Дворец грез - Паулина Гейдж

— Я буду твоей служанкой? — выдохнула я. — Ты заберешь меня отсюда?

— Да. На рассвете я отправлюсь в путь. Команде уже отданы приказания. Ты должна дать согласие повиноваться мне во всем. Ты согласна, Ту?

Я лихорадочно кивнула. Теперь все понеслось со скоростью надвигающегося хамсина.[25] Бури еще не было, но ее неотвратимость потрясла меня. Действительно ли это то, чего я хотела? Безумные мысли проносились у меня в голове. Вот он, момент выбора. После такого долгого ожидания момент настал. Приму ли я его с распростертыми объятиями или побегу домой, где младенцы и травы, пальмовое вино и сплетни, деревенская пыль на босых ногах и отец, творящий вечерние молитвы в нашем маленьком доме, когда его светловолосая голова склоняется при свете свечи, где Паари и наши восхитительные украденные часы, бок о бок… Паари…

И тут я заплакала. Усталость и волнение, страх и напряжение взяли свое. Гуи терпеливо дождался, пока рыдания стихнут, затем он поднялся.

— Иди домой и скажи отцу, чтоб стоял у сходней за час до рассвета, — сказал он. — Приходи с ним и принеси все, что хочешь взять с собой на память об Асвате. Даже если он откажется прийти, ты все равно должна быть здесь, ибо в любом случае я отплываю с восходом Ра. А теперь иди, у тебя два часа.

Он отпустил меня. Путаясь в складках, я распахнула занавес и ступила на сходни. Воздух, казалось, благоухал после спертого и душного пространства каюты, свежий, наполненный ароматами, которые оказались для меня много более дорогими, чем я могла предположить, — запахами Нила и сухой травы, резким духом навоза и пыли, чистым ароматом пустыни. Я не бросилась бежать обратно в селение. Я брела и рыдала всю дорогу.

ГЛАВА 4

Предрассветная мгла еще только начинала редеть, когда мы с отцом остановились у сходней перед ладьей Гуи и отозвались на оклик охраны. Мы не разговаривали, когда шли по тропе, уводившей меня от всего, что было мне так знакомо. Вернувшись домой после своего ночного приключения, я с трудом растолкала мать, она наконец проснулась и зажгла свечу. Пока она сидела в постели, со спутанными волосами и припухшими глазами, я сбивчиво рассказывала о своем приключении все, что могла себе позволить рассказать. Отец, как бывалый солдат, пробудился, едва я коснулась его. Он слушал, не перебивая, смятение и легкая досада на его лице сменились настороженностью, когда я безуспешно попыталась объяснить, почему была так настойчива. Закончив говорить, я припала к земле у их ног, сжимая кулаки и стиснув зубы, в страхе не успеть до восхода солнца. Ра был готов возродиться из чрева Пут, и, как только его лучи коснутся восточного края горизонта за рекой, моя надежда растает. Отец поднял с земляного пола грубую юбку, что скинул накануне вечером, и спокойно и медленно обтер ее краем вспотевший лоб и шею. — Ты плакала, — заметил он. И тут же мать разразилась потоком обвинений вперемешку с беспокойными причитаниями.

— Ты испорченная девчонка, — бесилась она, — бегать туда-сюда под луной, накликая беду, как блудница! А что, если бы ты наткнулась на солдат? Тебя могли изнасиловать или того хуже! Ты одержимая! Дорогая моя, ты уверена, что это не просто твои очередные фантазии? Фантазии, ведь так? Иногда у юных девушек бывают странные фантазии. Ты осмелилась говорить с прорицателем, ты, дерзкая девчонка? Как ты могла нас так опозорить?

В порыве гнева она даже не заметила, как льняная простыня сползла с нее, обнажив сморщенную талию. Большая, тяжелая грудь колыхалась от негодования. Отец подал ей простыню, и она бессознательно натянула ее до подбородка.

— Женщина, замолчи! — приказал он, и она закрыла рот, свирепо глядя на нас обоих. Он внимательно вгляделся в мое лицо, потом кивнул. — Я пойду с тобой, — сказал он спокойно, — но, Ту, если ты просто играешь с нами в одну из своих игр или если ты хочешь испытать наши ка, я выпорю тебя до крови. Подожди меня снаружи.

Я вскочила и, направляясь в свою комнату, услышала слова матери:

— Ты не прав, что потакаешь ей, муж мой! Она своенравна и капризна! Мы должны выдать ее замуж как можно скорее и положить конец этим опасным глупостям!

Ее сердитые крики, очевидно, разбудили Паари. Я схватила его руку, крепко сжала ее и опустилась на пол рядом с его постелью.

— О Ту, — прошептал он, — что ты натворила? Я пытался не заснуть. Я хотел дождаться тебя, но как-то… Что случилось.

