Агрессор - Энди Макнаб

Три или четыре молодых блондинки стояли около переносного выставочного стенда, рядом со стойкой администратора. Экран у них за спинами был увешан фотографиями стеклянных хай-тековских зданий, и девушки едва могли двигаться из-за пакетов с конфетами, стоявших по обе стороны от них. Очевидно, архитекторов встречали очень размашисто.

Холл был отделан исключительно темным деревом и белым мрамором. Я шел вперед в поисках знака, указывающего на бар, кафе или хотя бы туалет, — мне было все равно, главное, чтобы я выглядел так, словно знал, куда шел. Я направился к большому кожаному креслу внизу пролета мраморной лестницы, где сидели люди и пили чай. Я заказал двойной эспрессо и попытался побороть в себе желание расслабиться — в таком случае я бы тут же заснул.

Кофе пришлось ждать целую вечность, но это не имело значения. Я ждал и смотрел. Группа людей вылезла из роскошного «мерседеса» и собралась прямо у выставочного стенда.

Я взял одну из брошюр типа «Это место просто великолепно». Из нее я узнал, что этот отель «находится неподалеку от многих достопримечательностей: всего в трех километрах от знаменитого Крытого Базара, мечети Сулеймана, Голубой мечети и дворца Топкапи». Во всех номерах была «роскошная ванная» и, что еще важнее, «собственная сушилка для волос». Разве Чарли не счастливчик?

Я раньше никогда не был в Стамбуле. Все, что я знал о нем, это то, что шпионов здесь обменивали на железнодорожном вокзале, а Восточный Экспресс останавливался перед тем, как пересечь Босфор. Когда речь заходила о самих турках, в ушах у меня звенели слова моего отца: «Никогда не стой на месте, а то они украдут твои шнурки». Он так говорил обо всех, кто жил восточнее Кале. Возможно, так оно и было когда-то, но сейчас я выглянул на улицу и не увидел базара, полного изворотливых мошенников. Я видел полных женщин в восточной одежде и трамваи, состоявшие только из стали и стекла, ехавшие вдоль широкой, уставленной бутиками улицы. Если бы я не знал, где я, я бы сказал, что я в Милане. На государственных номерах новых машин выделялась голубая полоска, оптимистично подготавливавшая владельцев к членству в ЕС.

Я оглянулся в поисках намека на мой кофе. Может, попробовать позвонить Чарли?

Когда его наконец принесли, я сделал глоток из чашки размером с наперсток и посмотрел на внутренние телефоны, установленные между стойкой администратора и лифтами. Можно было позвонить Чарли и сказать ему, что я внизу. Если он не ответил бы, я бы подождал на улице, пока он не вернется, — я надеялся, что ждать пришлось бы недолго, потому что, хотел я того или нет, но скоро точно заснул бы.

Стоило ли позвонить Силки и Хэйзл? Я не звонил и не писал им с тех пор, как вылетел из Брисбена. Я сам себе сказал, что лучше будет подождать до тех пор, пока у меня не будет каких-либо новостей, хотя на самом деле мне просто хотелось как можно дольше не объяснять Хэйзл, где я нахожусь.

Я засунул несколько купюр под блюдечко и направился к автоматам. В тот момент, когда я снял трубку, послышался звук подъехавшего лифта. Мимо прошла группа немцев и турок, размахивая сумками с подарками.

Оператор скороговоркой поприветствовала меня на турецком, немецком и английском языках.

— Здравствуйте, это беспокоят из оргкомитета выставки архитекторов… — я широко улыбнулся; когда так делаешь, слушатель это всегда чувствует, — я нахожусь в холле отеля, возле выставочного стенда. Мистер Чарльз Тиндалл поднялся наверх без своего подарочного пакета… вы не могли бы соединить меня с ним? — Я сделал паузу, словно искал что-то в своем воображаемом блокноте. — Он поселился… давайте посмотрим… в номере 106… или 206? Не могу разобрать.

— Мистер Тиндалл в 307 номере. А он тоже на конференцию приехал?

— Ну, у меня есть подарочный пакет для него. А вот и он… Спасибо за помощь. Мистер Тиндалл, вот ваш…

Я повесил трубку и секунду спустя уже жал кнопку вызова лифта.

Глава четвертая

Я шел в направлении, которое мне указал знак «Номера 301-21», по широкому, застеленному ковром коридору. Номер 307 находился в самом конце, слева; окна номера должны были выходить на бульвар. На ручке висела табличка «Не беспокоить».

Я постучал и сделал шаг назад, чтобы он мог разглядеть меня в глазок.

— Это Ник.

Я широко улыбнулся.

Дверь открылась.

— Я приехал, чтобы вернуть тебе те три фунта, свой долг.

