Закрученный (ЛП) - Шоуолтер Джена

Человек охнула и задрожала.

Эйден зарычал. Даже запах вампирши пробуждал в нем животное. Что-то дикое, живущее там, где не было места эмоциям, только инстинктам, отточенным на поле боя.

Моя, сказала эта дикая сторона.

Не твоя, шикнула другая его часть.

— У тебя нет клыков. — Виктория подняла голову. — Поэтому, я сказала, ты сделаешь ей больно. Я укушу ее и…

— Я сам укушу ее. — С клыками или без он знал, как есть. Разве он не доказывал это Виктории много раз?

Воспоминание заставило его перевести взгляд на ее шею, где часто билась жилка. Десны снова заныли. Моя, подумал он снова. Моя — чтобы и кусать, и пить и целовать.

«Тебе она даже больше не нравится».

— Я укушу, — продолжила она, стиснув зубы, — и ты сможешь пить из нее. — Она не дала ему возможности ответить, просто взяла и укусила.

Человек закрыла глаза, застонав от наслаждения. Эйдену было хорошо знакомо это наслаждение, он жаждал его, несмотря на свое решение держаться подальше.

Клыки вампира вырабатывали своего рода наркотик, который вызывал онемение кожи и тек прямиком в вены, согревал и заставлял чувствовать себя позитивнее и счастливее. И поэтому было так много зависимых людей, которые были согласны сделать все что угодно за еще один укус.

Но не он. Больше нет.

Прошла секунда, другая. Виктория подняла голову. Губы окрасились багровой влагой, и Эйдену захотелось слизнуть их. Вместо этого он заставил себя посмотреть на две точки на человеческом запястье. В них тоже скопилась кровь, и он застонал. Чего он не сделал, так это не отчитал Викторию за неповиновение. Какое у него было право наказывать ее? Он просто потребовал предложенную ему руку и приложился ртом к ране.

Он лизнул раз, другой, пробуя амброзию на вкус, снова застонал, перед тем как пососать, дал рту наполниться нектаром. Его глаза закрылись с той же покорностью, что и глаза человека. Но все равно краем сознания он подумал, что какой бы чудесной ни была эта кровь, она должна быть вкуснее. Должна быть слаще и совсем чуточку острой.

— …нет клыков, а он все равно жаждет крови, — говорил Райли, когда Эйден начал осознавать окружающий мир. — Неслыханно.

— Видимо, так, — резко ответила Виктория. — Только глянь. В блаженстве от каждого момента.

— В блаженстве? Его глаза выглядят мертвыми, и так с тех пор, как он проснулся. С ним что-то не так.

Эйден знал, что они говорили о нем, но как и раньше, его это не заботило.

— Ладно, значит, она в блаженстве, — добавила Виктория, хлестнув словами, будто кнутом.

— Если бы я не держала ее, она бы терлась об него.

— Ты хочешь, чтобы я убедил тебя в обратном? — возмутился волк. — Мы оба знаем, что я солгу.

— Ты отвратительный друг.

— Отнюдь. Только не убивай ее после этого. Чтобы взять ее, я пообещал Лорен, что ты будешь стирать для нее неделю. А еще, что ты будешь делать это вечно, если причинишь ее рабыне какой-нибудь вред.

— Премного благодарна. Ты не мог попросить у Лорен мужчину?

По человеку прокатилась дрожь. Страха? Или она была слишком поглощена удовольствием?

— Я только предполагаю, но думаю, что люди — даже бывшие — не похожи на нас. Они не могут отделить кормление от секса. И посчитал, что Эйден предпочтет женщину.

— Он предпочитает ее чересчур!

Райли выгнул бровь.

— Ты ревнуешь, принцесса?

— Нет. Да. Он мой. — Тишина. — Ладно, был. Он… оттолкнул меня. Дважды. Ты видел, как он оттолкнул меня?

— Да. Но он тебя любит, Вик. Ты это знаешь.

— Разве? — мягко спросила она.

Любил ли он, задумался Эйден. Несмотря на то, что она не нравилась ему сейчас?

Потому что он знал, что тебе может не нравиться тот, кого ты любишь. Урок, который он выучил в детстве, когда родители отправили его лечиться, а потом ушли и никогда больше не возвращались.

