Одиночество Новы - Джессика Соренсен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Привет, – говорит Куинтон, подойдя к моему столику, и от одного звука его голоса пульс у меня тут же замедляется.
– Привет, – отвечаю я, помешивая в вазочке с мороженым, приподнимаю голову, и мой взгляд скользит по его фигуре.
Между нами встает тишина, но такая настоящая, уютная тишина, как бывало у меня с Лэндоном. «Но он не Лэндон».
– Ходят слухи, что ты помешана на музыке, – наконец произносит Куинтон, садясь напротив. – И что ты играешь на пианино и на ударных.
Я смущенно киваю:
– Да, а кто тебе сказал?
Он пожимает плечами и показывает на Тристана – тот стоит у прилавка и, запинаясь, делает заказ девушке-продавщице.
– Тристан сказал в тот раз, когда ты ушла.
Я чувствую запах его одеколона и что мне ужасно не хочется признаваться в том, что он мне даже нравится, хотя ничем не напоминает о Лэндоне. Глаза у Куинтона блестящие, как леденцы, и он все поглядывает на мою вазочку с липким растаявшим мороженым, как будто это что-то необычайно захватывающее.
– Понятно… А почему вы вообще обо мне заговорили?
Куинтон поднимает взгляд от мороженого, моргает глазами в красных прожилках.
– Потому что я спросил. – Он закусывает губу, словно хочет забрать свои слова обратно.
– Это как-то нечестно, – легким тоном произношу я. – Я ведь о тебе ничего не знаю.
Куинтон откидывается назад, закладывает руки за голову, растопырив локти, и смотрит в окно:
– Да и знать-то нечего.
Я закрываю глаза и говорю себе: не приставай. Тут что-то не так. Но когда открываю глаза снова, он смотрит прямо на меня, и я не выдерживаю. Я должна его понять, потому что каким-то странным, парадоксальным образом это, как мне кажется, поможет мне лучше понять Лэндона, если только я сумею вникнуть как следует.
– Ты художник, – говорю я без предисловий, откладывая ложечку.
Куинтон опускает руки на колени, и вид у него такой ошарашенный, что даже выражение боли в глазах на миг пропадает.
– Откуда ты знаешь?
Я протягиваю к нему руку через стол, стараясь, чтобы пальцы не дрожали, и трогаю угольное пятнышко у него на руке:
– Вот откуда.
Он беспокойно смотрит на мои пальцы, касающиеся его руки.
– Да, но другие подумали бы, что это грязь или еще что-нибудь такое.
Я понятия не имею, знает ли он, рассказывал ли ему Тристан про Лэндона.
– Вот такая я умная. – Я отодвигаюсь, убираю руки и закусываю нижнюю губу, стараясь сдержать улыбку.
На лице у Куинтона написано любопытство.
– Ну да, похоже, так и есть. – Он ждет, что я открою свой секрет, но я молчу. Мне почему-то нравится морочить ему голову.
Я начинаю теребить кожаный браслет на руке.
– Откуда ты?
Лицо у него вытягивается, и он снова отворачивается к окну:
– Из Сиэтла.
– Сиэтл… А это сколько миль отсюда?
– Не знаю. – Куинтон барабанит пальцами по столу, плечи у него деревенеют, похоже, ему все больше не по себе.
– Дилан тут сказал, Делайла хотела на какой-то концерт. Поедут, наверное. – Он меняет тему в точности как Лэндон, когда ему не хотелось о чем-то разговаривать.
– Да, она и мне что-то такое говорила, – отвечаю я и снова берусь за ложечку. Мне хочется еще расспросить его о том, почему он сюда приехал, но как-то духу не хватает. Я ведь его совсем не знаю, и обычно, когда люди не хотят рассказывать, от них трудно чего-то добиться. С Лэндоном всегда так было. Он никогда не хотел ни о чем рассказывать. А я каждый раз с этим смирялась. – Я уже больше не люблю концерты.
Куинтон чуть склоняет голову набок и смотрит на меня изучающе:
– Ты обожаешь музыку, играешь на ударных и на пианино, а концерты не любишь?
– Раньше любила, – поясняю я и снова начинаю помешивать мороженое. – А теперь… Ну, не знаю, шумно там слишком.
– Музыка вообще дело шумное. – Ему смешно и любопытно, да и неудивительно, когда у меня такая путаница в голове.
– Да, но на концертах всегда толпа. – Я знаю, что это звучит бредово, но не могу объяснить лучше, иначе пришлось бы все про себя рассказывать. Подношу ложку к губам, пробую мороженое и морщусь: совсем теплое.
Видя, как я давлюсь мороженым, Куинтон смеется. Его лицу так идет веселое выражение, и я тоже чуть-чуть улыбаюсь.
– Что, так невкусно? – спрашивает он, и я киваю. Он протягивает руку через стол, пальцы тянутся к вазочке. – Можно попробовать?
Я широким жестом показываю на вазочку с противной липкой жижицей:
– На здоровье.
