Отмороженный - Фридрих Незнанский

И только когда отошли, уже возле стоянки такси, подумал, что лишил старушку заработка. Ведь ей жилец нужен, а не вопросы про случившееся.

– Сами-то на сколько? – спросила она.

– На неделю, – промямлил он.

– Не, милый, зря ждал, я меньше чем на две недели жильцов не беру, – остановилась она.

Ну слава Богу, подумал он, значит, еще найдет себе постояльца.

– Тогда у меня к вам будут вопросы, – сказал он вполголоса.

– Это про что? Насчет налогов, что ли? Я все до копеечки выплатила, мне как пенсионерке льгота вышла.

– Я из прокуратуры, – вздохнул Володя. – И не сердитесь, просто не знал, как вас найти. И не пугайтесь, пожалуйста. Только несколько вопросов о вашем жильце… Может, отойдем, а то народу много. Не бойтесь, я вас в отделение не отведу.

– А чего мне бояться? Я все заплатила – за газ, за электричество. И налоги. Мне чего бояться?

– Правильно, вам совершенно нечего бояться, – подтвердил он. – И я совсем про другое хочу вас спросить.

– Из прокуратуры? – недоверчиво переспросила она.

Володя показал ей удостоверение. Близоруко щурясь, она посмотрела на фотографию.

– Все равно без очков ничего не вижу. Только я в этот день, когда банкира убивали, на даче сидела. У меня свидетели есть. Все как один говорили: не бойсь, Авксентьевна, под присягой покажем!

– Да вас никто не подозревает в убийстве, – не выдержал отчаявшийся Володя. Он даже повысил голос, и на них стали оглядываться.

– Так чего тогда нужно, не пойму, – притихла старушка.

– Ну наконец-то. Вы можете описать жильца, который съехал от вас в тот день?

– Да он мухи не обидит, – махнула она рукой. – Вам и соседи скажут. И мне передавали. Ведет, мол, себя тихо, женщин не водит, шуму от него никакого, одна только вежливость при встрече.

– Замечательно, Мария Авксентьевна! Но как он хоть выглядел?

– А зачем я буду тебе на хорошего человека напраслину возводить? – твердила она свое.

– Конечно, хороший, – прижал руки к груди Фрязин. – Никто и не сомневается. Ищем мы его как свидетеля этого преступления, понимаете? А найти никак не можем. А он, есть основания так думать, все это видел.

– Ну да, – понимающе кивнула старушка. – Я вот скажу вам, какой он, а он после ко мне больше не приедет. Где ж я такого еще найду, как этот? Он раньше времени съезжал, хоть и предупредил заранее. Предупредил, а все равно мне пришлось бы новых жильцов искать. Так он мне за оставшиеся две недели все оплатил! Ну где я такого еще найду?

– А разве вы не берете вперед? – спросил Володя, чувствуя, будто легкое дуновение пошевелило его волосы – признак удачи, на которую он уже перестал надеяться. Жилец съехал раньше. Но ведь и Салуцкий вернулся из командировки в Голландию на десять дней раньше. Он знал это точно. Значит, сидел у этой бабки, напротив банка, вел себя тихо, а сам ждал приезда банкира? Не факт, как говорит Александр Борисович, опять нечто косвенное, но все же, все же…

– Вперед я беру всегда, – поджала она губы. – А тут он еще на три недели попросился.

Верно, верно, Салуцкий дал телефакс, что задержится еще на пару недель. А сам приехал раньше… И все равно – не факт.

– Жилец хороший, сказал, что будет часто наезжать. И договорились: мол, потом заплатит. С деньгами у него было туго. Командированный, чего с него взять-то?

– А он и пропал, – снова соврал Володя. – Ищем как свидетеля, дома жена волнуется, на работе тоже. Приходится искать.

– А разве вам жена про него ничего не рассказала? – сощурилась старуха. – Ей-то лучше знать. Я-то, как и звать его, не помню.

Прокол за проколом, в отчаянии думал Володя. Заврался, теперь выкручивайся. Старушка сечет такие вещи сразу. Ее бы к нам в следственную часть прокуратуры России.

– Она должна прислать его словесный портрет в письменной форме, – сказал Володя. – Но почта, сами знаете, как сейчас работает.

– Да-к… – вздохнула старушка и собралась поведать историю о плохой работе почты с моралью насчет теперешней жизни, но Володя вовремя ее прервал.

– Помогите! – воскликнул он. – Человек пропал! Каждая минута дорога. Может, его похитили, может, лежит где-нибудь израненный.

– А я и не помню, какой он на вид, – вздохнула она. – Много их у меня было. Только и помню, что никого не водил, а заплатил сразу.

– Да хоть какого он роста? – спросил Фрязин.

– Повыше тебя будет, – ответила она, окидывая его взглядом.

– В очках?

