- - Семанов Сергей Николаевич

Все вроде бы шло успешно для новой карьеры Юрия Владимировича. Но... уже в ноябре у него появляется первый зам, второе лицо в ведомстве - многоопытный в сыскных делах Цвигун, доверенное лицо Генсека. С июня 1970- го должностью "простого" зампреда назначается Цинев, в его ведение входила разведка. Оба они, пользуясь личным доверием Брежнева, вели дела в своих важнейших ведомствах довольно самостоятельно. Более того. Позже высшие чины Лубянки рассказывали, что Цвигун и Цинев имели обыкновение заявляться в служебный кабинет Андропова на третьем этаже без предварительного согласования. Эти сведения сопровождаются примечательными подробностями, что заместители особенно часто навещали шефа, когда у него появлялся глава военного ведомства Д. Устинов, но особенно - главный кремлевский лекарь Е. Чазов. Зачем они так поступали, пояснять не надобно.

Но третий случай в этом ряду особенно характерен. В июне 1950-го закончил Днепропетровский металлургический институт молодой коммунист, скромный участник войны Виктор Чебриков. Получил назначение поначалу самое скромное - рядовым инженером на завод, но прослужил он в этом состоянии лишь несколько месяцев, а затем перешел на партийную работу. Карьера была стремительна: уже в 61- м становится первым секретарем огромного промышленного города Днепропетровска (всего-то в тридцать восемь лет, явно не без покровительства!), а в 67-м - вторым секретарем обкома (три миллиона подданных!).

Брежнева перевели из Днепропетровска в Кишинев в июле 1950-го, вряд ли он мог знать способного студента Витю Чебрикова, но Леонид Ильич через своих многочисленных наследников-земляков внимательно следил за кадрами любимой епархии и охотно выдвигал их - примеров тому множество. Так вот его взор (а только он и решал подобные вопросы) остановился на перспективном партработнике Чебрикове: того примерно в одну пору с Андроповым переводят на Лубянку, где он делается начальником Управления кадров. Примечательное назначение это произошло уже в конце июля 1967 года.

Не станем преувеличивать: в КГБ, как и в любом советском учреждении, отдел кадров -контора второстепенная, но. уже в сентябре следующего года он делается еще одним замом Андропова (по внутренним вопросам). Итак, не успев оглядеться на новом месте, Андропов оказался окруженным частоколом коренных брежневцев, которые своей карьерой

Semandropov

целиком были обязаны "хозяину". Так "человек со стороны" оказался на Лубянке под присмотром сразу с трех сторон. Оценим осторожную предусмотрительность Леонида Ильича, позже она привела к важным результатам.

Правда, Андропов получил и приятное известие: руками Брежнева (ну, тот делал приятное прежде всего самому себе) 27 сентября 1967 года на Пленуме ЦК был изгнан из Секретариата Шелепин. Теперь уже он не имел никакой возможности вмешиваться в оперативные дела Андропова, а вскоре неудачливого властолюбца окончательно задвинули во второстепенное ведомство, в разнесчастные советские профсоюзы, бесправные до неприличия. Для кадрового партработника это не могло не стать подлинным унижением. Там Шелепин успокоился до пенсии, на которой пребывал до самой кончины в 1994 году.

Любой гражданин Советского Союза, живший в то время, может твердо засвидетельствовать, что на большинство народа не произвело никакого впечатления назначение Андропова на Лубянку. К Шелепину-то не успели привыкнуть, к Семичастному тоже, а тут еще вдруг Андропов, которого вообще никто не знал, не ведал. Автор может также засвидетельствовать, что в молодой русской интеллигенции, которая имела все основания интересоваться положением дел в "органах", нового начальника КГБ восприняли так же: какой-то партчиновник...

Однако в иных, куда более узких, зато значительно более осведомленных кругах это событие восприняли совсем по-иному. Небезызвестный Рой Медведев недавно вспоминал об этом: "Хорошо помню, что смещение Семичастного и назначение Андропова вызвало тогда в кругах интеллигенции, и особенно среди диссидентов, положительные отклики и предсказания. Об Андропове говорили как об умном, интеллигентном и трезвомыслящем человеке. Его не считали сталинистом. Некоторые из известных тогда диссидентов предполагали, что назначение Андропова ослабит репрессии среди инакомыслящих, заметно возросшие в 1966 году и начале 1967 года. Именно тогда по инициативе КГБ в У головный кодекс РСФСР (и, соответственно, других республик) была внесена новая статья - 190(1), в которой предусматривалась уголовная ответственность "за распространение ложных и клеветнических сведений, порочащих советский государственный и общественный строй". Хотя наказания по новой статье были не столь суровы, как по статье 70 УК РСФСР".

