Гроза Кавказа. Жизнь и подвиги генерала Бакланова - Андрей Венков

Из рассказов выходило, что полковник Засс характера твердого, но веселого — «веселый, честный немец». То он черкесов на силу, на дерзость брал, то дурил, как маленьких. Показывал им в волшебных зеркалах их аулы, лежащие за десятки верст, музыкальную шкатулку заводил, электрической машиной пугал. Объявил как-то, что из пороха может золото делать, и действительно кучу пороха в червонцы обратил.

Черкесы народ доверчивый. Слушают, верят. А он покажет им всякие чудеса, а потом ночью налетит, аулы спалит, посевы вытопчет, скот угонит, пленных уведет.

С черкесской стороны Кубани единой линии, как у казаков, нет. Каждый аул сам себя охраняет. Подкрадется Засс, ударит, как громом из тучи. Прискачут черкесы со всей округе своим на помощь, а поздно. Даже если настигнут, ничего поделать не могут. Русских на равнине не возьмешь, а на переправе их уже поддержка ждет.

Считали местные, что знается Засс с нечистой силой, а может это и сам шайтан в образе русского полковника. Связываться с ним боялись. На турок надежды нет. Пригрозили, что будут жаловаться английскому королю. Засс сказал:

— Правильно. Жалуйтесь именно ему и как можно громче.

Стали черкесы от Кубани и от Лабы на юг уходить, расстояние рассчитывать, чтоб Засс за ночь к их аулам подкрасться не успел. Многие семьи за Белую увели и имущество туда же забрали.

Засс сказал:

— Ничего. Мы их и там достанем. Пусть боятся.

Стал Засс за Белую ходить, сколько позволяли неимоверно густые леса. Лучшее время — осень и зима, когда на реке открывались броды на всем протяжении и листья опадали. Пришлось абадзехам на осень и зиму, как только урожай соберут, уходить на юг, в горы, на склоны неприступных оврагов, подальше от дорог. Весной, однако, возвращались и жили под прикрытием разлившихся рек и вековой непролазной чащи.

Торнау, хорошо знавший Засса еще полковником, писал потом, что Засс прихрамывал, сабельная рана повредила ему мускул правой ноги (потом ему в 1832 году эту ногу еще и прострелили), носил длинные рыжеватые усы, «был молодцом на лошади и отлично знал кавказские порядки», говорил обычно полушутливым, полуироническим тоном. При нем всегда безотлучно находились два казака, братья-близнецы, Егор и Иван Атарщиковы. Оставаясь при Зассе в постоянной опасности, они даже кольчуги носили.

Декабрист А. П. Беляев вспоминал: «Генерал Засс был еще молодой, средних лет человек, высокий и стройный. Он носил серую черкеску с кинжалом у пояса — общий костюм черкесов и казаков; с проницательными голубыми глазами, с огромнейшей длины русыми усами, орлиным носом и чрезвычайно живыми движениями — он и наружностью своею поддерживал молву о его подвигах»[5]. Капитан Генерального штаба Филиппсон на Засса смотрел менее восторженно и отметил, что был тот «среднего роста, с тонкими чертами лица, длинными русыми усами и плутоватыми глазами».

Много внимания уделялось Зассом разведке, лазутчики оплачивались. Передавали те, что за Кубанью, за Лабой, за Белой творится. Любые новости Засс ценил. Известно, что самые многочисленные скопища черкесов собираются для набега вследствие решения народных собраний. Такие легче всего выявить можно. Значительные партии собираются обыкновенно под начальством известных наездников. Стекаются к ним молодцы со всего Кавказа и говорят по обычаю: «Эй-хей, къатынлагъа тенг болуп къалабыз да, бу туруу туруу тюйюлдю бизге, атланайыкъ! (Эй-хей, да так мы скоро уподобимся женщинам, такое житье для нас не житье, давайте снаряжаться!)». И эти выявить заранее возможно. Известные наездники обычно на виду. Народ их любит, за каждым шагом с восхищением следит. Это для лазутчиков подспорье. Всего труднее уследить, когда мелкие шайки пускаются в набег без предварительного плана, на удачу. Но и здесь дело не безнадежное.

