Игра на рассвете - Артур Шницлер

Земля горела у Вилли под ногами. Он взглянул на часы, сделал вид, что торопится еще больше, чем на самом деле, пожал дяде руку, поправил саблю и ушел.

Прежде всего нужно было узнать адрес Леопольдины, и Вилли немедленно отправился в справочное бюро. В этот момент он не допускал мысли, что она не выполнит его просьбу, если только он убедит ее, что жизнь его — на карте. Облик ее, едва ли когда-нибудь возникавший с тех пор перед ним, и весь тот вечер ожили в его памяти. Он увидел белокурую растрепанную головку на белой наволочке из грубого полотна, сквозь которую просвечивала красная подушка, бледное, по-детски трогательное личико, освещенное тусклым светом летнего утра, пробивавшимся сквозь щели поломанных зеленых деревянных жалюзи, увидел узкое золотое колечко с поддельным камушком на указательном пальце правой руки, лежавшей поверх красного одеяла, узкий серебряный браслет на запястье левой руки, которой она помахала ему, когда он с нею прощался. Она так ему тогда понравилась, что, уходя от нее, он твердо решил вновь встретиться с нею. Но случайно именно в это время на него имела более старые права другая женщина, любовница одного банкира, которая не стоила ему ни гроша, что в его положении было далеко не маловажно; и случилось так, что он больше не зашел к Хорнигу и не воспользовался адресом ее замужней сестры, у которой она жила и куда он мог хотя бы написать ей. После той единственной ночи он больше никогда не видел ее. Но что бы с тех пор ни случилось в ее жизни, не могла же она так измениться, чтобы спокойно дать произойти тому… что должно произойти, если она откажет ему в его просьбе, выполнить которую ей так легко.

Ему пришлось целый час прождать в справочном бюро, прежде чем он получил бумажку с адресом Леопольдины. Затем он нанял карету, доехал до угла переулка, в котором она жила, и вышел.

Дом — сравнительно новый, пятиэтажный, выглядевший не слишком приветливо — находился против дровяного склада, огороженного забором.

На третьем этаже ему открыла кокетливо одетая горничная. В ответ на его вопрос, может ли он поговорить с фрау Вильрам, она не спеша осмотрела его; тогда он протянул ей свою визитную карточку: «Вильгельм Касда, лейтенант 98-го пехотного его имп. и кор. величества полка, Альзерские казармы». Девушка сразу же вернулась, доложив, что фрау Вильрам очень занята; что, собственно, угодно господину лейтенанту? Только теперь он понял, что Леопольдина, вероятно, не знает, как его зовут. Он задумался: назваться ему просто старым другом или же, шутки ради, выдать себя за кузена господина фон Хорнига; но тут дверь открылась, из нее вышел пожилой, плохо одетый мужчина с черным портфелем и направился к выходу. Затем раздался женский голос: «Господин Красны!» — но мужчина, вышедший уже на лестничную площадку, не услышал оклика, и тогда дама, звавшая его, сама вышла в переднюю, еще раз позвала господина Красны, и тот оглянулся. Но Леопольдина уже увидела лейтенанта и, судя по ее взгляду и улыбке, сразу узнала его. Она нисколько не была похожа на ту девчонку, которая сохранилась в его памяти: это была статная и полная женщина, даже как будто выше ростом; у нее была простая, гладкая, почти строгая прическа и — что особенно странно — пенсне со шнурком, закинутым за ухо.

— Пожалуйста, господин лейтенант, — сказала она. Только теперь он заметил, что черты лица ее, собственно говоря, нисколько не изменились. — Пожалуйста, проходите, я сейчас буду к вашим услугам.

Она указала на дверь, из которой вышла, повернулась к господину Красны и тихо, так что Вилли ничего не расслышал, но настойчиво стала давать ему какое-то поручение. Тем временем Вилли вошел в большую светлую комнату, посреди которой стоял длинный стол с письменным прибором, линейками, карандашами, конторскими книгами. У стены справа и слева возвышались два высоких книжных шкафа, над столиком с газетами и проспектами висела большая карта Европы, и Вилли невольно вспомнил о бюро путешествий в одном провинциальном городе, куда он ездил однажды по делам. Но тут же мысленно он увидел нищенский номер гостиницы, с поломанными жалюзи и подушкой, просвечивающей сквозь наволочку… и на душе у него стало странно, словно наяву ему снился сон…

Леопольдина вошла, закрыла за собой дверь, повертела пальцами пенсне, затем приветливо, но без заметного волнения протянула лейтенанту руку. Он склонился, словно собираясь поцеловать ее, однако Леопольдина тотчас же отдернула руку.