– Чего не видела, того не видела. Исхудалый такой. Будто из больницы только что. Хотя и загорелый. Я уж ему с дачи творожку привозила, сметанки. У соседки корова своя. Так до копеечки заплатил, не торговался.

– Чем он хоть занимался, может, знаете? – приуныл Володя.

– А ничем. Все ходил где-то, возвращался когда как. Сама-то не видела, мне соседка моя, сколько я ей ни звонила, всегда докладывала: твой дома сидит. Не слышно и не видно. Вот у ней бы и спросили.

И то… – подумал Фрязин, холодея при мысли, сколько было зря потеряно времени, а полноценный свидетель, много знавшая соседка, сидела дома.

А за это время был точно так же застрелен еще один человек.

В столице каждый день убивают. Но столь профессионально – большая редкость. Войдет в историю криминалистики этот выстрел, произведенный через улицу, поверх машин и пешеходов.

Вот Турецкий уверен: оба убийства совершил один и тот же Вильгельм Телль. Такие стрелки – штучный товар.

– Она живет в квартире напротив? – спросил Фрязин, посмотрев на часы.

– Напротив Райка живет. Туда даже не суйся. Она на меня уже в милицию жаловалась. Этот, про которого все время спрашиваешь, уж на что тихий был, а все равно участкового она на него напустила. Он-то ничо мужик, участковый наш. Пришел, документы поглядел, а уж о чем они после говорили, я знать не знаю.

И снова поджала губы.

– Так… – произнес Володя, боясь поверить такой удаче. Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь. – Вы ничего не путаете? К нему приходил милиционер и смотрел его документы? Что ж вы сразу не сказали?

– А ты не спрашивал. Ну так не нужна квартира-то? А то я симферопольский уже пропустила. Я бы и на неделю отдала… Ой, заболталась я с тобой, а сейчас ростовский прибудет!

И, махнув рукой, потрусила в сторону перрона, ворча что-то под нос.

Ничего себе, сказал я себе… вспомнил Фрязин присказку Турецкого. Значит, воспроизводим контуры данного случая. Киллер, прежде чем отправиться на мокрое дело, сначала засветился перед участковым милиционером. Показал ему свои документы! Потом, согласно версии Турецкого, замочил еще одного – аж пресс-секретаря вице-премьера… И это прекрасно зная, что его ищут! А он, Фрязин, которого пожалеть некому, как последний идиот трижды мотался на электричке в Подольск, где по требованию высокого начальства притормаживали южные поезда на Москву, чтобы потом эти старушенции на перроне показывали на него пальцем, как на тихо помешанного, сбежавшего из дурдома.

Только спокойно. Отрицательный результат, как и провалившаяся версия, – тоже результат (формула самоуспокоения для неудачников).

Конечно, прежде чем плюнуть и растереть, следует поговорить с милиционером и соседками. Для очистки следовательской совести. И поставить на этом дисциплинированном постояльце жирную точку. Но только завтра.

Сегодня уже нет никаких сил.

Генерала Тягунова Сережа увидел впервые, когда тот приехал к ним в полк с инспекторской проверкой от Генштаба. Полковник Романов, он же «батя» смотрел на своего писаря умоляющими глазами.

«Придумай что-нибудь!» – уговаривала Сережу молодая жена «бати», бывшая официантка столовой Надя, забегавшая к Сереже всякий раз, когда супруг отъезжал в штаб дивизии, что за сорок километров от части. Она прижималась к нему горячим телом, заглядывала в глаза. В полумраке каморки, где обитал Сережа, пахло старыми бумагами. Стены были оклеены вырезками из журналов с томными обнаженными красавицами – репродукции старых мастеров.

Сквозь закрытые окна с плотными шторами доносился хруст снега с полкового плаца, который чистили солдаты первого года службы.

Сережа не спешил с ответом.

– Проверка плановая, – сказал он. – Я о ней узнал раньше, чем был издан приказ. Чего уж так паниковать…

– Он до смерти боится пенсии, – шептала Надя, прижимаясь к нему еще теснее. – А я? Как представлю его… в пижаме. Или домино забивает… Брр. Раньше-то орел был! Как зыркнет, как рявкнет! Нет, я тогда лучше от него уйду.

Это как пить дать, подумал Сережа, чуть отодвигаясь. К зампотылу уйдет. И будет продолжать бегать ко мне.

Вообще спать с женой своего командира – явное нарушение воинской субординации. И потому Горюнов компенсировал подобные нарушения излишней предупредительностью к тем офицерам, которых украшал рогами. Перед «батей» после каждого акта прелюбодеяния с его молодой супругой Сережа тянулся навытяжку, ел глазами (впрочем, весьма нахальными), отчего полковнику Романову становилось не по себе. И приходилось указывать подчиненному на чрезмерность чиноподчинения.