Дьявольский полк - Свен Хассель

— Какой негодяй, — фыркнул капитан-фашист и плюнул на труп. — Назвать Италию Бенито[77] игорным притоном.

В три часа дня появился штабной врач. Он проиграл весь полевой госпиталь, но Порта великодушно вернул его обратно во временное пользование до конца войны.

Когда солнце снова склонилось к западу и Порта объявил трехчасовой перерыв, присутствующие неистово запротестовали, но Малыш вразумил всех с помощью своей длинной дубинки. Порта с немалым удовлетворением отметил, что банк не понес убытков. Совсем наоборот. Мы испытывали необходимость это отпраздновать, поэтому сказали нашему коту, Сталину, что у него день рождения, и в рекордное время раздобыли две необходимые составляющие всякого пиршества: пиво и женщин.

Малыш с Портой «нашли» раскормленную свинью, которую объявили обер-лейтенантом и почетным членом партии. Двое рядовых повели фельдфебеля на склад и там с помощью бутылки коньяка и угроз трибуналом, гестапо и тайной полевой полицией получили китель от мундира самого большого размера. Свинье он оказался почти впору, только вот застегнуть воротник мы не смогли. Свинья громко протестовала против необходимости носить немецкую форму. Мы привязали ее к стулу, который приколотили гвоздями к стене, и она сидела там точным подобием разжиревшего немецкого офицера-снабженца. Старик так смеялся, что вывихнул челюсть, и Малышу пришлось вправить ее ударом кулака. Пытаться надеть на свинью сапоги было безнадежно, но мы обрядили ее в брюки и фуражку. Марке приколол ей на грудь объявление: «Я, обер-лейтенант Бекон, единственная сносная свинья в немецкой армии».

— К черту эту дурость, — воскликнул Хайде. — Я тут не при чем, имейте в виду.

— Тогда вали отсюда, — предложил с надменным видом Порта. — Никто тебя не держит.

— Сам вали, — гневно ответил Хайде. — Прекрасно знаешь, что я не могу обойтись без тебя.

— Врезать ему по башке? — кровожадно спросил Малыш, помахивая дубинкой.

Хайде вытащил из голенища гранату.

— Ударь, образина, если посмеешь.

Малыш в ярости принялся угрожающе размахивать руками. Слова «если посмеешь» неизменно бесили его.

Врач и обер-фельдфебель Вольф прикатили восьмидесятилитровую бочку пива, которую «организовал» унтер-офицер интендантской службы Краббе. Незадолго до того, прочтя книгу о солдатах Карла XII, Краббе назначил себя квартирмейстером. Он был опасным соперником Порты. У него можно было купить что угодно, вплоть до линкора, если понадобится. Они с Портой ненавидели друг друга, при этом всегда были любезны и вежливы.

— Ну и ну, черт возьми! — воскликнул Порта, увидев бочку. — Краббе, ты не совершил кражи?

— Обер-ефрейтор Порта, нельзя выдвигать таких вопиющих обвинений против квартирмейстера. Пиво представляет собой сэкономленный запас. Узнав, что ты устраиваешь празднество, я решил, что это подходящий случай его выпить.

— Краббе, сегодня ты наш гость; но сперва приведи сюда Орла. Мне нужен денщик.

— Сейчас он у тебя будет, — вмешался Малыш. — Я поймал его возле штаба полка, он крался туда, держа в руке длинный рапорт. Привязал его возле мусорной кучи, пришлось заткнуть ему рот чьими-то грязными трусами: он так противно орал, когда я сказал ему, что утром сожжем его на костре.

— Давай его сюда, — приказал Порта.

Приведенный Орел мячом покатился от пинков Малыша к его ногам.

— Смирно, мразь, — приказал Порта, — и не хлопай так идиотски своими гляделками. На сегодняшний вечер ты назначен моим личным денщиком, но сперва отдай честь нашему командиру — вон на том стуле — и сядь рядом с ним.

Орлу пришлось козырять одетой в мундир свинье; сперва с равнением направо, проходя мимо нее; потом стоя лицом к ней. Всякий раз, когда она хрюкала, он должен был спрашивать: «Чего герр обер-лейтенант изволит? »

Свинье дали ведро пива со шнапсом, и Орлу требовалось заботиться, чтобы обер-лейтенант Бекон каждые четверть часа выпивал хороший глоток этой смеси. После свиньи Орел тоже мог приложиться к ведру.

— Что хорошо для одной свиньи, годится и для другой, — сказал Порта и довольно засмеялся. — В перерывах между глотками садись напротив обер-лейтенанта и отдавай ему честь.

Орел запротестовал, но Малыш быстро вразумил его.

— Это напоминает мне приходского священника с Пистоленштрассе, который хотел подать жалобу на епископа Нидермайера[78], — заговорил Порта. — Он три дня писал…

— Да будет тебе, — сказал ему Старик. — Надоело.

