Лейтенант Белозор - Александр Бестужев-Марлинский

"Тут что-нибудь недаром... - подумал капитан, поворачивая носом, как флюгером. - Гензиус выходит от банкира. Гм, ге! Этот рыбак - самый удалой смоглер и уж не раз вырывал у меня из-под посу лакомые куски, - верно, какая-нибудь отправка в поход. Да уж не сношения ли с неприятельским флотом?.. Зачем эти сделки денежные? Почему он взял, черт ведает откуда, чужого человека, когда своя контора набита поденщиками? Что за связка у него в руках?"

И вот капитан мой уже бежал вслед за Гензиусом и, запыхавшись, схватил его за полу.

- Bonjour [Здравствуйте (фр.)], дорогой Жензиус, - сказал он.

Гензиус кисло улыбнулся, отвечая поклоном, и хотел продолжать путь свой, но безотвязный капитан повесился у него на рукаве.

- Куда идете? - спросил он.

- Прямо по дороге, - отвечал он.

- Замысловато, господин Гензиус, очень замысловато, это доказывает, что натощак и голландский ум может летать по крайней мере как волан... Но так как я уверен, что вы не променяете добрый завтрак на всю остроту человеческого рода, то не угодно ли будет сделать мне честь: завернуть в ближайшую гостиницу? Что там за портер!

Я хоть таможенный, да гляжу на все то сквозь пальцы, что цежу сквозь зубы.

- Портер? - произнес Гензиус, облизываясь, и уж ступил было в сторону, когда мысль, что ему еще куча дела по поручениям хозяина и по закупкам Белозора, остановила его, будто камень преткновения.

- Благодарю покорно, - отвечал он со вздохом, - ни минутьгнет времени, до другого раза, капитан...

- И, полноте, господин бухгалтер! Сухое и перо не пишет, и чтобы подкрепить ноги, надо приласкать брюхо.

- Чувствую истину этого и не могу ею воспользоваться. Прощайте, капитан.

- Жаль, право жаль, любезный господин Гензиус, а мне бы надо было поговорить с вами о новом подряде на сукна. Я сегодня, по поручению генерала, поеду в Флам-гауз.

- И поедете напрасно; хозяин мой сегодня целый день будет считаться с мельником, - ныне начало месяца!

"На мельнице? Ага! - радостно подумал Монтань. - Золотой бочонок сам катится к нам в погреб. Дельно! Теперь, господин счетчик, можешь идти куда хочешь: я вытащил из твоего носу червячка и без завтрака".

- Брике! - вскричал он, - следи этого архибестию рыбака Фландеркина, пошли вслед за ним человек пять издали и скажи: если увидят, что он готовится спустить лодку в море, цап его за бок и тащите ко мне на брандвахту; остальных солдат положи, когда стемнит-ся, в засаду близ мельницы Саарвайерзена, и всех, кто в пей, захвати и веди в город за конвоем... мужчин и женщин. Смотри же, не выпускай никого, а пуще всех старика.

- Будет исполнено, капитан! - отвечал Брике. - Только при дележе не забудьте, что я вас навел на дичинку, а то до сих пор начальники брали деньги, а мне оставляли одни тычки, - только из этой поживы они не брали законной себе доли.

- Будет всем пожива, - отвечал капитан, потирая руки.

Таким-то образом высокоумный Гензиус, желая избавить хозяина от посещения некстати, предал его в руки бездельников. Таким-то образом и самая извинительная ложь рано или поздно, но всегда становится вредною.

К вечеру Саарвайерзен с Виктором и дочерью, которая настояла на том, чтобы проводить своего жениха, приехали на мельницу. Матросы их ждали там еще с прошлой ночи, и, когда стало смеркаться, все было готово к отправлению. Покуда еще хоть день, хоть час, хоть миг остается до разлуки, сердца любовников не перестают еще надеяться; они, кажется, ждут чуда, которое отвратит ее, но зато тем ужаснее бывает для них минута расставанья; она всегда для них внезапна и будто рассекает их пополам. Жанни плакала и молчала, напрасно шутил над нею отец, напрасно утешал Виктор, и, наконец, все трое уселись, как будто провожая кого-то не к избавлению, а на казнь. Время уходило... Саарвайерзен вынул часы и, не говоря ни слова, подавил пружину; они звонко пробили пять.

Виктор встал с тяжким, глубоким вздохом; рыдая, упала Жанни на грудь отца.

- Прости, Виктор, прости навечно; я предчувствую, что мы более не свидимся, - произнесла она, - прости!

Виктор пламенно поцеловал оставленную ему руку, и его слеза канула на нее.

- Достойная Жанни, - сказал он, - пусть эта капля будет печатью душевного союза, и да откажет мне бог в слезах в горькие часы жизни, если я для каких бы то ни было радостей замедлю своим возвратом.