Да, в ограниченных и вполне определенных кругах приход Андропова был воспринят положительно: "сталиниста" Семичастного сменил "интеллигент" (повторим, называть Андропова этим почтенным в России словом нет никаких оснований, если не считать очков, лысины и левантийской внешности). Но некая часть интеллигенции без кавычек изначально сочувствовала интеллигенту в кавычках. Любопытны тут заметки известного писателя Юлиана Семенова (его "девичья" фамилия, впрочем, Ляндрес, сын журнал иста-ин-тернационалиста): "Андропов читал роман, посмотрел фильм и хотел познакомиться со мной поближе. "Вы бы ко мне не зашли? У нас есть два входа: один для сотрудников и другой с площади. Вы в какой хотите?". Я говорю:

конечно, с площади! А когда я пришел, он посмеялся: "Академик Харитон, наш ядерщик, тоже все с первого подъезда заходит". Первое, о чем я его спросил, когда вошел к нему в кабинет: можно ли посмотреть, что лежит на столе у Председателя КГБ? Он перевернул несколько листков - смотрите. А смотреть не на что. Я говорю: мне бы архивы ваши. Он подумал и сказал: "Вы знаете, раз уж я стал Председателем КГБ, то мне пришлось о вас узнать. Ну зачем вам носить в голове государственные секреты? Вы сепаратны, живете сами по себе, связывают с семьей вас только дети, вы любите застолья, много путешествуете... Зачем архивы? Вам достаточно воображения и того, что вы читаете поанглийски, испански, немецки". И он, кстати, натолкнул меня на идею "Семнадцати мгновений весны".

Или вот характерно в той же связи свидетельство бывшего советского дипломата О.А. Трояновского, деятеля вполне либерального. "Андропов любил мыслить аллегориями, -

Semandropov

вспоминает Трояновский, - и обладал чувством юмора. Он почти наизусть знал Ильфа и Петрова, любил цитировать их, а иногда и сам не прочь был подшутить.

Вскоре после того, как его назначили Председателем КГБ, он позвонил мне и говорит: Олег Александрович, куда вы исчезли? Приезжайте к нам, посадим вас (на слове "посадим" он сделал многозначительную паузу)... напоим чаем".

Отметим характернейшую особенность, отмеченную проницательным дипломатом, -знание наизусть главой КГБ сочинений Ильфа и Петрова. Не надо объяснять любому образованному читателю, что это есть характерный признак еврейского интеллигента, в кавычках или без них. Вкусы Андропова, как видим, вполне определенны и определимы.

И совсем уж трогательную историю о либерализме хозяина Лубянки в области культуры вспомнил тот же Рой Медведев. Речь идет об Эрнсте Неизвестном, скульпторемодер-нисте, чьи произведения в России никакого успеха не имели и не имеют. Он давно уехал с израильской визой и обосновался в Соединенных Штатах. Читаем: "Как ни печально, эта ненависть исходила в первую очередь не от властей, а от коллег-скульпторов, работавших совсем в другом стиле; образцом их творчества может служить мемориал в Ульяновске, созданный к 100-летию со дня рождения В.И. Ленина, или мемориальный комплекс в Киеве, посвященный победе в Великой Отечественной войне. Эрнст Неизвестный решил покинуть СССР. Однако ему нужно было увезти с собой и многотонные скульптуры, заготовки, огромный художественный архив, для чего требовалось зафрахтовать специальный самолет. Неизвестному всячески мешали, даже за его собственные скульптуры, которые не разрешали выставлять ни на одной выставке, теперь требовали от автора заплатить огромную пошлину. По свидетельству скульптора, в конечном счете, именно Андропов помог ему выехать за границу. Понимая, какого крупного художника теряет страна, Юрий Владимирович даже пытался сохранить за Неизвестным советское гражданство, и только по настоянию Суслова у него был отобран советский паспорт".