Порта понимающе кивнул и указал на Орла.

— Вот видишь, траченная молью тюремная крыса, как мало значения люди придают жалобам. Ни одна жалоба не нашла еще места в мировой истории. Если сыт нами по горло, рассматривай это как неизбежное зло. Веди себя как следует, и твоя жизнь будет более-менее терпимой. Иначе отдам под юрисдикцию Малыша. Он отправит тебя в небеса, словно ракету за пять минут до наступления Нового года.

Орел, бледный, но сдержанный, принялся за работу.

После третьей кружки пива Порта спросил одну из девиц, почему у нее не сняты трусики.

После седьмой Краббе предложил сыграть партию в стрип-покер. Пиво само по себе уже не привлекало нас. Действует оно слишком медленно. Большая бочка была уже наполовину пустой, и мы наполнили ее виски, кьянти, водкой, джином и вылили туда для вкуса бутылку острой соевой приправы. Порта сказал, что так делают в светском обществе, когда готовят коктейли.

Орлу пришлось дважды прокатить бочку вверх-вниз по склону холма, чтобы в ней все перемешалось как следует. Заканчивая эту работу, он плакал.

Малыш встал, поддернул брюки, поднял с пола веревку и, пока шел к Орлу, сделал затягивающуюся петлю.

— Все приходит к концу, — добродушно сказал он, надев ее Орлу на шею. — Вот тебе хорошая веревка. Теперь ступай, отыщи подходящее дерево, наберись мужества и повесься.

Орел стремглав выбежал из двери, преследуемый Малышом. Громко завопил, получив сильный пинок в зад, и покатился по склону; конец веревки, подрагивая, тянулся за ним.

— У подножья найдешь подходящее дерево — сразу же слева.

— Это зрелище порадовало мой взор, — сказал со смехом Порта. — У Малыша есть дух, которого недостает вам всем.

Наш молодой врач сильно опьянел и принялся ухаживать за унтер-офицером интендантской службы, приняв его за Грету Гарбо.

— Трусики у вас из очень грубого материала, мисс Гарбо, — сказал он, громко икнув.

Краббе стукнул его штыком по пальцам.

— Убери лапы, клистирная трубка.

Врач расплакался. Потом лицо его вдруг повеселело, словно в конце похорон, и он плюнул на пол.

— Я выпишу для вас свидетельство о смерти.

И написал на трусиках одной из девиц: «Разжалованный штабс-фельдфебель Штальшмидт мертв. Самоубийство».

Потом наткнулся на Марке, пившего, лежа на спине.

— Ты труп, — воскликнул он, что было весьма недалеко от истины. — Я не потерплю, чтобы покойник лежал здесь и пьянствовал. В могилу! Иначе вызову полицию вермахта.

— И мы не позволим падре Эмануэлю благословить Орла. И он не получит последнего помазания! — выкрикнул Хайде.

— Пусть Господь над ним смилуется, если у него хватит наглости ожить, — угрожающе сказал Порта. — А теперь возблагодарим Всевышнего.

Хайде подскочил на ноги и стал отбивать ритм, мы обняли друг друга за плечи и запели. Малыш растрогано плакал.

Затем мы перешли к ритуальным приветствиям; старший по званию приглашал младшего выпить с ним, а если оба были равны по чину, приглашал тот, у кого больше наград. Начал Порта. Он поднял кружку и обратился к врачу:

— Ты пролез с черного хода в наш профсоюз из своего университетского отупляющего института. Ты носишь наш мундир, но даже не знаешь разницы между пулеметом и катапультой. Ты понятия не имеешь, как созвать на кормежку стаю голодных петухов. Приветствую тебя.

Врач неуверенно поднялся на ноги, пошатываясь, поднял кружку и осушил ее, как предписывали правила.

Затем врача приветствовал Хайде. Потом Марке. Когда настал черед Старика, врач больше не мог пить. Он сник, будто проколотый баллон, его вынесли на носилках под напев погребальной песни и бросили на мусорную кучу.

Вольф хотел выпить с Портой, но получил насмешливый отказ. Гордо похлопывая себя по усеянной орденскими ленточками груди, Порта ответил:

— Треклятая ты запальная свеча, по-твоему, я распределитель зажигания, и от меня можно требовать искры? Ступай, принеси мне локон волос американского морпеха, тогда у тебя появится слабая надежда выпить с воевавшим на передовой обер-ефрейтором.

— Прошу прощенья, — сказал, икнув, Вольф и попытался поклониться, но потерял равновесие и упал перед обряженной в мундир свиньей, которую принял за одну из девиц.

— Моя милая девушка, ваше поведение вряд ли можно назвать пристойным! — воскликнул он. — Появляться на людях без трусиков. — Потом звучно поцеловал ее прямо в пятачок, идиотски улыбнулся и вскричал: — Твою губы прохладны и неотразимы!