Между волком и собакой. Последнее дело Петрусенко - Ирина Глебова

И эта б история разочаровала Кандаурова, если бы не два момента. Главный: Эрих Краузе погиб на второй день приезда в Гурзуф. Ему захотелось прокатиться по незамерзающему Чёрному морю на парусной лодке. Он, оказывается, был опытным яхтсменом у себя на родине, принимал участие в парусных соревнованиях. Вот и загорелся желанием пройтись под парусом до Адаларских скал. Вышел утром один, в туман и ветер, потом его долго искали, нашли лодку, прибившуюся дальше к берегу, в безлюдной бухте. Тело Краузе не нашли. Местные рыбаки говорили, что, скорее всего, никогда и не найдут: море редко возвращает своих утопленников.

Дмитрию из Симферополя сообщили, что местные органы, конечно же, расследовали обстоятельства смерти иностранного коммуниста. У них сомнений не осталось – несчастный случай, самоуверенная неосторожность. Хотели привлечь к ответу рыбака, давшего Краузе свою лодку, но весь рыбацкий посёлок чуть ли не взбунтовался. В конце концов, решил Кандауров, смерть Краузе хоть и совпадает по времени, но это не его тело найдено в Борках. Даже пошутил, докладывая начальнику:

– Кто у нас из писателей сочиняет криминальные истории? Можем подарить сюжет: тело утопленника тайком привозят из Крыма к нам, подбрасывают на маленькой станции…

– Это для какого-нибудь Ната Пинкертона такие фантазии подойдут, – пожал плечами Троянец. – Нашему Льву Шейнину выдумки ни к чему. Он из нашей практики рассказы пишет – зачитаешься. Вот расследуешь дело – подарим ему сюжет.

Но был ещё один штрих, связанный с Эрихом Краузе и Харьковом – вот его Кандауров обязан был проверить. Оказывается, когда Краузе оформляли путёвку, и он узнал, что поедет через Харьков, обрадовался. Сказал: там сейчас работает его друг и товарищ по борьбе Гюнтер Хартман. Мол, сделаю транзитную остановку денька на два, повидаю его. И забеспокоился: «Только надо предупредить его, мало ли… Вдруг тоже собирается уезжать». Сотрудники Бюро политической эмиграции тут же созвонились с Харьковом, узнали телефон строительного треста, и – вот повезло, – застали на месте самого Хартмана. Друзья поговорили: Эрих радостно смеялся, шутил, восклицал: «Ты всё такой же!» И попрощался: «До скорой встречи».

Дмитрий тоже созвонился с Хартманом и вечером навестил австрийца в общежитии, где тому выделили отдельную комнату. Австрийский коммунист ему понравился: спортивный, общительный, приятный внешне – густые русые волосы, обаятельная улыбка. Он сразу же сказал: да, Эрих звонил ему.

– Я так обрадовался, что он благополучно покинул Австрию, тогда уже почти гитлеровскую. И что мы вскоре увидимся. Он, правда, не назвал точной даты, сказал, что в ближайшие дни – вопрос о его поездке в Гурзуф решался. Я ему продиктовал свой адрес, ждал. Но он, наверное, спешил, не заехал. Может, хотел на обратном пути, теперь не узнаю. А потом мне сообщили эту трагическую весть…

– Краузе в самом деле занимался парусным спортом?

– О! – щёлкнул пальцами Гюнтер. – Эрих был отличным яхтсменом! Занимал призовые места в соревнованиях, которые проводились на Аттерзее. Это у нас самое большое озеро в земле Зальцкаммергуте, в Верхней Австрии. Там дуют мощные ветра, это как раз хорошо для паруса. Я однажды сам с ним там ходил, он отлично управлялся с яхтой… Да, были и у нас хорошие времена, пока фашисты не взяли верх… А Эрих потому, наверное, и захотел поплавать по морю – уверен в себе был.

– Но зимнее Чёрное море всё-таки не озеро, пусть даже и с сильными ветрами, – покачал головой Дмитрий.

Они с австрийцем пили чай, который заварил Хартман, и ели печенье, которое принёс Кандауров. Политических вопросов не касались, просто Гюнтер говорил о том, как ему здесь живётся и работается.

– У вас интересно! Может быть не так всё продумано, обустроено, как в моей Австрии, это понятно. У нас традиции веками не менялись, а ваша страна всё смела, всё строит заново…

– Всё смести нельзя, – слегка улыбнулся Дмитрий. – Мы тоже кое-что из вековых традиций оставили. Без которых невозможно.

– О, да, да, я согласен, я не так выразился! Но атмосфера энтузиазма необыкновенная. И люди, они все хотят строить, учиться, добиваться. Это только у вас, в Советском Союзе…

На этом, пока что, «иностранный след» оборвался. Что и пришлось признать на этой оперативке.

– Может, мы зря иностранца искали? – сказал лейтенант Качура. – Как вы, Дмитрий Владимирович, говорили, мог быть специалистом, приехавшим из-за границы. Или вообще франтом каким-нибудь.

– Всё может быть, – согласился Кандауров. – В этом случае наша задача усложнится. Давайте прикинем наши действия…

Но тут отворилась дверь кабинета, быстро вошёл начальник, взволнованно бросил:

– Так, ребята! Хорошо, что вы все вместе. Объявился Брысь!