Они не нравились ему, и, вероятно, он даже ненавидел их, но в то же время любил. По крайней мере, поначалу. Но по мере того, как дни проходили в лекарственном дурмане, пациенты избивали и обзывали его, эта любовь угасала, оставляя за собой только ненависть. Затем и ненависть ушла, ему просто стало безразлично. У него были души.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Души. Где его души? Они не болтали, и он не чувствовал их на задворках сознания. Они были у Виктории?

Она больше не наблюдала за ним. Ее взгляд устремился за его плечо, возможно, даже за пределы комнаты. Глаза были такие же голубые, как и раньше, без примеси зеленого, карего и серого. Нет, у нее не было душ.

Должно быть, они у него, но лекарства усыпили их.

Еще один повод для недовольства Викторией. Души были его лучшими друзьями, и несколько раз на протяжении всех этих лет были единственным, ради чего он жил. Они терпеть не могли лекарства, и когда проснутся, будут не в восторге.

Она знала об этом, и все равно заставила проглотить таблетки.

— Да, — наконец, ответила Виктория. — Он любит меня. Я это знаю.

Она знала? Тогда она была на шаг впереди него. Когда-то он любил ее, он хорошо это знал. А почему бы и нет? Она была безупречна, ходячая фантазия. Но что он на самом деле знал о ней?

Люди были не более чем пищей — плохо. Она могла обратить их в рабство простым укусом — плохо. Она заботилась о своей семье — хорошо. Ее отец хотел убить его — плохо. Она знала, что он отличался от других людей и вампиров, и все равно он ей нравился — хорошо. Она была нечувствительна к людям и их потребностям — плохо. Она старалась стать к ним внимательнее — хорошо.

Во время одного-единственного свидания она кружилась вокруг и шутила. Шутки были так себе, но она пыталась ради него. Старалась быть такой, какой, ей казалось, он хотел ее видеть. Так что да, он ее любил. Но сейчас? Он не мог найти в себе ни искры, ни намека на нежность.

Ох, чувство тяги к ней все еще осталось. Он хотел оттолкнуть человека и наброситься на вампиршу. Он хотел вцепиться зубами ей в шею и накрыть ее своим телом. Он хотел почувствовать на себе ее руки и губы, он хотел, чтобы она выдыхала его имя.

Не успел он подумать обо этом, как его затопили образы. Ее, его, их двоих вместе, занимающихся тем, чего он хотел. Он хотел этого так сильно, что зарычал. Гортанный звук родился в горле и прокатился по спальне, угрожающе звеня между ними.

Должно быть, Виктория решила, что причиной стала человек. Она внезапно затряслась от ярости и огорчения. Он практически чувствовал ее эмоции в воздухе, и они заставили его приникнуть к человеку с новым энтузиазмом.

Человек одобрительно застонала.

Клеточки наполнились силой. Мышцы увеличились в объеме, кости загудели. И надо же! Если эта человеческая женщина так сильно повлияла на него, какое же влияние оказал бы вампир?

— Ладно, хватит. — Райли шагнул к кровати, схватил человека и потянул ее прочь от него. — Уходи, — приказал волк девчонке.

— Я… Я… — Она колебалась. — Да, конечно. — Потом послышался звук шагов и хлопанье дверью.

— Виктория. — Когда волк протянул руку вампирше, Эйден вскочил на ноги и ринулся между ними, не давая им коснуться друг друга, инстинктивно защищая свое.

— Ты надумал подраться со мной или с ней? — спросил Райли, казалось бы безразличный к любому ответу.

— Ни с кем. — С обоими. Может, Виктория ему и не нравилась, но он еще хотел ее и не хотел, чтобы она была с кем-то другим. Влечение… две противоречивые необходимости… какого черта с ним происходит? В нем как будто жили два разных человека.

— Отлично. Чего тогда коготочки выпустил?

Коготочки? Эйден взглянул на руки. Действительно, длинные и острые ногти, как небольшие кинжалы, торчали из кончиков пальцев. Он должен был испугаться, но вместо этого поднял руки к свету, изучая новое обстоятельство.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Как такое возможно?

Райли выдохнул и сказал:

— По-моему, либо ты медленно превращаешься в вампира — по одной трансформации за раз, либо ты первый гибрид человека и вампира. Ты собираешься отойти, или мне тебя заставить?

Из него вырвался небольшой смешок. Да, небольшой, но веселье есть веселье.