Собрание пьес. Книга 1 - Федор Сологуб

Аид. У меня утешен холод, — моя темная область утешительна страдающему сердцу. Низведи к нам Лаодамию, — и утешены будут оба.

Лаодамия.

Я пришлю тебе чашуСладкого медаС моим Протесилаем.Я смешаюВино и медВ глубокой чашеИз воска.За вино, и за мед, и за восковую чашуДай мне, дай мнеХоть на три часа Протесилая.

Персефона. Красота милого героя и скорбь его о разлуке с милою наполнили мое сердце неизъяснимою жалостью.

Аид. Жалость? Подумай, кого ты жалеешь! Не тень ли, скользнувшую по стене!

Персефона. Тень!

Протесилай. Молю тебя, Аид, отпусти меня.

Подземные боги.

Сочетать живую с мертвымМожет только царь Аид.Только раз придет обратноУспокоенный к жене.Он вернется, и живоеПринесет вино,И утешит, засмеетсяЗдесь, у Летских вод, Загрей.

Отпусти ПротесилаяК Лаодамии, Аид.Приведет его обратноВ час назначенный Гермес.То, что было волей к жизни,Вечная любовь,Сочетает жизнь со смертью,Но твоя победа, царь.

Жизнь и смерть,Пронзенные любовью,Айса взвешивает нынеИ вещает:«Жизнь и смерть,Да и нет —Одно!»

Персефона. Он — только человек. Красотою подобный богу, он — только человек.

Аид. Из мира вечного и святого стремишься ты, Протесилай, в мир преходящего бытия. Ты хочешь вернуть невозвратное, не думая о том, что неустанные Оры умчали земную жизнь к иным достижениям.

Персефона. О Аид, отпусти его!

Аид. Лаодамия, которую ты зовешь своею, обручена другому. Знаешь ли ты это, Протесилай?

Протесилай. От ненавистного ей брака спасти ее — вот зачем она зовет меня свирельным стоном.

Аид. С того дня, когда воцарился я здесь, только дважды покидал я мое царство. За Персефоною — первый раз, и второй раз — к небесному врачевателю. Тягостен земной воздух для ступившего на мой берег Леты. Так, исполню ради молений Персефоны мольбу твою, великодушный герой. Три часа на земле дам тебе, — и знаю, второй раз ты не придешь докучать мне безумными жалобами. Гермес, три часа дарованы Протесилаю и Лаодамии. Поспеши.

Опять смыкаются тройные стены мрака. Слышен гулкий плеск Леты. Затихает. Проясняются слегка очертания царского чертога. В темный сад тихо входят Протесилай и Гермес.

Гермес. Дверь не замкнута, — но тебе не переступить порога, если не впустит тебя Лаодамия. Стучись. Проси приюта.

Гермес отошел и скрылся. Протесилай стучится в дверь. Из-за двери слышен взывающий вопль Лаодамии.

Лаодамия. Кто-то стучится. Страшно мне. Как темно! Все ушли. Я одна у ног моего Протесилая. Кто-то стучится в мою дверь. Холодные повосковели ноги, и моим губам их не согреть.

Протесилай. Лаодамия, впусти меня.

Лаодамия. Чей-то голос зовет меня. Чей голос? Или, приколдованный чарами воска, вернулся он? Боюсь верить. Чье же это чародейство, пагубное и злое, из ночной тьмы воздвигающее зовущий вопль?

Протесилай. Лаодамия!

Лаодамия. Обманчивый призрак, уйди, не пугай меня! Мой милый, Протесилай мой, со мною. Из воска я воздвигла его, в него перелила я душу мою, душу мою сочетала я с душою Протесилая. Ночной, неведомый, сокройся! Стал воском возлюбленный мой.

Протесилай. О Лаодамия, это я! Ночной пришелец — я. Взывавшему за оградой в ночи, кто бы он ни был, надлежит открыть дверь. Ночью к тебе прихожу я. Я — Протесилай, мне ли не откроет дверей Лаодамия! О Лаодамия, это — я!

Лаодамия. Он, мой милый, здесь, — он был в моих объятиях. А ты, пришелец…

Протесилай. Встань, Лаодамия, открой свою дверь, впусти меня скорее! Мал срок, данный мне, — впусти меня скорее! Взывающего за оградою, в холоде ночи, под ворожащею луною, впусти меня скорее!

Лаодамия. Милый мой со мною, — со мною мой милый, мой неизменный, мой.

