Чудо Бригиты. Милый, не спеши! Ночью, в дождь... - Владимир Кайяк

— Нет… У меня… То есть подозрения были, только и всего.

— И несмотря на ваши угрозы, она вчера не побоялась остаться с вами наедине?

— Не побоялась, как видите. Она–то, видно, не из пугливых.

— Что вы делали, о чем говорили?

— Поужинали. Выпили на двоих бутылку водки. Она, конечно, меньше меня…

— Вы с ней ничего не выясняли, не ссорились?

— Нет, говорю же вам… Мне было уже не до споров, слишком тошно… Вот посуду — да, посуду я побил, просто смахнул со стола на пол. Те тарелки и чашки, из которых они… Муторно стало на сердце, как увидел, я и смахнул их со стола. А говорить ничего такого не говорил. Она — да… По–моему, она вроде раскаивалась… Не хотела, чтоб я уезжал. Да, потом попросила барбамил принести… и воды… когда легла уже. Ну, я принес кружку воды, принес барбамил, зашел еще в кухню, выключил газ и пошел.

— А дверь? Она заперла дверь за вами?

— Дверь… Чего это вы, товарищ следователь, меня водите… вокруг да около? Что случилось у меня в доме?!

— Пока что вопросы задаю я, а вы отвечаете, — сказал Берт резко. — Она заперла дверь за вами?

Нилс обеими руками схватился за края стула; казалось, он изо всех сил сдерживается, чтобы не вскочить на ноги. Взгляд прищуренных глаз с ненавистью остановился на лице следователя и сразу соскользнул обратно в угол; Нилс все же стал отвечать, но опять так же отрывисто, деревянно, как вначале.

— Дверь запер я сам.

— У вас было несколько ключей от двери во двор?

— Два. Бригитин ключ я повесил на гвоздь в прихожей.

— А ваш ключ?

— Вот он.

Нилс вынул ключ из кармана, положил на стол.

— А дверь в кухню? Вы сказали, что были в кухне перед уходом. Вы, уходя, оставили ее открытой?

— Нет, закрыл.

— А дверь в комнату?

— Тоже закрыл.

— Сколько горелок на газовой плите горело, когда вы их выключили?

— Две.

Враждебный взгляд допрашиваемого опять обжег лицо Берта. Следователю казалось — вот–вот Лея не выдержит, в любую минуту может последовать взрыв.

— Терпение, — сказал следователь. — Еще несколько вопросов: что вы вчера делали, после того как вышли и заперли дверь?

— Посидел еще немного… на воздухе, на крыльце.

— Долго?

— Нет. Выкурил две папиросы.

— А затем?

— Сел в автобус, поехал на вокзал. Потом в поезд.

— Какой это автобус? На вокзал? В котором часу?

— Последний. Отходит от конечной остановки на нашей улице в двенадцать пятнадцать.

— Благодарю, пока все. Вам придется здесь подождать меня.

Взрыва не было. Нилс молчал, оцепенело уставясь в угол.

Берт вышел, остановился у отворенного окна в конце коридора и задумался, облокотившись о подоконник: «Лжет или нет? Оставил второй ключ на гвоздике… Но мы не нашли его там! А дверь? Неужели действительно Бригита после ухода мужа пустила газ и распахнула все двери? Если это самоубийство… Ну, а как же ключ? Предположим, что Нилс Лея лжет. Но если лжет, если это он убил жену, то какой ему смысл выдумывать о втором ключе, оставленном дома, если его не было вообще или если он его взял? Взял? Для чего? Бессмысленно… По крайней мере, сейчас это выглядит бессмысленно… А может быть, это он нарочно, чтобы запутать следствие?»

15

Следователь несколько раз перечитал только что полученное заключение судебно–медицинской экспертизы. Причина смерти Бригиты Леи — отравление газом. Принятая перед тем ничтожная доза барбамила не являлась угрожающей для жизни. Алкоголя в организме было небольшое количество. На теле никаких следов насилия.

На кружке с водой, стоявшей на ночном столике, зафиксированы отпечатки пальцев Бригиты Леи. Из четырех газовых кранов, оставленных открытыми, на двух имеются отпечатки, но неясные.

Ничто не указывало на то, что в дом Лея ночью входило и находилось там еще какое–либо третье лицо. Абсолютно ничто…

«Кажется, последним у газовой плиты побывал Нилс Лея, — думал Берт, — отпечатки его пальцев все же заметны на одном кране. На одном… А открытыми оказались нее четыре! Газ шел из всех четырех горелок! Если это сделала Бригита, то почему отпечатки ее пальцев такие неясные? И почему она не приняла весь барбамил?»

Берт с минуту колебался вернуться ли к Нилсу Лею или посмотреть, что написал Стабулниек? Он выбрал второе и пошел в свой кабинет.

16

Витолд Стабулниек сидел за столом следователя и писал. Перед ним лежало уже несколько исписанных листов бумаги. Когда хлопнула дверь и появился Берт, Витолд вздрогнул, бросил авторучку и встал.

— Сидите, сидите, — сказал Берт, — Написали? Все?

— Вот, пожалуйста, — Стабулниек придвинул исписанные листы к следователю, — может быть, не предельно ясно… Трудно об этом писать, но вы не взыщите, ситуация такая сложная и неприятная…

Берт сел на свое место и стал читать. Он делал это очень медленно, стараясь углубляться в каждую фразу, но, читая, раздражался все больше.

Кажется, недовольство следователя заметил и Стабулниек, время от времени бросавший на него быстрый взгляд; он беспокойно ерзал на стуле, несколько раз приоткрывал рот, словно желая спросить что–то и не решаясь, пока следователь не кончит читать.

Берт дочитал последнюю фразу, встал, подошел к окну.

— Послушайте, — не оглядываясь, Сказал он Витолду, — так мы с вами далеко не уйдем. Вы должны были описать вчерашние события, а вместо этого сочинили мне душераздирающую поэму о своих переживаниях. Из этой поэмы, если верить вам, можно уразуметь лишь одно — какой негодяй муж Бригиты Леи, как жестоко он обращался с женой и с вами и какие душевные муки это доставило вам. А факты? Извели столько бумаги, и все–таки невозможно понять, что и в какой последовательности там вчера происходило.

— Прошу извинить меня и хоть немного, по–человечески, войти в мое положение! Кроме того, я считаю, что должен был написать обо всем, что касается моих отношений с Бригитой Лея.

— Даже в этом смысле я ничего не могу понять. Зачем именно вы ходили в дом этой женщины и проводили там дни и ночи? Вы же знали, что Бригита Лея замужем?

— Да, но мы… она же меня приглашала…

Берт обернулся лицом к допрашиваемому.

— Погодите! — перебил он. — Значит, вы ходили туда только потому, что она вас приглашала?

— О, нет, вы меня не так поняли! Я же ее любил и…

— Погодите! Любили? В прошедшем времени? Когда же прошла ваша любовь? Неужели вас в самом деле излечили от нее пара пощечин ревнивого мужа?

— Нет, она же меня сама потом прогнала, она же осталась с мужем… Наверно, только из страха перед этим чудовищем, но тем не менее… Что же я мог поделать…

— Ничего не могли поделать и поэтому перестали любить Бригиту Лею?

— Я же не говорил вам ничего подобного! Вы меня совсем не так поняли. Я любил ее и люблю. Даже сейчас… Извините, но я не понимаю, почему вы меня нарочно сбиваете, каковы причины вашего возмущения?

— Когда вы приехали на жительство в Калниене?

— В конце февраля этого года.

— Откуда?

— Из Риги.

— Почему?

— Мне здесь предложили более выгодную работу.

— Где вы проживали в Риге? Адрес! А также адрес прежнего места работы.

— Пожалуйста! Мне же абсолютно нечего скрывать.

Витолд продиктовал адреса, следователь их записал.

— Женаты, или были женаты?

— Нет.

— Родители? Родственники? Их адреса?

— Родители живут в Лиепае. Я с ними вижусь редко. С родственниками еще реже. Их адреса? Пожалуйста!

Берт записал еще несколько адресов, спросил:

— Значит, в Риге у вас и работа, и условия жизни были хуже?

— Совершенно верно. Особенно квартирные. Вы, конечно, знаете, что коммунальная квартира далеко не рай. А мне вдобавок пришлось жить вместе с чрезвычайно вульгарными особами… Сплошные сплетни, интриги, клевета… Пошлятина… Я и не выдержал.

— Прекрасно. Но отсюда я все–таки вас не выпущу, пока вы совершенно объективно и деловито, обратите внимание — деловито и подробно, не напишете мне все о вчерашних событиях. С начала и до конца: кто из вас что сказал и что сделал. Итак, беритесь опять за перо. Это пока все.

Берт взял исписанные Витолдом листы и вышел, хлопнув дверью сильнее обычного.

«Что за чертовщина! — подумал он. — Это что еще такое? Почему я так плохо отношусь к этому человеку? Недопустимо плохо… Как только увижу его — отвращение… К тому же, рассказ ревнивого мужа… В основном он правдив, да и Стабулниек не отрицает, что получил трепку… С каких это пор мои симпатии принадлежат драчунам? До этой истории было как раз наоборот… Ну, ничего. Труслив сей Ромео Стабулниек сверх всякой меры, а в таких случаях даже полезно разговаривать построже. От таких именно строгостью скорее всего добьешься правды…»

Задумавшись, Берт дошел до конца коридора. Тут его осенила какая–то новая мысль, он вдруг повернул и опять зашел в свой кабинет. Рванул дверь — Стабулниек, который сидел за столом и писал, не вздрогнул, на этот раз, только поднял на него робкий, чуть укоризненный взгляд.