Я быстро рассказала ему все, кроме того, что прорицатель находился под особым покровительством богов, но не потому, что он был жалким юродивым и, следовательно, святым, а из-за своего нелепого тела. Паари обнял меня, и мы прижались друг к другу, я прикасалась губами к его шее, вдыхала мускусный аромат его кожи, который был связан для меня с доверием, дружбой и верностью.

— Ну вот ты и получила свой шанс, — сказал он, и я почувствовала, что он улыбнулся, когда говорил это. — Моя смешная маленькая Ту. Пришли мне весточку, как ты там,

Я не хотела отпускать его. Я хотела идти по тропе, всходить на ладью, плыть в Дельту, чтобы он не выпускал меня из своих надежных объятий. Но я высвободилась, подошла к своей постели, ощупью нашла кедровую шкатулку, в которой хранились мои сокровища, и подняла корзину, где были уложены мои лучшие платья и некоторые другие тряпицы.

— Мне не нужно будет нанимать писца, — ответила я. — Я смогу написать тебе сама, и ты должен ответить, Паари, потому что я буду скучать по тебе больше всего на свете. Прощай. — Схватив свои пожитки, я пошла к двери.

— Пусть будет твердой земля у тебя под ногами, — напутствовал он меня по старинному обычаю.

И я выскользнула из дома, унося в своем сердце эти слова и звук его голоса. Отец уже ждал меня, вдыхая тот удивительно безжизненный, без запаха, воздух, что всегда предшествовал рассвету. Он не окликнул меня, и мы в молчании отправились через деревенскую площадь. Я не оглядывалась. Я уже поклялась, что ноги моей не будет больше в Асвате.

Стражник выглядел усталым и говорил раздраженно, пока не узнал голос отца.

— Что, закончилось вино и нечем опохмелиться наутро? — пошутил он, подходя к занавешенной каюте.

Мне было слышно, как он спросил о чем-то сквозь занавес, но ответ не долетел до нас. Он поднял драпировку и кивнул. Мы поднялись на ладью и вошли в каюту.

Она была погружена во мрак. Слабый свет исходил только от маленькой жаровни, от нее ночью прорицатель разжег лампу, которая теперь не горела. На меня повеяло ароматом жасмина, но на этот раз я, глубоко вдохнув, обрадовалась ему как предвестнику изменений. Постепенно я стала различать в темноте уже знакомые очертания стола, сундука, подушек и дивана.

Забинтованное, закутанное существо, что сидело на диване, поднялось серой колонной. Я вздрогнула, когда отец поклонился ему. Я и не подумала это сделать в прошлый свой приход. Голос, раздавшийся из глубины спеленутого кокона, звучал глухо.

— Приветствую тебя, — сказал голос. — Я — прорицатель Гуи. Твое имя я не особенно хочу знать. Это не важно.

— Это может быть не важно для тебя, мой господин, но это значимо для меня и, я надеюсь, для богов. Если ты не желаешь слышать, я не буду произносить его. Ту, пойди и сядь у дальней стены.

Я послушалась, гордость за отца наполняла меня. Он не испугался, увидев это грозное зрелище. Его речь была полна достоинства.

— Дочь сказала мне, что ты предложил ей место в своем доме, — продолжал он, взвешивая каждое слово. — Я люблю ее и хочу, чтоб она была счастлива, поэтому я стою здесь перед тобой, чтобы спросить, в каком качестве она будет у тебя служить.

— А мне казалось, что это я велел тебе прийти, — сухо ответил Гуи. — Однако я понимаю твой невысказанный страх. У меня нет наложниц, и я не покупаю услуги блудниц. Со мной девственность твоей дочери будет в безопасности, напротив, я намерен охранять ее с особой тщательностью, более ревностно, чем тебе может показаться. Ту умна и честолюбива. Я буду развивать ее способности и учить правильно использовать свои амбиции. Она в свою очередь будет помогать мне в приготовлении лекарств и в работе по изучению природы и свойств минералов. Раз в месяц она будет писать письмо своей семье. Если пройдет месяц без вести от нее, можешь подать прошение своему наместнику призвать меня к ответственности в суде. В обмен на ее услуги я заплачу тебе дебен[26] серебра и сделаю так, чтобы следующие ароуры земли хато вокруг Асвата были переданы тебе.

Я громко вздохнула. На дебен серебра можно целый год кормить по меньшей мере девять человек. Отец с суровым видом повернулся ко мне.

— Это некрасиво, — упрекнул он и отвернулся, и я вдруг уловила резкий и неприятный запах его пота, он нервничал. — Ту не продается, — сказал он холодно, — и то, что ты предлагаешь, это не выкуп. Кроме того, никто из пахарей в Асвате не собирается пока умирать, поэтому нет и земли, которая могла бы вернуться обратно фараону и стать хато. Ту не продается!