Протесилай. Ласки расточаешь ты моему восковому идолу, моему идолу повторяешь ты страстные и нежные слова. Так много любви и вожделения вложено в этот воск, что не мог я и во владениях Аида не почувствовать твоих ласк, твоего нежного и сладкого зова. Широкие ворота Аидова дома разверзлись для меня, — пламенная сила твоих заклятий победила ад. Отвори мне, Лаодамия, — я — твой Протесилай. О Лаодамия, это — я! Открой, открой мне дверь, не сокращай сладких минут любви! Только три часа даровал нам Аид.

Лаодамия. Не смею не слушаться, боюсь открыть мою дверь, — что же мне делать? Темно. Едва мерцает последняя лампада. Холодно. Одежды чьи-то. Разбросали. Ушли нагие. Мы звали? Чаровали? Докликались, дозвались, и он пришел!

Стремительно открыла дверь. Выбежала в сад. На ней белая одежда, едва надета. — чья-то чужая, спешно поднятая. Бросилась к Протесилаю, свирельным воплем окликнула его.

Лаодамия. Протесилай, мой милый!

Протесилай молча обнимает Лаодамию. Она дрожит. Отходит. Одежда скользит с ее тела, падает к ее ногам, обнажая вздрагивающее прекрасное тело.

Лаодамия. Ты холодный, холодный, — землею сырою пахнет от тебя.

Протесилай. Из земли сырой возник я снова, из области покоя и неподвижных снов пришел я к тебе, Лаодамия, в твою милую область, в страну вечного сгорания. Трудный путь свершил я, Лаодамия, движимый зовущею силою Любви. Тебя люблю, Лаодамия, и пришел к тебе возвестить закон небесной Афродиты: Люби Меня.

Лаодамия. О Протесилай! Мой бедный герой! Как холодны твои руки! Иди ко мне, насладись моею любовью, — я отогрею тебя на моей груди, и, когда пройдет данный богами срок, я не отдам, не отдам тебя Аиду! С тобою, за тобою пойду я повсюду, — за тобою, с тобою, мой Протесилай!

Лаодамия уводит Протесилая в свой чертог. Завесою черного мрака закрывается мир.

Действие пятое

Сад становится светлым. Тихо встает кроткая Эос. От тихого и темного чертога ложится тень на прохладу дремлющего сада.

Эос. Ночь проходит. Моя пора. Встречу ясного, ненаглядного — и уйду. Разгорается, сияет веселыми улыбками, ждет.

Оры (пролетая). Здесь выходец из Аидова царства, очарован весь дом чарами тайны и молчания. Все хранит безмолвие, и даже ветер пробегает стороною, не шевельнет занавесою двери.

К терему подходит Антим с цветами для жертвоприношения.

Антим. Госпожа моя, встань, отгони от себя очарование утреннего сна. Уже поздно, — хотя и молчит таинственно весь дом, — уже поздно, и я принес тебе цветы.

Змея. А ты не боишься?

Антим. Царица Лаодамия, в тот самый час, как ты велела, вот видишь, я пришел к твоему терему, я принес тебе все цветы, которые ты велела мне принести.

В кустах кто-то смеется тихо, — и от утренней прохлады вздрогнул старик. Серебристый слышен плеск воды в водоеме.

Антим. Эти цветы, они для жертвоприношения нужны тебе, — боги их примут благосклонно, — свежи и благоуханны эти цветы.

Змея. Царица молчит. Что твои цветы для милой Лаодамии!

Антим. Всегда Лаодамия в это время выходила из своей опочивальни и шла в сад наслаждаться прохладой утра, запахом роз и нежным стрекотаньем цикад. Сегодня в ее терему так тихо, — и все в доме молчит. Что это значит? Боюсь, не случилось ли чего.

Сатир (высовывая из-за куста косматую голову). Приятель, дверь-то приоткрыта. На твоем месте я бы посмотрел в щель, что там делает Лаодамия.

Антим (заглядывая в дверь). Лаодамия! Царица! Да она не слышит. Эге!

Сатир. Приятель, что там делает твоя госпожа?

Антим. Что я увидел, о том и сказать страшно.

Сатир. Ну, говори, что ты там увидел. Я бы и сам посмотрел, да чую, что там есть кто-то, с кем не следует мне встречаться.

Антим. Да что! Тебе-то можно сказать — ты не наш. Лаодамия, забывши всякий стыд, обнимает на своем ложе тайком забравшегося к ней гостя. Нагая прильнула к нему и ничего не слышит, знай себе целует и ласкает.

Сатир. А ты знаешь, кто там?

Антим. Не видно — темно. Вот она, прославленная верность! Вот почему не хочет Лаодамия нового мужа! Видно, все женщины одинаковы. Еще царица! На то ли дано ей носить золотом шитую багряницу!