Фанни Каплан. Страстная интриганка серебряного века - Геннадий Седов

В забитом до отказа вагоне второго класса курили, пили водку, вели разговоры. О войне, будь она неладна, об эпидемии холеры, водочной монопольке, ценах на хлеб. Молодуха на верхней полке с побитым оспой лицом кормила грудью младенца, пьяный голос за перегородкой выводил нескладно под гармошку «Реве та стогне Днипр широкий».

Она смотрела с тоской в окно, думала о доме. Как там мамэле? Отец, сестренка?

Перед уходом из особняка мадам Рубинчик она оставила в комнате записку: «Передайте родителям. Я уезжаю с хорошим человеком, вернусь не скоро. У меня все хорошо. Фейга».

Жила в угаре, ничего вокруг не замечала — один только Витенька. Васильковые его глаза, улыбка. Скажи он ей: прыгнем вместе со скалы — не раздумывала бы ни минутки: хорошо, давай!

Ночью, утомленная его ласками, спросила ненароком:

— А вы на мне женитесь?

— Будет тебе выкать, — тащил он из портсигара папиросу. — Породнились чать»…

Закурил, пустил дымок в потолок.

— Революционеры, душенька моя, не женятся. Не до того. Каждый час на волосок от смерти…

Покосилась осторожно в его сторону.

Витя разговаривал с соседом по лавке, акцизным чиновником, ехавшим, как и они, в Минск.

— Катимся в тартарары, милостивый государь! — говорил тот, волнуясь. — С народом что творится, поглядите. Мужичье дворянские имения поджигает, в городах бедлам. Чуть что, стачка, забастовка. Заработок хозяин изволь прибавить, рабочий день сокращай. Содом и гоморра! А все смутьяны эти патлатые. Эсеры, анархисты, социалисты. Эти еще, из жидовской новой партии… запамятовал название…

— Бундовцы, — подсказал Виктор.

— Во-во! Мало, доложу вам, русские люди кровушку этому чертову племени пущали. Мало! Хапают где плохо лежит, спаивают поголовно Россию. Где шинок, там непременно жид, концессия выгодная — опять же пейсатый. Бесовская нация, прости господи…

Виктор спросил, перебив: как в Минске с коммерцией? Есть надежные банки, кредитные конторы?

— Финансами изволите интересоваться? — глянул с любопытством сосед.

— Не решил пока… — Виктор крутил цепочку от часов. — Есть небольшие сбережения. Вложил бы, подвернись что-нибудь стоящее.

— Тогда вам, юноша, прямая дорога в наше общество взаимного кредита! — вскричал акцизный. — Учредители, почитай, цвет губернии, полмиллиона рублей уставного капитала. У меня, кстати, шурин в расчетном отделе служит, могу познакомить. Посоветует, что и как.

— Весьма признателен! — с чувством откликнулся Виктор. — Адресок шурина не подскажете?

— Извольте.

Виктор тянул из бокового кармана записную книжицу, карандаш.

— Слушаю…

Она ждала все это время, когда он на нее взглянет.

Не посмотрел ни разу. Принялся обсуждать что-то увлеченно с соседом. «Кредиты», «проценты», «закладные», — доносились слова…

«Ну, и пусть! — кусала она досадливо губы. — Больно надо!»

«Боль-но на-до… боль-но на-до»… — вторили под лавкой вагонные колеса.

«Экс»

Минск встретил их холодным ветром пополам с дождем. Извозчиков на привокзальной площади расхватали более расторопные пассажиры. Кто-то из попутчиков посоветовал воспользоваться гужевым трамваем, ходившим от вокзала до городских окраин: удобно, недорого и город из окошка можно посмотреть. С погодой вот только не повезло…

Они пошли в указанном направлении, пристроились в очередь на остановке.

Держа над головой зонтик, она озиралась по сторонам. Купола собора, примыкавшего к вокзальному зданию, небольшой сквер с памятником за решетчатой оградкой, каменные дома. Прочла вывеску на пятиэтажке с висячими балконами: «ОТЕЛЬ ЕВРОПА».

— Витя, — тронула его за плечо, — глянь! Гостиница.

— Забудь про гостиницы, — шепнул он недобро. — Кончилась буржуйская жизнь.

На остановке зашумели, заволновались. Из-за перекрестка показался вагон в два этажа, тащимый с натугой — глазам не верилось! — парой намокших лошадей. Сделал, покачиваясь и лязгая по рельсам, полукруг, приблизился, встал.

— Соборная площадь, конечная! — прокричал, отворив двери, рослый дядька в казенной фуражке. — Освободите проход, граждане, дайте выйти приезжим!

Какой там! Ринулись как оглашенные, пихались, забрасывали внутрь мешки и баулы, тащили через головы плачущих детей.

— По порядку, по порядку! — сдерживал лезущих кондуктор, — мест на всех хватит. Денежки попрошу приготовить…

— Давай! — подтолкнул ее сзади Виктор.

Ухватившись за поручень, она шагнула на ступеньку, протиснулась в вагон. Витя забрался следом. Рассчитались за билеты и багаж, нашли в углу свободное местечко на жесткой скамье.

— Отъезжаем! — пробасил кондуктор. — Следующая станция Губернаторская.

Возница в сбитом набок кушаке зазвонил в колокол, дернул поводья. Конка двинулась, поскрипывая, через площадь.

Она крутила по сторонам головой: город какой замечательный! Широкие улицы, мощенные булыжником, деревянные тротуары, каменные дома. Магазинов не счесть, вывески мелькают одна другой занятней: «КУПЕЧЕСКИЙ КЛУБЪ»… «МОНПАСЬЕ Г. ЛАНДРИН»… «КАКАО «ЖОРЖ БОРМАН»… «КОНСТАНТИНОПОЛЬСКАЯ БУЛОЧЪНАЯ АХМЕДА ОФЛИ»… «СИРОТСКИЙ СУДЪ»… «Т-во ВИНОТОРГОВЛИ Н.Ф. ДЕКРЕ»…

— Красиво как, Витя! — обернулась к нему.

Он не ответил, был холоден, сосредоточен.

Дождь вроде бы перестал, за окном посветлело. Конка взбиралась на очередной подъем — рывками, останавливаясь.

— Давай, мужики, подсоби, — обернулся с облучка кучер. — Керосину маловато…

Мужчины попрыгали с подножки, пошли рядом, подталкивая с обеих сторон вагон.

— Нн-но, шевелись, родимые! — размахивал кнутом кучер.

Переехали мост через речку, взобрались на гору. Открылся вид на прикорнувшее в распадке предместье.

— Уборки кто спрашивал? — прокричал кондуктор. — Выходи!

Они выволокли вещи, дождались, пока отойдет конка. Стояли, озираясь, среди луж.

Уныние, убогость. Тесно прижатые один к другому приземистые домишки, кривые улочки, покосившиеся заборы. Вот тебе и Минск: ничуть не лучше Хотиновки…

Она глянула вопросительно на Витю. Лицо его было непроницаемым.

— Пошли. — Вскинул на плечи сундучок. — Тут недалеко.

Они поплелись, выдирая ноги из липкой грязи, вдоль неширокой речушки, заваленной по берегам гниющими отбросами, перешли по шаткому мосту на другую сторону. Свернули в один переулок, в другой, уперлись в тупик.

— Кажись, тут, — справился по бумажке Виктор. Толкнул незапертую калитку, шагнул во двор.

Взлаяла, высунувшись из фанерной будки, лохматая собака, хрюкнула настороженно из соседнего сарайчика свинья. Вышла из дверей молодуха, повязанная платком, глянула вопросительно.