- Два аршина с четвертью! - вскричал отец, обнимая отъезжающего и вытирая о его плечо глаза свои. - Откуда набрались вы этих романтических покромок?.. Ну, утешься, причудница, успокойся, моя милая: новая весна приносит новые цветы, и коли вы в самом деле так друг друга любите, мы вас обстрижем под одну ворсу. В чудные веки мы живем, в чудные веки! - ворчал Саарвайерзен, влезая на лошадь. - Вчерась еще поутру я бы ручался, что моя Жанпи не отличит петуха от курицы, а теперь? Два аршина с четвертью! И еще не дождавшись законного возраста... Смотри, пожалуй.

От мельницы шли две дороги к морю: одна прямо, по которой шел Виктор после кораблекрушения, другая правее на Деидермонд; по сей-то последней отправились наши путники. Виктор ехал безмолвен, снедая печаль в сердце. Саарвайерзен, видя, что с влюбленными плохая беседа, разговаривал с проводником, несшим фонарь. Матросы, идучи позади тихомолком, шутили промеж собою.

- Что ж мы, братцы, станем рассказывать товарищам у табачного бака, коли бог принесет на свой корабль? - сказал урядник.

- Что лягушки здесь царствуют, а люди живут как у нас лягушки, отвечал один.

- Вот уж напрасно охаял Голландию, - возразил другой, - стыдно, где пить, тут и рюмки бить. Чего тебе здесь недоставало? Можжевеловой - хоть не пей, свежины вдоволь. Закорми чушку, она станет жаловаться, что бока отлежала.

- И впрямь, брат, грешно словом укорить наших хозяев, - чего только душеньке угодно, давали: хлеб белый как месяц, сыр объеденье да утром еще и кофей!

- Хвали, хвали хозяев, а они себе на уме: ржаной корочки допроситься я не мог, а эти опресноки оскомину набили. Видел, брат, я, что они с кофея-то одной жижицей нас потчевали, а гущу всю себе оставляли. А про сыр и говорить нечего, - весь в дырах! Небось молодые сыры подальше хоронят; а уж и подметил я у них здоровеиные, что твой кирпич. В одном фунте фунта два будет!

- У всякого своя заведенция... - примолвил Юрка. - В чужой монастырь со своим уставом не ходят. По мне, там такое было житье, что коли во сне увижу, так, я думаю, сыт буду.

- У лентяя вечно масленица на уме, - возразил урядник, - то ли дело между своими на службе: горя много, да уж зато и утехи вдвое. Наработаешься на вахте до упаду, насмеешься за ужином досыта, и, не дослушав сказки, засыпаешь, убаюкан бурею в койке, и гоголем вскочишь, когда закричат: "марсовые, наверх!" Дай бог, братцы, увидеться с земляками; хорошо в гостях, а дома лучше!

- Дай бог, дай бог обняться с нашими нетронски-ми! - воскликнули умиленные матросы, прибавляя шагу.

Без всяких неприятных встреч отряд достиг до берега. Темное море плескало в него тихою зыбью. Запорошенные инеем дороги и плотины, будто раскинутые холсты, тянулись вдаль и сливались с туманом, который начал подыматься. Нигде не слышно, не видно было ни души.

- Фландеркин-флаат! - произнес проводник, ударяя в ладоши. - Он здесь должен был нас дожидаться.

После многих побегушек в разные стороны оказалось, что нет ни лодки, ни нанятых рыбаков в окрестности. Саар-вайерзен потерял терпение: неустойка в слове была для него подлее, чем воровство, хуже, нежели убийство.

- Sapperloot! - вскричал он. - Я живьем истолку эту ходячую треску. Взять даром деньги и не исполнить слова, - это неслыханно! Я его так взогрею, что мои талеры растают у него в кармане... Проклятый пьяница!.. Верно, где-нибудь теперь прохлаждается в шинке; но будь я не я, если он не завертится кубарем от этой плети, прежде чем у него высохнут губы.

Но брань ничему не помогала. Положение Белозора и матросов его было самое критическое, и, наконец, Саар-вайерзен, послав на Викторовой лошади проводника влево, поскакал сам внутрь земли искать рыбака в его домике, восклицая, что он разбудит его кулаком своим не хуже сукновального молота и сделает из его спины клетчатую шотландскую тартану!

Мало-помалу затих его голос и тяжелая ступь лошади по шоссе.

Виктор, видя, что рыболов или обманул, или изменил, решился пуститься по берегу влево, для встречи с ним или для изыскания другого способа спасения. Поравнявшись с тем местом, где выброшен был бурею на берег, заметил он нечто белое.

- Посмотри, - сказал он уряднику, - мне что-то видится впереди!

- Если б я не знал, ваше благородие, как разбило в щепы нашу четверку, я бы подумал, что это она ожила и выползла на берег, как тюлень!

В самом деле, то была шлюпка, обороченная вверх дном.

- Тише, тише, ребята! - сказал Белозор. - Мне кажется, подле пей вижу я людей, спящих под парусом; да вон на козлах блестят и ружья; это, должно быть, досмотрщики. Ползком подберемся к ним и накроем врасплох, как утят в гнезде.