Русские дети (сборник) - Белобров-Попов

Мальчишки ушли, посмеиваясь, толкаясь, прыгая и размахивая руками. Ушли в прошедшее детство, ушли в безвозвратное.

Ты сел на рюкзак, закрыл глаза, и яркие картины поплыли перед тобой. Воспалённый мозг рисовал их такими яростными красками и менял по своей прихоти, что захватывало дух. Ты видел реку не очень широкую, заполненную свинцовой ртутью. Почему-то зелёное солнце пряталось за проплывающими редкими облаками, контурно прорисовывая их границы. Тут же менялся цвет реки в фиолетовый с красными разводами. Текущая жидкость была вязкой, и на ней не было ни ряби, ни волн. Облака бежали с невероятной скоростью. Иногда среди их просветов были видны многочисленные лики лун различной величины, но все с сырной дырчатой ущербностью. На другом берегу стоял мальчик, тот самый, которого ты сейчас видел, он был твоей давней копией. Он стоял, переминаясь с ноги на ногу, смущённо теребя короткий рукав нейлоновой рубашки.

Анна Старобинец

Аргентус

Они переехали в середине августа. Я видел с балкона, как грузчики таскают их вещи. Матрасы, стулья, коробки, ящики, сумки. Что-то бесформенное в чехлах.

Юрец был в кепке. Он стоял и смотрел — но не на вещи, а вверх. На небо. На крыши. На кроны деревьев. На облака. На меня. В руках он держал коробку, обёрнутую в фольгу. В ней отражалось солнце — так ярко, что у меня закололо в глазах. Я помню, как вглядывался с балкона в это сияние и думал: там что-то очень важное, в той коробке. Поэтому он так сжимает её в руках. Подошла его мать, хотела забрать коробку, но он не отдал. Потом она что-то сказала грузчику, и тот поставил один из стульев рядом с Юрцом. Тогда я ещё не знал, как его зовут. Она положила руку Юрцу на плечо, и он сел — осторожно и медленно, будто боялся, что стул развалится.

Так он сидел — на стуле, посреди улицы, с сияющей коробкой на коленях. Тогда я ещё не знал, откуда он прибыл. Солнце ушло, его коробка потускнела, заморосил дождь, и мне опять стало скучно. До школы оставалось ещё две недели, лишённые всякого смысла: я уже вернулся в Москву, море кончилось, солнце кончилось, а каникулы продолжались. Я считал дни до первого сентября — пустые, серые, длинные, как пробелы на клавиатуре компьютера. Мне было семь лет, и я собирался идти в первый класс. До этого я, правда, ходил в нулёвку в эту же школу. И всё же от первого класса я ждал чего-то особенного.

Они поселились в нашем подъезде, в квартире напротив. Спустя пару дней наши матери познакомились. Скорее всего, они вместе курили на лестнице. Моя тогда ещё верила, что я не знаю, что она курит. Каждый раз, отправляясь на лестницу, она придумывала какие-нибудь «дела». Она закончила курсы психологов и почему-то считала, что, если я узнаю, что она курит, у меня будет травма. Но, сколько я себя помню, я всегда это знал, и мне было всё равно. Если что-то меня и бесило, так это её враньё. Не только про сигареты. Про отца тоже. Наверное, её научили на курсах психологов. Она говорила — да и сейчас иногда говорит, — что он меня любит, просто живёт не с нами. Враньё. Он плевать на меня хотел.

А вот тётя Лена, мама Юрца, никогда ему не врала. Когда она шла курить, всегда так и говорила: «Пойду курну» — я сам слышал, когда стал бывать у них дома. Что же касается юрцовского отца — его просто не было. Вообще не существовало. Так мне сказал Юрец. «Там, где я раньше жил, самцы не участвуют в размножении. Но это тайна. Не рассказывай никому». Ещё он сказал, что и матери у него, в сущности, нет. Что тётя Лена — не биологическая мать, а приёмная, но это, во-первых, тоже тайна, и они вместе её ото всех скрывают, а во-вторых, она ему всё равно как родная, поэтому разницы нет. Эти и некоторые другие тайны он вывалил на меня в первый же день, но все они меркли по сравнению с самой главной.

Тот день, когда я познакомился с Юрцом, начинался как самый обычный серый пробел. Я тихо давился шоколадными хлопьями, которые мне давно разонравились, но матери я об этом не говорил, потому что, во-первых, решил тренировать в себе силу воли, а во-вторых, подозревал, что хлопья других сортов ещё хуже. Она спросила, хочу ли я пойти в гости к новым соседям, у которых мальчик моего возраста. Мне было скучно, у меня за щекой лежала лепёшка из пережёванных хлопьев, я вспомнил, как блестела его коробка, и я сказал, что хочу.

