Русская фантастика 2009 - Сергей Галихин

На рассвете ашаты ушли, но было даже страшно подумать, что это не так. Полицейские в то время не спешили приезжать по ночным вызовам. Неизвестно, сколько бы Роже пришлось просидеть в погребе, если бы не немецкий мотострелковый взвод, возвращавшийся домой после учебного броска со своей военной базы в Польше до итальянской границы. Увидев разоренную улицу, они связались с командованием и с полицейским управлением Пешковеца.

На следующий день Роже отвез жену с детьми к тете в Тулузу, а сам вернулся в Пешковец. Вернулся мстить. И он мстил. За смерть семьи Ковальских, за мучения Андреаса, за то, что, пока ашаты забрасывали камнями школьные автобусы, он убеждал себя, что это обычная выходка подонков и не более. За то, что шестнадцать часов, поджав хвост, просидел в погребе, а не вышел с протонным ружьем, когда ашаты подпалили его дом…

Докурив, Роже щелчком отшвырнул в сторону окурок и быстрым шагом ушел со двора. Со стороны железнодорожного вокзала донесся гул отходившего пригородного поезда на магнитной подушке. Замок на двери клацнул, двор осветился дюжиной пятисотваттных ламп.

Дежурство прошло спокойно. Питер и Роже сидели в небольшой комнатке, добросовестно следя за мониторами, на которые приходило изображение с восьми внешних камер наблюдения. Минут через пятнадцать должна была подойти смена.

Одна из ламп лопнула, лифкаловая нить вспыхнула ярко-белым огнем и перегорела. Дальний угол двора утонул в темноте. Роже и Питер переглянулись. Случайность? Почему нет? Электролампы, к сожалению, не вечны.

— Дай сигнал, — сказал Роже, по третьему кругу чередуя на мониторе изображение с видеокамер, с которых просматривался двор.

— Не спеши, сейчас мужики подойдут, — сказал Питер.

Но Роже уже встал со стула, взял стоявшее в углу протонное ружье и, активировав генератор, снял предохранитель. Питер нажал кнопку звонка. Один длинный, значит, на посту что-то не так.

Питер взял свое ружье. У него появились неприятные ощущения. Быстро подступила тошнота, в ушах тихо зазвенело, слабость и легкий мандраж растекались по телу. Роже посмотрел в видеоглазок и, положив палец на спусковой крючок, открыл дверь.

На улице было тепло. Черное безоблачное небо, яркие звезды, громкое пение сверчков. Стоя на крыльце, Роже, прислушиваясь, осмотрелся. Двор был пуст. Ни одного постороннего звука в округе. В это время Питер, не понимая, что заставляет его нервничать, постоянно менял на мониторе картинки с видеокамер.

Роже осторожно сошел с крыльца. Замер. Снова прислушался. Ни одного звука, кроме пения сверчков. В двадцати пяти метрах от крыльца глухая стена трехэтажного дома, справа крыло гостиницы, в углу между стеной и гостиницей угольный сарай, слева высокие кованые ворота. Роже почему-то сразу же пошел к воротам, а не к потухшей лампе. Он подергал замок, затем калитку. Заперто. Прислонившись щекой к холодным чугунным вензелям, выглянул на улицу. Улица была пуста. Не опуская ружья, Роже пошел к угольному сараю. Еще издали он заметил, что лампа разбита. Что за черт? Не перегорела, а лопнула? Под подошвой армейского ботинка скрипнуло битое стекло.

Роже отступил на полшага, посмотрел под ноги…

В затылок ему, точно в основание черепа, вонзился легендарный кованый нож штурмовика. Смерть наступила мгновенно, Роже не успел ничего почувствовать. Он еще стоял на ногах, когда во дворе гостиницы погас свет. Ружье клюнуло в ослабевших руках, колени подогнулись, и Роже упал лицом на гладкий булыжник. Питер на секунду замешкался, включил инфракрасные фильтры камер и успел увидеть, как через двор метнулись четыре силуэта. Опрокинув стул, он бросился к двери, выключил свет, встал на одно колено и, взяв входную дверь на мушку, изготовился к бою. Вдруг он вспомнил, что в суматохе забыл дать сигнал тревоги. Не беда. Смена уже готова заступить на пост. Услышав стрельбу, дежурный сам поднимет тревогу.

Одна из теней, возникших у Питера за спиной, молниеносным движением перерезала ему горло. Питер выронил ружье, захрипел, обхватил шею руками, кровь текла сквозь пальцы. Голова закружилась, он повалился на пол.

Смена не успела спуститься вниз, их вырезали еще на лестнице. Две тени метнулись через темный двор от крыльца гостиницы к стене трехэтажного дома. Кованые ворота, скрипнув петлями, распахнулись. Словно волна, накатившая на песчаный пляж, во двор хлынули ашаты.

Нельзя сказать, что ашаты застали имлинов врасплох, но все же, прежде чем завязался бой, им удалось захватить весь первый этаж. Сначала одинокий женский крик, потом второй, третий огласили гостиницу. Имлинов убивали ножами, расстреливали в упор.

Когда через пятнадцать минут ашаты отступили, на первом этаже остались девяносто два тела. Среди них двадцать шесть детей, самому старшему было четырнадцать лет.

5 августа

08 часов 15 минут

Возле неказистого двухэтажного серого домика остановился джип криминальной полиции. Из машины вышли двое ашатов. Того, что был повыше ростом и пошире в плечах, звали Танахой — тридцатипятилетний сержант с вечно прищуренными глазами, сломанным носом и мгновенной реакцией бывшего боксера. Его спутника звали Миланом. Он был худощав, лицо овальное, вытянутое, скорее добродушное, большие карие глаза, черная кудрявая копна волос. Уже пятнадцать лет Милан работал в криминальной полиции Пешковеца. За это время он снискал себе славу честного служаки и хорошего сыщика.

— Ну что, лейтенант, — сказал Танаха, — сразу зайдем в гости или для начала осмотримся?

— Он не дурак, чтоб прятаться в своем квартале, — ответил Милан. — Соседей расспрашивать бесполезно, все равно ничего не скажут. В дом нас не пустят, так что ты поглядывай по сторонам. Как бы нам истинные ашаты по затылку не стукнули.

Танаха кивнул, расстегнул пиджак, чтоб облегчить доступ к кобуре.

Милан постучал в дверь. В доме было тихо. Милан прислушался, постучал еще раз, гораздо громче. За дверью послышались шаги, замок клацнул. Дверь со скрипом распахнулась, на пороге появилась хозяйка, пятидесятичетырехлетняя ашатка. Если бы Милан не знал наверняка, сколько ей лет, ни за что бы не поверил. Выглядела она, мягко говоря, не очень хорошо. Да и как может выглядеть женщина, за полгода схоронившая невестку, сына, двух племянников, двоюродную сестру и дядю?

Айна, вытирая мокрые руки о фартук, настороженно посмотрела на гостей. В следующую секунду, словно расплавленный воск в глицерине, перетекающий из одной формы в другую, из ее глаз исчезла настороженность, уступая место ненависти.

— Здравствуй, Айна, — как можно нейтральнее сказал Милан. Здесь нельзя было переигрывать.