Сошествие во Ад - Чарльз Уильямс

– А… – начала было Паулина, но замолчала. – Стенхоуп говорил что-то подобное.

– Питер Стенхоуп – большой поэт, – отвечала бабушка. – Мне кажется, вы не очень-то понимаете его пьесу. Разве что ты…

– Миссис Парри понимает в ней все, кроме Хора, – сказала Паулина. – А Адела и Миртл Фокс понимают даже это.

Взгляд миссис Анструзер изменился.

– Милая моя, я прекрасно знаю Кэтрин Парри. Никто не загубил своими «удачными» постановками больше пьес, чем она. Иногда я думаю, не сделала ли она то же самое с собственной жизнью. Нет, она – славное создание, и ее непредсказуемые эффекты тоже хороши, но, боюсь, она больше внимания обращает на декламацию, чем на поэзию.

Паулина поразмыслила.

– Но как же можно поставить пьесу без декламации?

– Ты и сама немного к этому склонна, милая моя, – ответила миссис Анструзер. – Ты декламируешь довольно точно и проникновенно, но живого дыхания и стиха не чувствуешь. Ты всегда была добра со мной. Мы прекрасно управлялись вдвоем: я – в роли пациента, а ты – сиделки. Вот примерно это я и имела в виду, когда говорила о декламации.

Паулина медленно залилась краской и отвела глаза.

– Тут нечего стыдиться, – успокоила ее старушка. – Повторяю, ты – молодец. Я же вижу, тебя давно что-то угнетает, а ты несмотря на это все-таки остаешься неизменно добра со мной. Мне бы хотелось помочь тебе.

– Ничего меня не угнетает, – Паулина раздраженно открестилась от своих проблем, – разве что сегодняшний разговор. Я вела себя глупо, да, бабушка?

– Мне кажется, ты ведешь себя неразумно сейчас. Почему ты не хочешь довериться мне?

– Хочу, – горько сказала Паулина, – вот только… – она чуть не проговорилась «что толку доверяться», но вовремя поправилась и сказала: – Не в чем особенно доверяться.

– Милое дитя, – мягко произнесла миссис Анструзер, – ты как в школе, право. Попроси Питера Стенхоупа научить тебя читать стихи.

Запутавшись в метафорах, вторых смыслах, неявных упреках и голосе, затопившем сад неизменным благодушием, Паулина собралась возразить снова, но тут появилась Феба и доложила хозяйке:

– К вам миссис Лили Сэммайл, сударыня. Желает узнать, достаточно ли хорошо вы себя чувствуете, чтобы принять ее.

– Конечно, – сказала миссис Анструзер. – Попроси миссис Сэммайл пройти сюда. Ты ее знаешь, Паулина? – спросила она, когда Феба вышла.

Паулина уже стояла, держа в руках рукопись.

– Ну, не так чтобы знаю, – отозвалась она. – С ней то и дело сталкиваешься на улице, она везде. Она ко всем заглядывает. Но я не знаю никого, кто заглянул бы к ней. По-моему, никому это и в голову не придет. Я даже не знаю, где она живет.

– На этом холме есть разные места, – сказала миссис Анструзер, и Паулина опять уловила двусмысленность в ее голосе. На миг страх вернулся к ней, она торопливо огляделась. Двойника нигде не было. – Самые разные вместилища жизни.

Миссис Сэммайл была на вид моложе миссис Анструзер, посвободней в движениях и намного беспокойней. Ее туфли бодро простучали по дорожке, глаза мгновенно обшарили сад; всем своим существом она показывала, что время не ждет, что времени осталось совсем мало – вот только для чего? Возможно, по контрасту со спокойной умиротворенностью миссис Анструзер она казалась очень возбужденной. Ростом пониже Паулины, она и на девушку смотрела снизу вверх с некоторым беспокойством.

– Заглянула вот на минутку, – сказала она. – Но как же давно я вас не видела!

– Мы вчера встречались, если припомните, – улыбнулась Паулина. – Но хорошо, что вы зашли.

– Надеюсь, я не слишком побеспокоила? – продолжала миссис Сэммайл, здороваясь за руку с миссис Анструзер. Та пробормотала нечто невнятное, а Паулина перевела:

– Конечно же, нет, миссис Сэммайл, мы вам рады.

– Какая роскошная погода! Но какая утомительная, вы не находите? – щебетала гостья. Паулина подумала, что она похожа на цыпленка, скачущего у стеклянных стенок террариума со змеей. – Мне любая погода кажется утомительной, что жара, что холод. А тут ведь всегда не одно, так другое, правда?

– В том и прелесть, – вежливо заметила миссис Анструзер. – Это как с полом: либо мужской, либо женский. Правда, бывает и то, и другое.

– Вот если бы мы сами могли делать себе погоду, – отважно начала Паулина, уже предчувствуя провал…

Лили Сэммайл живо повернулась к ней.

– Если бы! – воскликнула она. – Вчера мне показалось, что вид у тебя, милочка, немного усталый.

– Правда? – отозвалась Паулина. – Да, пожалуй, – и нерешительно добавила: – наверное, это из-за жары.

Собеседница по-птичьи наклонила голову и совсем тихо сказала:

– Я думаю, этот мир слишком утомительный. А ты?

– Я тоже, – сказала Паулина, чувствуя, как колотится сердце. – Очень утомительный.

Ей действительно было жарко. Три человека – слишком много для этого садика. Может, бабушка предпочтет перейти в дом? Если стоит такой июнь, то что же будет в июле?

Время остановилось; ниоткуда не долетало ни звука. Паулина вздрогнула. Жара – это предчувствие вторжения. Жара обволакивала ее, переваливалась через стены… или проходила сквозь них, жара была центром того непостижимого существа, которое – теперь она это знала – могло притянуть, заставить упасть в себя, как в пропасть. Покуда оно есть в ее жизни, Паулине останется роль слабого подобия, тени, отзвука ее двойника.

Ощущение схлынуло. Она пришла в себя и поняла, что смотрит в лицо миссис Сэммайл. Замечательное лицо! Только вот глаза-щелочки да запавшие щеки неожиданно напоминали о смерти. Паулина, взбудораженная воспоминанием о двойнике, подумала, что миссис Сэммайл напоминает смерть куда больше, чем бабушка; что она – просто живая смерть. А чего еще ждать на этом холме, где умер и ее предок, и множество других людей?

– Может, она заснула; не станем ее будить, – между тем говорила тихонько миссис Сэммайл. – А ты выглядишь усталой. Если я могу чем-нибудь помочь…

Паулина подумала, что была несправедлива к глазам миссис Сэммайл. Они вовсе не беспокойные, как ей поначалу представлялось. Они затягивающие. Они очаровывали и успокаивали одновременно.

– Я вижу плохие сны, – сказала Паулина.

– Я тоже иногда их вижу, – сказала миссис Сэммайл, и Паулина тут же поняла, что ее сны, если так их называть, – ничто по сравнению с кошмарами ее собеседницы. Но не успела она открыть рот, как гостья продолжила: – Но и с ними можно справиться.

Видимо, миссис Анструзер услышала последние слова и ответила в том же тоне:

– Сон. Или бодрствование. А разве бывает что-то еще?

Миссис Сэммайл обернулась, и напряжение в ее голосе стало еще отчетливее.