— Тогда пойдём вечером. Но я должна тебя подготовить. — Её голос звучал так торжественно, будто речь шла не о визите к соседям по лестничной клетке, а о тяжёлом, но героическом испытании вроде прыжка с парашютом или про совывания головы в пасть льву. — Андрюша. Дело в том, что этот мальчик особенный. Не такой, как все. Не такой, как ты или я. Понимаешь?

Она взглянула на меня своим специальным проникновенно-психологическим взглядом, и я сказал, что понимаю, хотя ничего не понял. И всё же в каком-то смысле она действительно меня подготовила. К той первой встрече с Юрцом.

…Я взял с собой радиоуправляемый автомобиль — почти что новый, с каким не просто не стыдно явиться в дом к мальчику моего возраста, но и вполне логично рассчитывать на определённое уважение. Ещё я взял креотрансформера, который сам по себе не мог произвести такого уж впечатления, но как дополнение к радиоавтомобилю должен был смотреться достойно; к тому же робота я втайне любил куда больше, чем автомобиль, в конце концов, я сам его сделал…

Когда мы вошли, моя мама протянула тёте Лене коробку печенья, тётя Лена сказала, что можно не разуваться, а потом стала звать Юрца. Он вышел из своей комнаты не сразу, и вид у него был такой, будто его отвлекли от важных и увлекательных дел. Он подошёл ко мне очень медленно, на ходу словно бы размышляя, а стоит ли вообще приближаться, и несколько секунд молчаливо и совершенно беззастенчиво меня изучал. Его глаза были странными, немного раскосыми, но странность была в другом. Они казались какими-то опрокинутыми — как будто у человека, стоящего вверх ногами. Потом, по-прежнему не отводя взгляда, он протянул мне пятерню. В моей левой руке был автомобиль, в правой — робот, так что мне пришлось положить робота на пол, чтобы ответить на это дурацкое приветствие. Мне нравилось, когда со мной здоровались за руку взрослые, но рукопожатие с мальчиком моего возраста?.. Противоестественно. Его пальцы были тёплые и липкие, как куски размятого пластилина. Мне стало противно, и я отнял руку. Юрец ухмыльнулся. И сказал: «Я покажу, где у нас раковина».

Он отвёл меня в ванную, смотрел, как я мою руки, и ухмылялся. Потом пригласил к себе в комнату. Он ходил очень медленно и как-то немного криво, словно передвигался по дну реки, преодолевая течение и сопротивление воды.

Ни мой автомобиль, ни мой креотрансформер не произвели на него ни малейшего впечатления. Он сказал, что это всё «детский сад». У него самого, как оказалось, была целая куча трансформеров, а также имелся радиоуправляемый вертолёт. Он разрешил мне его посмотреть, мимоходом сообщив, что «такие вещи его в последнее время мало интересуют». Это было унизительно.

— Какие же вещи тебя в последнее время интересуют? — Я постарался вложить в вопрос как можно больше иронии, но прозвучало скорее сварливо.

— Биоинженерия, — заявил он.

Это было ещё унизительнее. Потому что я вообще не знал, что это такое.

Потом в комнату зашла его мать и сказала быстро и очень тихо, так что я сначала подумал, что мне послышалось. Она сказала:

— Юра. Пора дышать, — и кивком позвала его за собой.

— Давай прямо здесь, — распорядился Юрец.

Она слегка удивилась, но послушно кивнула и вышла. Потом я не раз замечал в ней эту покорность. Как будто он был главнее в их паре, и она это признавала.

Она вернулась с баллончиком, вставленным в пластмассовый ингалятор. Юрец сделал выдох, обхватил ингалятор ртом и, пуча глаза, начал делать вдох, а тётя Лена, пока он вдыхал, дважды нажала на баллончик, пшик-пшик. Действовали они слаженно, молча, и вся процедура заняла от силы тридцать секунд.

Когда она вышла, я спросил его:

— Ты больной?

Я знал, что спрашивать об этом нельзя, тем более вот так в лоб, но всё же спросил. Возможно, из мести. Из-за его вертолёта, который его мало интересует.

— Я не больной, — спокойно сказал Юрец. — Я с другой планеты.

Пробелы кончились. Дни перестали тянуться. Теперь каждый день был как новая серия фантастического кино, я больше не думал про первое сентября и про шоколадные хлопья, про креотрансформеров и про то, какой бы мне хотелось айфон. Теперь мне каждый день хотелось лишь одного — пойти к Юрцу и слушать про планету Аргентус. С которой он прибыл и на которую он обещал меня взять.

Конечно, сначала я не поверил. Когда он сказал, что его корабль неправильно вошёл в атмосферу Земли и потерпел крушение во время жёсткой посадки и весь экипаж погиб, все погибли, кроме него. И что тётя Лена нашла его, тогда ещё пятилетнего, в лесу рядом с дачей, погибавшего в непривычных био-, метео— и гравитационных условиях, и, по счастью, она оказалась медиком, и, по счастью, у неё оказалось доброе сердце, и она взяла его к себе и стала любить как родного, и она подобрала ему поддерживающую терапию с учётом условий Земли…