Повседневная жизнь старой русской гимназии - Николай Шубкин

8 ноября

На днях был на очередном заседании в Обществе воспомоществования учащимся в средне небных заведениях. Средств у Общества не много, а бедноты среди учащихся сколько угодно. За одно только 1-е полугодие пришлось внести за учение больше 1000 рублей. А кроме того, необходима и одежда, и обувь, а некоторым и ежемесячные пособия. Недавно случайно узнали, например, в каком положении находится одна из наших учениц (шестиклассница А-ва). Она дочь бедного крестьянина, который не в силах ее содержать. И вот девушка за квартиру и хлеб поступила в кухарки в семью одного столяра. По утрам она встает в половине шестого, доит коров, стряпает хлебы, угощает ребят и потом идет в гимназию; а после уроков опять хозяйничает, не брезгая никакой черной работой и не получая за это даже жалованья.

Приходится удивляться, как при таких условиях она смогла еще порядочно учиться. И в подобной тяжелой обстановке находятся многие девушки из бедных семей. А между тем нам, учителям, приходится предъявлять к ним те же требования, что и к богатым детям, которых иногда даже и в старших классах тянут репетиторы.

9 ноября

Вчера отмстили Ломоносовский юбилей. За несколько дней пришло распоряжение отпраздновать его, и мне поручено было составить речь. Хотя работа была подневольная, но, принявшись за нее, я все-таки заинтересовался, потому что Ломоносов, действительно, фигура незаурядная. Речь вышла не очень большая; но главное — неприятно было читать, так как я, хотя и преподаю уже 6-й год, а все-таки не всегда могу побороть в себе смущение, которое вызывает местами что-то вроде заикания. В первый год службы это было для меня настоящим мучением; но потом такие случаи стали делаться все реже. Но публично, перед всей гимназией, мне выступать не приходилось. Однако дело сошло ладно, хотя и выходили несколько раз заминки от волнения. Потом ученицы продекламировали «Школьника» и несколько од Ломоносова, к чтению которых я подготовлял их почти целую неделю. Было и пение, а в заключение гимн, на исполнении которого настоял директор, хотя несколько лет назад, на Гоголевском юбилее, обходились без него.

10 ноября

Получил письмо от одной бывшей ученицы (прошлогоднего выпуска), которая служит теперь классной дамой в одном глухом городишке. Добрая память учениц для меня всегда приятна, и я с удовольствием читаю те письма, в которых некоторые из них делятся своими первыми впечатлениями от жизни. Моя корреспондентка на этот раз пишет о том странном чувстве, какое испытывает она, оказавшись вместо учительницы в разряде начальства, опекающего учениц. Душой она еще такая же гимназистка, и ее больше тянет в их общество, чем в общество педагогов. Но те уже смотрят на нее как на человека другого лагеря, дичатся, сторонятся ее. А она, душевно одинокая, ищет сблизиться с ними не по-начальнически, а просто по-человечески, как с подругами. И как рада она, что хотя одна из учениц стала сближаться с ней, стала делиться своим горем.

А разве не то же испытывает большинство молодых педагогов? Ведь и мне, например, так же дорого простое, человеческое отношение к себе со стороны хотя некоторых учениц. Ведь и мне хочется, чтобы во мне видели не только чиновника, но и человека. Душевное одиночество в кругу людей своего положения тоже заставляет иногда искать сочувствия среди чуткой молодежи. Но положение мужчины — учителя среди учениц ставит этому непреодолимые препятствия. Установись у меня с кем-нибудь из учениц такие отношения, как у моей корреспондентки с ее ученицей, — разве не стали бы говорить, что я «ухаживаю» за ней и т.п.? И поневоле приходится выбирать или между одиночеством и формальными отношениями или между сплетнями, которые особенно обидны при отсутствии настоящих поводов к ним.

Проблемы восьмиклассниц

11 ноября

Отношения с восьмиклассницами меня начинают не в шутку беспокоить. И страннее всего то, что это повторяется почти каждый год. Ни от одного класса не испытываю я столько неприятностей, как от VIII; ни в одном классе не приходится раздражаться чаще, чем здесь. Что за причина этого? Не думаю, чтобы во мне, потому что ведь и в других классах я тот же самый; но нельзя винить и учениц: ведь и они не могут переродиться в VIII классе. Дело, очевидно, в самом положении этого класса. С одной стороны, ученицы здесь чувствуют себя почти взрослыми, сами дают уроки, помогают классным дамам; а с другой стороны, они остаются еще на самом деле теми же гимназистками, приученными только к внешней дисциплине, не способными к самостоятельной работе и к самостоятельному поддержанию порядка при общей работе в классе. Они так же оттягивают до последних дней все домашние работы, пишут чуть не накануне подачи четвертные сочинения; а у преподавателей, придерживающихся лекционной системы, ничего не делают целую четверть, а потом перед спрашиванием надрываются над работой, сидя за ней целыми ночами и являясь в класс со слезами и истериками. К совместной работе, к порядку они тоже не приучены; и когда в классе думаешь сделать что-нибудь вроде собеседования (например, при разборе пробного урока), то начинается полный хаос, подымайся гвалт, все говорят враз, стараются перекричать друг друга; никакие попытай установить порядок ни к чему не приводят, и приходится, наконец, осердиться и вернуться к обычным занятиям, т. е. к рассказыванию и спрашиванию. Нельзя, конечно, и учениц винить в этом. Ведь в течение 7–8 лет ученья они работали только из-под малки, сидели смирно только из страха перед учителем, а к самодеятельности, к внутренней дисциплинированности их вовсе не приучали. Я помню, как поразила меня нынешним летом берлинская «свободная школа» Отто, которую посетил я в числе других экскурсантов. Не уроки удивили меня: здесь ничего особенного я не встретил. А та свободная беседа, которая происходила после уроков. Ученики всех классов вместе со всеми учителями вели правильную беседу на самые разнообразные темы. Тут и мальчики, желающие знать подробности какой-то сенсационной кражи, тут и старшие, обсуждающие вопрос об отлучении от Церкви знаменитого пастора; и все они смогут высказать свое, никто никому не мешает, все делается в строгой очереди, в порядке; видна привычка к порядку, к дисциплине, без которой невозможна никакая общая работа. Но к этому приучают их годами, к этому приучает их весь строй «свободной школы», где учащиеся чувствуют себя не стадом, а организацией, со своим внутренним самоуправлением, со своим выборным советом, с товарищеским судом. Не скоро дойдет до этого наша казенная школа, сковывающая по рукам и ногам не только учеников, но и учителей. А в результате поразительная недисциплинированность наших учащихся и неумение их самостоятельно работать, целесообразно распределять собственное время и труд.