Есть приметы, когда черкесы к набегу готовятся. Месяца за два, а то и более, начинают лошадей откармливать. Кормят только овсом, ячменем и просом. Затем недели две-три «наскакивают» лошадь, постепенно втягивают ее в длительные переходы, гоняют под попонами, купают несколько раз в день, чтоб жир сбросила, чтоб мышцы у нее окрепли. И Засс внимательно лазутчиков слушал: в каком ауле уэрки коней кормят, а в каком уже «наскакивать» начали. Про конский возраст спрашивал, знал, что моложе восьмилеток черкесы в набег не берут. Лошадь должна быть взрослая, сильная. Бывают такие, что на них за летний день полтораста верст от утренней до вечерней зари сделать можно. Интересовался, о двуконь идут или так. Если каждый вторую лошадь с собой берет, значит дальний поход намечается…

С 1835 года Засс, получив в командование Кубанскую линию, поселился в Прочном Окопе. Там же при нем пребывал командир Кубанского полка полковник Рот, прикомандированный к Генеральному штабу гусарский поручик Цеге-фон-Мантёйфель и еще кое-кто из немцев. Они там даже пели по-немецки студенческие Лейпцигские песни. Из-за этого местные острословы называли Прочный Окоп «Немецким Окопом». Немцы — вояки надежные. Из Германии много потомственных солдат в разные земли уходили на службу. Был случай при хмельнитчине, зажали запорожцы и поднявшиеся реестровые отряд немцев-наемников.

— Переходите к нам, — кричат.

Немцы отвечают:

— Мы бы рады, но у нас срок службы не закончился, и жалование только что заплатили.

Запорожцы смеются:

— Перебьем вас, на что вам жалование тогда?

Немцы флегматично отвечают:

— Мы — честные солдаты. Если мы до окончания срока службы, да еще и жалование получив, перейдем к вам, то ни нас, ни детей наших никто больше на службу нанимать не будет. И вы нам верить не будете.

Так и погибли все до одного.

Говорил потом Бакланов: «Спасибо Зассу и горцам, они меня выучили многому».

Своих войск на Линии немного. По Кубани кордонную линию содержат 3500 казаков, находящиеся на казенном жаловании.

Линейные казаки Бакланову понравились. Одеты и вооружены совсем как черкесы (черкески, как форму одежды, ввели им в 1831 году). Сами рослые и хорошо сложены. Торнау, видевший линейных казаков за два года до Бакланова, их по снаряжению и боевой выучке от черкесов не отличал: «Казаки и черкесы, в длиннополых черкесках с патронами на груди, обутые в суконные ноговицы и красные сафьяновые чевяки, в лохматых бараньих шапках, с винтовкой в бурочном чехле, перекинутом за спину через правое плечо, при шашке и широком кинжале, скакали на неказистых, но крепких, неутомимых лошадях кабардинской породы. Маленькое черкесское седло и легкая тонкоременная уздечка видимо были приспособлены к дальнему походу, к жизни на коне. Не порывист их налет, но стойко встречают они противника, метко бьют из винтовки и рубят шашкой на убой. Лошади приезжены к покойному ходу, к быстрым поворотам, но не к прыжкам и дыбкам, только мешающим упорной, хладнокровной драке… Казаки и черкесы, не имевшие обычая бросаться на неприятеля очертя голову,… дрались упорно и, обратив его в бегство, гнались за ним далеко и рубили без пощады». В своих воспоминаниях Торнау привел случай, как моздокский казак на скаку отрубил шашкой голову трехлетнему убегающему быку. И еще случай — казак, скачущий с донесением, на глазах начальства подстрелил на скаку прячущегося зайца, сделал вольт, вернулся, подобрал и поскакал дальше. Вывод этого профессионального солдата (Торнау) гласил: «Черкесы вообще умели хорошо владеть конем и оружием, но и наши линейские казаки не уступали им в этом деле». И Филипсон подтвердил: «На конях горских пород, в красивом горском костюме, линейные казаки многое заняли от горцев: джигитовку, удальство и блестящую храбрость с театральным оттенком… Казаки, особенно линейные, соревновались с горцами в удальстве, неутомимости и быстрых движениях, но нередко не имели успеха».

Правда, разбавляли линейцев порой всяким сбродом, бегущим с севера. Говорили беглецы, что родства не помнят, и приписывали их на несколько лет к казачьим семействам, потерявшим отцов или сыновей на войне с горцами. У них беглецы работали, учились владеть конем и оружием и, по прошествии определенного времени, поступали навсегда в казачье сословие. Ни войсковое начальство, ни рядовых линейцев это, казалось, особо не заботило. Сама обстановка на Линии, суровая и безжалостная, беспощадно выбраковывала всех слабых, неспособных к казачьей жизни и службе.

Ниже по Кубани стояли черноморские казаки, которых Бакланов так и не видел, но по слухам были они у всех начальников в загоне и держались в черном теле.

И русские солдаты здесь оказались совсем не такими, как в турецкую компанию. Не унывают, веселятся, несмотря на усталость и труды, поют и пляшут. Шапки на них косматые, шинели потертые, амуниции вроде и пригонка не касалась. Но служат и дерутся — залюбоваться можно. Своих не бросают, даже убитых до последней возможности выносят.