Моя жизнь после смерти - Роберт Уилсон

Затем спросите себя: что. Если вообще это "что-то существует, оправдывает любое из этих заключений?

На самом деле все три утверждения (1, 2 и 3) противоречат моим истинным представлениям. Я просто хотел напомнить вам, с какой легкостью люди могут перескакивать от утверждения 1 к утверждению 5, не замечая, что промежуточные заключения - 2, 3 и 4 - не имеют под собой никаких логических оснований, а вытекают только из механических рефлексов. По этому поводу я уже цитировал Андрэ Жида. Теперь же процитирую Джошуа Уоррена, отца лингвистического анализа: "Опасно понимать новые явления слишком быстро".

Глава девятая. "Липовые" истории и "настоящие" деньги

В которой мы принимаем маски за искусство и проверяем

утверждение Пикассо о том, что он с легкостью способен

подделать Пикассо, а также любого другого художника

Игры? Это обязательно?

"Норд-тень-норд-вест"

Сильнее? Смотри! - Смотри! - Глупая башка! Глупая! Глупая!

"План 9 из космоса"

Если мы считаем "Подделку!" Клиффорда Ирвинга самой настоящей подделкой - "липовой" биографией художника-фальсификатора, в которой приоткрывается завеса тайны лишь над тем, что захотел сделать достоянием гласности фальсификатов (или фальсификаторы), вылив на нас огромное количество дезинформации, то нам следует относиться к "П вместо подделки" Орсона Уэллса как к "липовому" фильму о "липовой" биографии художника-фальсификатора. Но не точнее ли назвать его поддельным документальным фильмом о невозможности создать подлинный документальный фильм?

В такой интерпретации "П вместо подделки" не представляет ничего нового или принципиально отличного в творчестве Уэллса. Задолго до мистификации с радиопостановкой "войны миров" еще в нежном юном возрасте Орсон написал пьесу "Ты слышишь их голоса?" о Джоне Брауне, фанатике антирабства, убившем огромное количество людей из большой любви к человечеству. В этой пьесе сам Джон Браун ни разу не появляется; о нем говорят другие люди и пытаются найти нравственное оправдание тому, что он делал зрители ни разу не видят и не слышат Брауна, потому что это чревато опасной близостью к "раскрытию истины", а Уэллс, с четырнадцати лет находившийся под сильным влиянием Ницше, не верил, что люди могут "знать", или "раскрыть" "единственную" "истину". Орсон принадлежал к постмодернистам еще до того, как сам по себе "постмодернизм" получил это название или определение.

В биографии "Орсон Уэллс", написанной Беатрис Лиминг, она рассказывает, что когда ей удалось привлечь его к сотрудничеству над книгой, он упросил ее писать биографию в повествовательном стиле. Он хотел, чтобы книга была написана так, как пьеса о Джоне Брауне и многие другие ее работы, особенно "Мистер Аркадин" и "Гражданин Кейн" - не как "правда об Орсоне Уэллсе", а как история ее попыток узнать правду об Орсоне Уэллсе. Считать, что она узнала эту правду, сказал он ей многозначительно, означало бы считать себя Богом.

(Постмодернизм в искусстве и теории эволюционировал из лингвистического анализа современных философов-семантиков и философов-семиотиков. Они обнаружили, что [1] любая система слов или понятий скрывает часть человеческого опыта, но не весь опыт, и что [2] социальные факторы играют определенную роль, в которой системы доминируют в определенное время. Оппозиция состоит главным образом из таких христианских теологов, как Жак Маритэн и Ц. С. Льюис, которые утверждают, что абсолютная истина остается доступной нам через Веру в христианские мифы. Совсем недавно два типа по имени Гросс и Левитт выпустили любопытную книжицу "Высшее суеверие". В ней повторяется большинство маритэновских и льюисовских аргументов, отстаивающих Веру в Авторитетные Источники и отрицающих релятивистский скептицизм, но еще выражается уверенность, что вместилище Абсолютной Истины, которую скептицизм никогда не должен ставить под сомнение, содержится не в современном христианстве, а в современной науке. Чуть позже мы поговорим об этих странных ребятах подробнее).

Конечно, еще задолго до "Гражданина Кейна", до радиопостановки об интервентах с Марса и пьесы о Джоне Брауне, задолго до того, как Орсон вышел из пеленок, Джеймс Джойс написал "Улисс" - классическое литературное произведение двадцатого века, как говорят все эксперты (и на сей раз я с ними согласен). В этом произведении за поверхностным "реализмом" скрывается тысяча дьявольских заморочек, и критикам понадобилось семьдесят лет, чтобы понять, что в словах каждого "рассказчика, которые первоначально казались "объективной истиной", присутствует элемент квантовой неопределенности. В сущности, некоторые вещи, которые наверняка казались безусловной истиной не очень глупым читателям в первые сорок - пятьдесят лет (например, неудержимая половая распущенность Молли Блум), - теперь вовсе не кажутся истинными.