С необычайно довольным видом он хватает вазочку с растаявшим, недоеденным мороженым и откидывается на спинку диванчика, зачерпывая полную ложку.
– Класс! – сообщает он, поднося ее к губам.
Я с любопытством гляжу, как он облизывает пластиковую ложечку – старательно, будто смакует вкус. Одна капелька вытекает у него изо рта, сбегает по губе, он высовывает язык, чтобы слизнуть, и на секунду я представляю себе, что у меня в руках камера и я записываю каждое движение его губ и горла.
Куинтон отправляет в рот еще одну полную ложку, глотает, чуть ли не давясь, и я морщу нос. Никогда не любила растаявшее мороженое. Может, все дело в том, что он под кайфом. У Лэндона, когда он обкуривался, иногда появлялись странные пристрастия: то мороженое с карамельной глазурью прямо из банки, то вишни на бутерброде с арахисовым маслом.
– Ну как?
Куинтон задумчиво поднимает глаза к потолку и зачерпывает еще ложку:
– Вкусно, у меня всегда была слабость к растаявшему мороженому.
– А по-моему, гадость, – заявляю я, скрещивая руки на столе. – Я люблю, когда оно только из холодильника, такое замерзшее, что ложку не сразу воткнешь.
Он снова глотает, потом смотрит на меня с каким-то недоуменным, весело-удивленным выражением и тычет в меня пластиковой ложечкой.
– Интересная ты личность, Нова. Кстати, должен сказать, что «нова» – моя любимая машина.
Улыбка у него славная, но он задел больную струну. И дело тут не только в машине, но и во мне. Лэндон тоже говорил, что я интересная – или необычная, – а не странная, как меня называли все остальные.
– Ты не странная, – сказал как-то Лэндон, когда я пришла из школы расстроенная: Нина Рамалди обозвала меня ненормальной и заявила, что такие, как я, никому не нужны и никто их не понимает. – Ты интересная и… – он побарабанил концом карандаша по подбородку, – необычная.
– А это хорошо? – с сомнением спросила я.
– Это прекрасно, Нова, – ответил Лэндон, улыбнувшись, что он делал так редко. – Не хватало еще, чтобы ты была обыкновенной. Скукота!
Я отгоняю это воспоминание и сосредоточиваюсь на Куинтоне и на его медовых глазах.
– Ты что, серьезно собираешься съесть все это растаявшее мороженое?
Он отправляет в рот еще одну полную ложку, и мороженое капает ему на руку.
– Ну, знаешь, растаявшее или нет, а мороженое есть мороженое. – Он слизывает каплю с руки, и я смеюсь.
– Ничего подобного, – возражаю я. – Мороженое не должно быть теплым.
Куинтон нерешительно смотрит в вазочку, скребет ложкой по краям и поднимает глаза на меня:
– Вот. – Он протягивает мне ложку – в ней большой кусок печенья, а мороженого совсем чуть-чуть. – Попробуй. Не так уж плохо.
Я качаю головой и морщу нос:
– Нет уж, спасибо. Сам ешь.
Он старается сделать недовольный вид, пронзает меня холодным, суровым взглядом, но все это скорее в шутку.
– Нова, ты должна хоть что-то съесть, иначе я всю дорогу домой буду переживать, что слопал твое мороженое.
Интересно, он такой же забавный, когда трезвый? Интересно, узнаю ли я это когда-нибудь. Я преувеличенно тяжело вздыхаю, делая вид, что иду на ужасную жертву, убираю волосы назад и наклоняюсь над столом. Куинтон подносит ложку к моему рту, облизывается, чтобы скрыть улыбку, когда я втягиваю кусок печенья в рот. Откидываюсь назад и жую.
– Ну что? – спрашивает он, снова проглатывая ложку мороженого и не сводя глаз с моего рта. – Без растаявшего мороженого не так уж плохо, правда?
Я глотаю печенье и убираю руку, которой придерживала волосы.
– Еще хуже, – вру я и закусываю губу, чтобы не рассмеяться.
Куинтон слизывает мороженое с нижней губы, и я замечаю, что он опять смотрит на мой рот. На секунду я думаю о том, какой вкус у его губ после мороженого, но меня тут же охватывает чувство вины: я вижу Лэндона и его губы, вспоминаю, что он единственный, кого я когда-либо целовала, – единственный, кого я хотела целовать. Оболочка покоя, невидимо окружавшая нас, лопается, я начинаю считать трещинки на столе и придумываю предлог, чтобы встать и уйти, и тут на стол ложится чья-то тень.
Я поднимаю глаза и с облегчением вижу Делайлу. Она стоит возле стола, в руке у нее рожок с мороженым и салфетка.
– Привет, – говорю я.
– Привет, – отвечает она и вопросительно смотрит на меня, затем переводит взгляд на Куинтона и протягивает руку. – Привет, мы ведь так и не познакомились по-настоящему. Я Делайла.
Он отставляет вазочку с мороженым, вытирает руки о футболку и пожимает руку Делайле: