем вершины и чистое небо, кажется, что идешь по дну моря, вокруг струятся морские течения, а ты смотришь снизу вверх, на зеркальную поверхность океана.

Где-то запела птичка, и тут я услышала, как в лесу, совсем близко, зазвенел колокольчик. Какая радость: Лулу вернулась и бродит по своим любимым местам! Звон слышался все ближе и ближе, по его ритму я угадывала, когда она идет, когда останавливается. И тут, обойдя хижины наших слуг, она вышла к нам. Очень непривычно и занятно вдруг показалось увидеть живого бушбока у самого нашего дома. Лулу замерла: казалось, она ожидала, что увидит одного Каманте, а тут оказалась еще и я. Но убегать не стала — она посмотрела на меня без всякого страха, словно позабыв и о наших прошлых играх, и о своей неблагодарности — ведь она сбежала, никого не предупредив.

Лулу, дочь лесов, была существом высшим, совершенно независимым, ее сердце стало иным, она стала владычицей лесов. Будь у меня когда-нибудь знакомая принцесса, живущая в изгнании — всего лишь претендентка на престол — и если бы я вдруг встретила ее, когда она вступила в свои королевские права, встреча наша была бы похожа на эту встречу с Лулу. Лулу оказалась ничуть не коварнее, чем король Луи-Филипп, когда он заявил, что король Франции не станет сводить счеты с герцогом Орлеанским. Теперь Лулу стала в полной мере сама собой. Вся ее воинственность исчезла — на кого и зачем ей теперь нападать? Она спокойно приняла свои законные божественные права. Меня она помнила достаточно, чтобы не опасаться. Она смотрела на меня: ее лиловые с опаловой дымкой глаза ничего не выражали, она ни разу не моргнула, я вспомнила, что боги и богини никогда не мигают, и мне показалось, будто передо мной сама Волоокая Гера. Лулу прошла мимо меня, отщипнула по дороге стебелек какой-то травки, разок грациозно подпрыгнула и зашла на кухню, где Каманте насыпал для нее дробленую кукурузу.

А Каманте одним пальцем притронулся к моему рукаву и указал мне на опушку леса. Я взглянула туда и увидела, что под высоким развесистым каштаном стоит самецбушбок — небольшой светлый силуэт на опушке леса, с чудесными рожками, он стоял неподвижно, как деревья вокруг. Каманте некоторое время молча глядел на него, потом рассмеялся.

— Поглядите-ка, — сказал он, — Лулу объяснила своему мужу, что наших домов бояться нечего, и все же он не смеет подойти. Видно, он каждое утро думает: "Вот сегодня непременно подойду", но как увидит дом и людей, так у него "в животе холодный камень лежит" (среди туземцев вещь обычная, и это частенько мешает .им работать на ферме) вот он и не подходит, стоит под деревом.

Лулу неоднократно ранним утром приходила к дому. По ее звонкому колокольчику я узнавала, что солнце уже озарило вершины гор, и, лежа в постели, дожидалась этого легкого звона. Иногда Лулу пропадала на неделю или на две, мы начинали очень скучать и заводить разговоры про людей, которые охотятся в горах. Но потом мои слуги вдруг объявляли: "Лулу пришла!" — как будто замужняя дочка приехала навестить родителей. Иногда я видела силуэт бушбока среди деревьев; Каманте был прав — он ни разу не отважился подойти к дому.