Мальчик во мгле - Мервин Пик

Разве они не могли прийти к своему Императору, к Агнцу, вместе? Не могли держать пленника, каждый со своей стороны, и вместе поклониться, и вместе его поднести? Ах, как все это несправедливо, и Козел лупил себя по бокам кулаками, и пакостный пот стекал по длинному лицу его на сырые щетинки, сквозь которые светились, подобно желтым монетам, глаза.

И так были сильны его чувства, что он бессознательно начал думать о Мальчике почти как о товарище по несчастью: о ком-то, кто по причине своей неприязни к Гиене (а та была очевидной с первой же минуты) становился – автоматически и ради чистоты возмездия – союзником.

Но что мог он сделать в столь приниженном положении – только топать короткой дорогой к покою, пройдя который Козел приготовит в своем промозглом жилище (в виде жеста, в виде пощечины Гиене), приготовит собственную свою постель для Мальчика и утолит его голод и жажду водою и кислым хлебом.

Ясно, что потребность Мальчика в сне и питании важнее всего остального, потому что какая же польза будет Агнцу от встречи с существом, которое он поджидал столько лет, если существо это будет в беспамятстве?

Агнцу требовалась добыча живая, наделенная чувствами, – план Козла и состоял в том, чтобы лично представить ему эти доводы.

А стало быть, чрезвычайно важно попасть в огромный покой Агнца по возможности скорее, и Козел побежал, как никогда прежде не бегал.

Со всех сторон от него, над ним, а иногда и под ним, простирались, раскинув одичалые подземные руки, останки брошенных железных конструкций. Выставляя гигантские ганглии, свиваясь в спиральные лестницы, которые вели в никуда, эти реликты один за другим раскрывали железные фантазии свои, пока Козел проносился мимо, покрывая расстояние со скоростью совершенно ненатуральной.

Было очень темно, но дорогу он знал издавна, и разве касанием одним тревожил какой-нибудь фрагмент сора, устилавшего просторный пол. Он знал этот пол, как знает индеец потайную тропу в лесу, и, подобно индейцу, не ведал ничего о великой твердыне, раскинувшейся по сторонам от него.

Настало время, когда земля полого пошла вниз и Козел, все еще бежавший бочком, да так, точно ад в полном составе гнался за ним, вылетел на окраину срединного запустения, где сидел в своем покое и поджидал его Белый Агнец.

Глава пятая

Такой спуск был испытанием даже для устрашающей мускулатуры Гиены, но теперь Гиена оказался уже не более чем в дюжине футов от подземного пола, на котором всякий звук усиливался и эхо металось от стены к стене.

Мальчик очнулся от обморока: в голове у него прояснилось, но голод терзал сильнее, чем прежде, а руки и ноги, казалось, налились водой.

Раз или два он немного приподнимался над плечом полузверя, однако на большее сил не хватало, и Мальчик опадал снова, хоть грива, на которую он поникал, как ни умащивал ее Гиена, казалась густой и грубой, как сорная трава.

Едва соступив на твердую землю, Гиена отвернулся от раскачивающейся цепи и уставился на внешнюю стену покоя. Если бы он поднял взгляд к горловине древней рудничной шахты, то увидел бы в темноте – ибо глаза у него были не хуже орлиных – тонкую искорку цвета крови. Вот и все, что уцелело от заката, – эта крупица багреца. Но глазеть на багровое булавочное острие Гиене было неинтересно, его занимало одно – то, что он находится в сотне футов от Агнца.

Он понимал, что даже дыхание его доносится до непостижимого Владыки, и уж было шагнул вперед, когда вдруг услышал слева от себя топот, и некая запыленная фигура в черном плаще ввернулась в общую картину, притормозив и застыв всего только в ярде от своего вспыльчивого коллеги. То был, разумеется, Козел, пыльноголовый Козел, на физиономии которого красовалась изумившая Гиену ухмылка – самая настоящая ухмылка, а не просто демонстрация зубов. Не много потребовалось Гиене времени, чтобы уяснить причину ее появления, и если бы всякий звук не отзывался громом в ушах Агнца, Козел, несомненно, изведал бы жестокую месть, когда бы не был и вовсе убит жестоким Гиеной.

Ибо на последнем участке пробежки Козла сквозь галереи и мимо балочных ферм ему явилась идея, порожденная ненавистью к Гиене, который с таким бессердечием лишил его золотого шанса подольститься к Агнцу.

Гиена, хоть и не понимавший точного смысла Козлиной ухмылки, но понимавший зато, что добра ему от этого смысла, каким бы тот ни был, ждать не приходится, затрясся от придавленной ярости, пожирая обманутого им врага убийственным взглядом.

Спустив с плеча Мальчика, который тут же и сполз на землю, Гиена на языке глухонемых – ведь и малейший шепот отдался бы в ушах Агнца треском и шипением лесного пожара, – торопливыми знаками уведомил Козла, что собирается при первой же возможности зарезать его.

Козел, в свой черед, сложив лиловатыми губами слог за слогом, порекомендовал врагу, неприятным образом его обругав, ничего такого не делать, а следом, к изумлению Гиены, поворотился к внешней стене святилища и возвысил свой сладкоречивый голос.

– Господин Император и вечно ослепительный Агнец, – произнес он. – О ты, для которого мы живем, дышим и существуем! Солнце нашей подземной тьмы, выслушай раба твоего. Ибо это я отыскал его!

Гиена с внезапным выламывающимся хрипом, таким, словно его душили, задрал длинную, гнусную физиономию кверху, как бы натягивая невидимую цепь. Кровь прилила к его голове, глаза засветились краснотой.

Агнец не ответил ни словом, и потому Козел продолжал:

– Я отыскал его для тебя на пыльных равнинах. Там я смирил его, поставил на колени, вытащил из-за пояса его кинжал, отбросил оный, так что тот потонул в пыли, как тонет в воде камень, связал ему руки и привел к горловине шахты. И у нее я увидел Гиену, развалившегося на припеке. Мускулистого Гиену, грязного Гиену…

– Лжешь! Лжешь! Ты, раболепный болван!

– Все это вранье! Мой повелитель, он никогда даже…

И тут из мрака послышалось мягкое блеянье – сладостный звук апреля:

– Утихомирьтесь, дети. Где человеческий детеныш?

Гиена совсем уж собрался сообщить, что детеныш тут, у его ног, да Козел успел встрять со своим ответом…

– Он при нас, сударь, распростерт на земляном полу. Я предлагаю покормить его, дать ему попить и позволить поспать. Я приготовлю для него мою постель, если ты не против. Тахта Гиены слишком засалена, в ней много грязной щетины и волос с его полосатых рук, и белой пыли от костей, которые он пожирает. Детеныш не смог бы уснуть на таком ложе. Да у Гиены и хлеба-то нет для него. Он такое животное, о мой белый, точно слоновая кость, повелитель, и так несказанно низок.

Вот тут Козел зашел чересчур далеко, что и понял мгновенно, оказавшись придавленным к полу. Над ним нависала трясущаяся, как в лихорадке, мускулистая мгла Гиены. Челюсти Гиены раззявились до предела, явив багровый мир, обнесенный зубами, которые совсем уж готовы были сомкнуться с треском, подобным ружейному выстрелу, когда по воздуху снова поплыл флейтовый голос воззвавшего к ним обоим Агнца…