Счет по-венециански - Донна Леон

— Это когда преступлений много или когда надо за кем-то следить?

— Да.

Он кивнул в сторону сыра, и она отрезала и молча протянула ему еще один кусок.

— А еще когда они разговаривают со свидетелями или подозреваемых допрашивают и всякое такое, правильно? — продолжила она, явно не собираясь оставлять эту тему.

— Да, — подтвердил Гвидо, недоумевая, к чему она клонит.

Кьяра тем временем прикончила вторую булочку и запустила руку в пакет за третьей.

— Если ты съешь весь хлеб, мама тебя убьет. — Эта угроза повторялась в их доме так часто, что звучала уже почти ласково.

— И все-таки, сколько, как ты думаешь, будет получаться в час? — спросила она, не обращая на него никакого внимания и разрезая булочку пополам.

Он решил назвать хоть какую-то сумму, учитывая, что сколько ни скажи, столько дочка и попросит.

— Думаю, не больше двадцати тысяч лир в час, — проговорил он и тут же спросил: — А что?

Он знал, что именно этого вопроса ожидала Кьяра.

— Ну, просто я поняла, что тебе будет интересно узнать побольше об отце Франчески, — вот и расспросила кое-кого. А еще я подумала: раз уж я выполняю работу полицейских, значит, мне должны оплатить мое время.

Изредка наблюдая в собственных детях подобные замашки, он жалел, что Венеция имеет тысячелетнюю коммерческую историю.

Он ничего ей не ответил, так что Кьяре пришлось перестать жевать и взглянуть на него:

— Так что ты думаешь по этому поводу?

Он помолчал немного и ответил:

— Я думаю, все будет зависеть от того, какую информацию тебе удалось добыть. Не станем же мы платить тебе зарплату независимо от того, что ты выяснила, как настоящему полицейскому. Ты у нас нечто вроде внештатного сотрудника, и, значит, тебе положено платить исходя из ценности данных.

Минуту-другую она обдумывала его слова и, уяснив ход его рассуждений, кивнула:

— Идет. Значит, я рассказываю тебе все, что выяснила, а ты говоришь мне, сколько это будет стоить.

Брунетти не мог не восхититься ловкостью, с которой она обошла основной вопрос — собирается ли он вообще платить ей за информацию, и повела разговор так, словно сделка вроде как уже заключена и осталось только оговорить детали. Что ж, ладно.

— Ну, рассказывай.

Кьяра приняла самый что ни на есть деловой вид, отправила в рот последний кусочек третьей булки, вытерла руки о кухонное полотенце и уселась за стол, сцепив пальцы.

— Мне пришлось поговорить с четырьмя разными людьми, прежде чем я узнала что-то стоящее, — начала она таким серьезным тоном, будто давала показание в суде или выступала по телевизору.

— И что же это за люди?

— Во-первых, девочка из школы, где Франческа учится сейчас; во-вторых, учительница из моей школы; потом одна девочка тоже из моей школы и еще одна, с которой мы вместе учились с пятого по восьмой.

— И ты все это успела за один день?

— Ну конечно же! Мне, естественно, пришлось отпроситься после обеда, чтобы сходить встретиться с Лучаной, а потом еще успеть в школу к Франческе. А с учительницей и девочкой из нашей школы я поговорила до того, как ушла.

— Так ты отпросилась? — спросил Брунетти из чистого любопытства.

— Конечно! Все дети так делают. Для этого надо всего лишь принести записку от родителей о том, что ты болеешь, или что тебе нужно куда-то сходить, и никаких вопросов.

— И часто ты так делаешь, Кьяра?

— Ну что ты, папа, только когда очень нужно.

— Кто же написал тебе записку?

— Сегодня была мамина очередь. И потом, ее подпись подделать куда легче, чем твою. — За разговором она собрала со стола все листочки с домашней работой, сложила их аккуратной стопочкой, положила на краешек стола и глянула на него. Ей явно не терпелось перейти к делу.

Он выдвинул стул и уселся напротив нее.

— И что же тебе рассказали все эти люди, Кьяра?

— Первое, что я выяснила: оказывается, Франческа рассказывала байку про похищение и той, другой девочке, из новой школы. Плюс я, кажется, помню, как она рассказывала это в нашей компании, но это было лет пять назад.

— Сколько же всего лет ты ходила с ней в одну школу?

— Мы вместе учились в начальных классах. Но потом ее семья переехала, и она стала ходить в среднюю школу «Вивальди». Я иногда ее встречаю, но мы же с ней никогда не были подружками.

— А та, другая девочка, которой Франческа рассказывала свою историю, была ее подружкой?

Он увидел, что Кьяра сжала губы, услышав этот вопрос, и предложил:

— Ладно, лучше расскажи-ка мне все в том порядке, в каком сама хочешь.