— Садитесь, господин лейтенант. Чему я обязана удовольствием видеть вас?

Она указала ему на удобный стул, сама же села напротив, на стул попроще, стоявший у длинного стола, заваленного конторскими книгами, как видно, на свое обычное место. Вилли показалось, что он находится на приеме у адвоката или врача.

— Сударыня, — слегка откашлявшись, начал Вилли, — прежде всего я хочу предупредить вас, что ваш адрес я получил не от дяди.

Она удивленно взглянула на него:

— От дяди?

— Мой дядя — Роберт Вильрам, — с ударением произнес Вилли.

— Ах да, — рассмеялась она, не глядя на него.

— Разумеется, он ничего не знает об этом визите, — несколько живее продолжал Вилли. — Это я должен отметить особо. — Она снова удивленно посмотрела на него. — Я вообще давно с ним не вижусь, но это не моя вина. Только сегодня, по ходу разговора, он сообщил мне, что за это время… женился.

Леопольдина весело кивнула:

— Папироску, господин лейтенант?

Она указала на открытую коробку, он взял папироску, она поднесла ему спичку и закурила сама.

— Итак, могу ли я наконец узнать, каким обстоятельствам я обязана удовольствию…

— Сударыня, меня привело к вам то же самое дело, с которым… я приходил и к дяде. Дело это… весьма затруднительное, в этом я, к сожалению, должен сознаться сразу. — Взгляд ее тотчас же заметно помрачнел. — Я не хочу отнимать у вас много времени, сударыня. Словом, без обиняков: я бы вас очень просил… одолжить мне месяца на три некоторую сумму.

Как ни странно, взгляд ее снова просветлел.

— Ваше доверие мне очень льстит, господин лейтенант, — сказала она, стряхивая пепел, — хотя я, собственно, и не знаю, чем заслужила такую честь. Во всяком случае, могу ли я узнать, о какой сумме идет речь?

Она слегка постучала своим пенсне по столу.

— Об одиннадцати тысячах гульденов, сударыня.

Он пожалел, что не сказал — о двенадцати, хотел было поправиться, но вдруг ему пришло в голову, что консул, быть может, удовлетворится десятью тысячами, — и тогда он так и остановился на одиннадцати.

— Да, — сказала Леопольдина, — одиннадцать тысяч — это действительно уже можно назвать «некоторой суммой». — Она провела кончиком языка между зубов. — А какое обеспечение вы предложили бы мне, господин лейтенант?

— Я офицер, сударыня.

Она улыбнулась — почти добродушно.

— Простите меня, господин лейтенант, но в деловых кругах это еще не означает гарантии. Кто мог бы поручиться за вас?

Вилли замолчал и уставился в пол. Грубый отказ и тот смутил бы его меньше, чем эта ледяная учтивость.

— Простите, сударыня, — сказал он. — Формальную сторону дела я, право, еще не достаточно продумал. Я нахожусь в совершенно отчаянном положении. Речь идет о долге чести, который я должен уплатить до завтра, до восьми часов утра. Иначе погибла моя честь и… все, что связано с нею для нашего брата.

Ему почудилось в ее глазах нечто вроде участия, и тогда он рассказал ей, точно так же, как час назад дяде, но живее и искуснее, все злоключения прошлой ночи. Она слушала его со все более явными признаками сочувствия, даже сострадания. И когда он закончил, спросила, многообещающе прищурив глаза:

— И я… я — единственный человек в мире, к которому ты бы мог обратиться в такой момент, Вилли?

Эти слова, особенно ее «ты», сделали его счастливым. Он уже считал себя спасенным.

— Разве я иначе был бы здесь? — спросил он. — У меня действительно больше никого нет.

Она участливо покачала головой.

— Тем более мне тяжело, — сказала она и медленно притушила свою тлеющую папиросу, — что я, к сожалению, не могу быть тебе полезной. Мое состояние вложено в различные предприятия. Я никогда практически не располагаю наличными. Мне действительно очень жаль.

И она поднялась с кресла, словно заканчивая аудиенцию. Вилли, глубоко испуганный, продолжал сидеть. И медленно, беспомощно, почти заикаясь, он стал просить ее, нельзя ли, ввиду благополучного состояния ее дел, все же устроить ему заем за счет кассовой наличности или помочь найти кредит.

Губы ее сложились в ироническую улыбку, и, снисходительно усмехнувшись над его наивностью в делах, она сказала:

— Ты представляешь себе вещи несколько проще, чем они есть на деле, и, очевидно, считаешь само собой разумеющимся, что ради твоих интересов я пущусь в финансовые операции, которых для себя лично никогда и ни за что не предприняла бы. И к тому же еще безо всяких гарантий! Да разве я могу пойти на это?