Сейчас по общепринятому мнению у Малли был максимум один любовник до свадьбы и один после. Хотя некоторые считают, что возможно, после свадьбы их было два. "История" всех ее остальных сексуальных похождений оказывается лишь мазохистской фантазией м-ра Блума и гнусными дублинскими сплетнями. Первые читатели верили в это нагромождение лжи и слухов даже после того, как Конан-Дойл показал, насколько легко писатель может дурачить читателей. Они верили, потому что тогда никто не думал, что "серьезный" писатель будет играть с ними в Холмса и Ватсона.

Точно так же почти шестьдесят лет читателей интересовало, почему на следующее утро Блум попросил Молли подать ему завтрак в постель - в противоположность их традиционному ритуалу, - но при этом никто не поинтересовался, действительно ли Блум просил ее об этом. Наконец, в книге "Голоса Джойса" Хью Кеннер выдвигает весьма правдоподобную версию, согласно которой Блум вообще не просил никакого завтрака. Блум, заснув на ходу, увидел сон о Синдбаде и яйце Ока (конец главы 17) и начал разговаривать во сне; Молли услышала что-то вроде "постель" и "яйца" и подумала, что он хотел, чтобы она подала ему наутро яйца в постель. На мой взгляд, в этом гораздо больше смысла, чем в теориях, согласно которым Блум на самом деле просил принести ему яйца в постель, а Ученые Мужи, читающие текст этой главы от автора, якобы "забыли" упомянуть об этом странном факте.

Канонический постмодернизм Джойса, или репутация первого ирландского слона в посудной лавке, наиболее отчетливо проявляется в том, что он хранил молчание сфинкса на протяжении всех тех лет, когда комментаторы и ученые пытались интерпретировать эпизод "просьбы о завтраке", которую на самом деле Блум никогда не высказывал. Он удачно подбросил эту и Бог его знает сколько других шуток "на пятьсот лет вперед для кандидатов на получение ученых степеней", которые, как он рассчитывал, будут ломать головы над текстом его романа.

Но в играх, которые разыграл Джеймс Джойс, - и играх, разыгрываемых Уэллсом и М. Эшером, Борджесом и Пинчоном, а также многими современными постмодернистами (столь же остроумных, как игры Дойла), - была и серьезная сторона. Эта сторона есть и в передовых исследованиях на стыке наук и философии, которые встречаются с проблемой неопределенности. Большинству постмодернистских авторов, как большинству ученых (за исключением Гросса и Левитта) и современных философов, Окончательный Ответ кажется невозможным. Следовательно, сейчас любой постмодернистский художник предлагает нам не решение проблемы, а проблему как загадку, над разгадкой которой каждый из нас должен потрудиться, пока она нас продолжает интриговать (или раздражать).

Вы знаете подлинный характер, нравственную несостоятельность Чарльза Фостера Кейна? Еще раз посмотрите короткий яркий эпизод, в котором он уступает свою корпорацию банкиру Стэнфорду, и послушайте, как он рассказывает о своих настоящих мечтах словами, а потом выражает их языком тела; после этого вы вряд ли будете уверены, что знаете Кейна.

А вдруг марсиане действительно приземлялись в 1938 году и сфальсифицировали все документы об Орсоне Уэллсе и обо всем остальном, чтобы поддержать миф, будто "высадки" никогда в действительности не было, а была мистификация, ловко разыгранная Орсоном на основе монтажа сенсационных сообщений? Этот тезис появляется в эксцентричном триллере "Buckeroo Banzai", шутливой попытке заставить нас поверить в одну из лучших шуток Орсона Уэллса.

Какой окончательный диагноз ставит уэллсовский фильм "Печать зла" Хэнку Куинлану, трагическому монстру, столь же гротескному, сколь пугающему, такому же жалкому, как любая "тварь" из фильма ужасов, но при этом еще и человеку, как мы? Таня - "мадам" публичного дома, женщина, которая хорошо разбирается в людях, формулирует это так: "Он был человеком, вот и все. А какое имеет значение, что говорят о людях?"

Этот вердикт, или постмодернистский символический приговор. Завершает единственный по-настоящему страшный из написанных Уэллсом "боевик", который в то же время больше всех прочих его работ смахивает на грубый фарс и клоунаду (фактически, что-то среднее между вульгарными клоунами и комиками-"подсадками" Шекспира). Это представление, в котором классический ужас идет рука об руку с классической пародией, демонстрирует непринужденное мастерство, с каким Орсон всегда показывал фокус извлечения кролика из цилиндра, обучившись ему в двенадцать лет.