Чарли был одет в джинсы и свитер, который мог купить только в магазине для дальтоников. Он улыбался намного меньше, чем тот малый, что продал ему этот свитер; он пропустил меня в комнату, и я так и не понял по его выражению лица, злился ли он или был просто удивлен.

Я вошел в большую, обставленную хорошей мебелью комнату, основное внимание в которой привлекала кровать из красного дерева и окно на всю стену. Я едва слышал звук проезжавшего под нами трамвая. Он все еще не распаковал чемодан, который валялся открытым на кровати, а рядом с ним лежал бритвенный набор и пара чистых носков. Но лэптоп уже стоял на столе возле телевизора. Он был включен.

Чарли стоял у меня за спиной.

— Угу. Только не говори мне, что ты тут просто мимо проходил.

— Пришлось постараться, чтобы тебя найти. Ты уже говорил с Хэйзл?

— Ты шутишь? Она оторвет мне голову и повесит ее на шнуре телефона. Я отправил ей письмо по электронной почте, сообщил, что со мной все в порядке и что я позже позвоню.

Я сел на кровать. Если он решит выставить меня за дверь, то ему придется сложнее после того, как я тут устроюсь как у себя дома.

— Сделай нам одолжение. Сядь со мной в самолет на Австралию, и я смогу вернуться к своей немке так, чтобы твоя жена при этом меня не прибила.

Чарли открыл минибар под телевизором и вынул оттуда две банки «Карлсберга». Одну из них он протянул мне, и мы одновременно дернули за кольца.

— Извини! — Он склонился над столом возле телевизора и сделал большой глоток. — Она бывает настоящим кошмаром, когда злится. Я позвоню ей вечером и все объясню. Теперь я знаю, как долго меня не будет. — Он слегка улыбнулся и сделал еще глоток. — Как ты меня нашел?

Я рассказал ему об отключении электричества дома у Бешеного Дейва. Смеялся он так громко, что его, наверно, и пассажиры трамваев слышали.

Я был настолько изнурен, что не мог ни смеяться, ни даже пиво пить; вместо этого я улегся на кровать и положил банку себе на грудь.

— Я ничего не хочу слышать о твоей работе, дружище. Это твое личное дело. Но если ты серьезно настроен на работу, то ты мог найти место получше. Как насчет Багдада или Кабула? Там платят лучше. Четыреста пятьдесят или даже пятьсот в день руководителю группы, даже если он старик.

— Эй, полегче! В любом случае, никто ничего не говорил о Стамбуле. — Он сделал большой глоток «Карлсберга» и посмотрел мне в глаза. — Три дня работы — и все мои проблемы решены.

Теперь была моя очередь улыбаться.

— Решены? Ты о чем, твою мать? У тебя нет никаких проблем. Ты живешь, как в сказке.

— В сказке Хэйзл… — Он зевнул. — Послушай, мне нравится, как мы живем. После смерти Стивена единственное, что удержало ее от сумасшествия, это то, что вся семья была с ней рядом. Но ферму нельзя содержать, продавая навоз. Пенсии хватает, только чтобы платить за закладную. Деньги уходят как вода. Благодаря этой работе я смогу вернуть все долги и еще жить долгое время.

То, что за эту работу платили такие деньги, вызывало беспокойство. Обычно это означало, что никто и на километр не соглашался к ней подходить.

— Сколько?

Он снова улыбнулся, и на этот раз это действительно была раздражающая улыбка человека, который знает секрет, которого ты не знаешь.

— Разовая работа. Специальная цена для пожилых людей. Двести тысяч долларов США.

— Твою мать!!! Ты что, Путина убить собрался?

— Нет, от этой я отказался.

Я поднес банку ко рту, но вдруг понял, что вкус пива — это самое меньшее, чего я сейчас хотел.

— Неважно. Ты слишком стар для этого. Езжай домой, обрадуй Хэйзл. Позволь мне вернуться к моей немке.

Чарли продолжал смотреть на меня и улыбаться, словно то, о чем знал один он, было тайной Вселенной.

— Дело не только в деньгах, дружище.

— Я знаю. Все эти разговоры о той твоей лошади… потом те новости по телевизору… тебе хочется снова в дело, да?

— Хочется.

Он повернулся ко мне спиной и выглянул в окно, а когда опять повернулся ко мне, то улыбки на его лице уже не было. Он просто стоял и смотрел на меня, словно коп на дверь квартиры, в которой жила вдова только что убитого, подбирая слова. Он посмотрел на свои дрожавшие руки, потом снова на меня.

Наконец до меня дошло.

— Ты болен?

Он отвернулся.

— Не говори никому, особенно Хэйзл. Обещаешь?

Я кивнул. Как будто я мог сказать «нет»!