– Средь бела дня? – воскликнул Качура.

– Ну, положим, ещё утро. – Андрей Фёдорович кивнул Дмитрию. – Бери своих бойцов, и – по коням!

Быстро вышел, захлопнув двери, но сразу же вновь приоткрыл, заглянул, оглядел всех весёлым взглядом:

– По троянским, конечно же!

Хохотнул и теперь уже точно ушёл.

Фамилия начальника УГРО – Троянец – произносилась с ударением на «е» в последнем слоге. Конечно, все это знали. Кто был тот начитанный умник, который первым назвал его «жителем Трои», уже никто и не помнит. Но крепко прижилось именно это произношение – с ударением на «я». И все они автоматически стали «троянцами», Андрея Фёдоровича за глаза иногда называли «нашим Гектором». Секретом это прозвище не было, Троянцу и самому нравилось.

Через пятнадцать минут угрозовский пикап-газик – ГАЗ-4 – вёз оперативную бригаду в сторону улицы Григория Котовского. В кабину с шофёром сел фотограф Степанов, Кандауров и ещё трое сотрудников разместились в кузове. Он был открытым, но зимой кузов затягивали плотным брезентовым верхом. На ходу Дмитрий пересказал товарищам информацию от Троянца.

– Ограбление необычное… Это старый особняк на Коцарской, в нём сейчас живут несколько семей. Ночью, а, вернее, ранним утром, часа в три, дворник услышал какой-то шум из подвала. Ему по службе положено блюсти порядок, вот он и вышел из своей комнаты проверить. Вход в подвал – со двора. Тут его и прихватили бандиты…

– Похоже, не убили, – вставил лейтенант Качура.

Дмитрий кивнул: этот парень умел логически мыслить. Ясно, как бы такие подробности узнали у мёртвого.

– Сейчас он сам нам расскажет. Бригада квартальной милиции уже там.

Машина повернула на улицу Григория Котовского. Кандауров никак не мог себя заставить называть улицу так. Всё в нём противилось этому. Он о Котовском знал с 1915 года – со знаменитого ограбления Бендеровского казначейства. Боевики-налётчики, вот как их тогда называли, а Григорий Котовский – главарь банды. Умный, наглый, знавший и централ, и каторгу. Причём, не как политические вожди революции, а именно как грабитель и бандит. Вот как этот Брысь, которого они сейчас ловят… Дмитрий называл улицу так, как привык с детства – Коцарская. Чем плохое название? Чисто пролетарское: коцарями в 18-м веке назывались ремесленники, жившие здесь и изготавливавшие шерстяные ковры-коцы… Впрочем, Коцарской называли улицу и другие оперативники: и привычнее, и короче.

Впереди, у красивого двухэтажного дома, белели летние гимнастёрки милиционеров. Газик притормозил, поворачивая в проём невысокой каменной ограды, въехал во двор, оперативники выпрыгнули из кузова. Кандауров на этот раз был в форме, синем кителе с петлицами – три звёздочки на двух золотистых полосках. Потому сержант из квартальной бригады сразу же подошёл к нему.

– Товарищ майор, свидетель находится под охраной у себя в комнате. Привести?

– Давайте сначала место происшествия посмотрим, – распорядился Дмитрий.

Сержант повёл его, Качуру и фотографа глубже во двор. В стене дома имелся пристроенный выступ, в нём – дверь, около которой также стоял милиционер.

– Вот, – показал сержант, – здесь был мощный врезной замок. Вывернут ломиком. Савченко, зажигай фонарь, посвети! В этом подвале окон нет…

Следом за милиционером с фонарём все спустились вниз. Помещение было небольшим, в одном углу аккуратно стояли лопаты, тачка, какие-то мешки, грабли, старый разбитый комод. Опережая догадку Дмитрия, сержант пояснил:

– У сторожа здесь рабочий инвентарь и вообще склад. Красть вроде нечего, ничего ценного. А вот здесь – смотрите! – что-то ценное точно было!

Голос у этого молодого парня в сержантской форме стал возбуждённо-весёлым. Он забрал у милиционера фонарь и сам шагнул в противоположный угол подвала. Там внизу, в стене, темнело квадратное отверстие – небольшое, сантиметров сорок на сорок, прикинул Дмитрий.

– Тайник тут был, точно! – Сержант присел на корточки, светя фонарём. – Один кирпич вынули и открыли.

Кандауров уже тоже понял: квадрат из нескольких кирпичей аккуратно лежал на бетонном полу, в нём недоставало одного, отброшенного в сторону. Неглубокая дыра была пуста. А дворник, к которому они сами пришли в комнату, рассказал необычную историю. Ночью он вышел в туалет, который здесь был общий для жильцов первого этажа. Когда повернул в коридорный тупик, где располагались комнаты прачечной, кухни и туалета, услышал шум и понял – внизу, в подвале, что как раз под этой частью дома. Рассердился: кто может кроме него там хозяйничать? Выскочил во двор и не успел даже за угол завернуть, как прямо на него быстро вышли три человека. Двое тут же схватили его, он и опомниться не успел. Но особенно испугаться тоже не успел, потому что третий тут же спросил: «Ты кто, сторож? Где же твоё ружьё?» И засмеялся так, что у дворника на сердце отлегло.