Она улыбнулась.

— В общем, эта девочка, которая из моей школы, ходила с ней в другую школу, и она говорит, что, по словам Франчески, ей родители велят с незнакомыми на улице не разговаривать и никуда с ними не ходить. Нам она примерно то же самое говорила, когда мы с ней учились.

Она взглянула на него в ожидании одобрения, и он улыбнулся, хотя примерно то же самое слышал за обедом.

— Я это и так знала, поэтому решила, что лучше поговорить с кем-нибудь из школы, в которой она сейчас учится. Вот поэтому мне и пришлось отпрашиваться: иначе как бы я ее одноклассниц застала? — Он кивнул. — И вот та одноклассница мне сказала, что у Франчески был парень. Нет, пап, правда. Они были любовниками и все такое.

— А она сказала, кто он такой, этот парень?

— Нет, она сказала, что Франческа никогда не называла его имени. Говорила только, что он старше, что ему двадцать с чем-то. Франческа говорила, что хотела с ним бежать, а он отказался, сказал, что надо подождать, пока она вырастет.

— А девочка сказала тебе, почему Франческа хотела бежать?

— Ну, не так чтобы подробно. У нее было такое ощущение, что это из-за матери, что Франческа с ней часто ругалась и оттого хотела убежать.

— А с отцом какие были отношения?

— Ой, отца она очень любила, говорила, что он всегда с ней очень добр, вот только видела она его не часто, потому что он вечно был слишком занят.

— У Франчески вроде есть брат.

— Да, Клаудио. Но он далеко, учится в школе в Швейцарии. Я потому и решила поговорить с учительницей. Она вела что-то у этого Клаудио до того, как он укатил в Швейцарию; я надеялась, что удастся выудить из нее какую-нибудь информацию об этом парне.

— Ну и как, удалось?

— Ясное дело. Я сказала, что я лучшая подруга Франчески и что, мол, Франческа волнуется, как Клаудио воспримет смерть отца — ведь он в Швейцарии один, и всякое такое. Сказала, что я его тоже знаю; даже заставила ее поверить, что я в него влюблена. — На этом месте она остановилась и тряхнула головой. — Противно, конечно: понимаешь, все, буквально все говорят, что этот Клаудио — полное ничтожество. Но она мне поверила.

— Какой же вопрос ты ей задала?

— Спросила, не может ли она посоветовать, как Франческе вести себя с Клаудио. — И, поймав удивленный взгляд Брунетти, пояснила: — Да, сама знаю, звучит глупо, ни одному нормальному человеку и в голову не придет задавать такие вопросы, но ты же знаешь этих учителей — их ведь хлебом не корми, дай поучить жить, объяснить, как себя вести.

— И что, учительница тебе поверила?

— Естественно, — спокойно сказала Кьяра.

— Ты, похоже, первоклассная лгунья, — отшутился Брунетти.

— Это точно. Просто отличная. Мама всегда говорит, что врать надо уметь хорошо, — заявила она и, даже не взглянув в сторону отца, продолжила свой рассказ: — Учительница сказала, что Франческе следует принять во внимание — именно так и сказала, «принять во внимание», — что Клаудио всегда больше любил отца, чем мать, и что теперь для него наступят трудные времена. — Она презрительно скривилась: — Тоже мне, удивила. И ради этого мне пришлось полгорода пешком пройти! Да к тому же, пока она мне эту ценную мысль выдала, полчаса прошло.

— А что тебе рассказали другие?

— Лучана — мне, кстати, пришлось аж в Кастелло идти, чтобы с ней увидеться, — так вот, она сказала мне, что Франческа прямо ненавидит мать, потому что она помыкала отцом и вечно указывала ему, что делать. Дядю своего она тоже не любит. Говорит, что он считает себя самым главным в семье.

— Помыкает, говоришь? А в каком смысле?

— Этого Лучана не знает. Ей просто Франческа рассказывала, что отец всегда поступал именно так, как велела мать. — Прежде чем Брунетти успел отпустить какую-нибудь шуточку, она пояснила: — Это не то, что у вас с мамой бывает. Нет, мама, конечно, тоже указывает тебе, что делать, но только ты сначала соглашаешься, а потом все равно поступаешь так, как считаешь нужным. — Тут она взглянула на часы и спросила: — А кстати, где мама? Уже почти семь. Что на ужин-то у нас будет? — Последний вопрос, как видно, волновал Кьяру больше всего.

— Может, в университете задержалась. Учит жить какого-нибудь студента. — Кьяра не успела решить, смеяться ей над этой шуткой или нет, потому что Брунетти предложил: — Если ты уже закончила отчет о своем расследовании, то давай-ка начнем готовить ужин, а? Мама придет, а ужин уже на столе — так, для разнообразия.