НЕРВ - Дик Фрэнсис

Он открыл чемодан и достал две таблетки, из своей руки заставил Гранта проглотить их, что тот послушно сделал.

Парнелл посмотрел на часы.

– Я опаздываю на прием, – воскликнул он, когда Грант лег на спину и закрыл глаза. – Таблетки позволят ему немного спокойно поспать. Дайте еще две, когда он проснется. – Он протянул мне маленький пузырек. – Вы знаете, где найти меня, если я понадоблюсь, – добавил он с бессердечной ухмылкой. – Спокойной ночи.

Я провел ужасную ночь, поужинав бутылкой молока, которую нашел на пороге. В вонючей кухне не было ничего съедобного. В доме я не нашел ни книг, ни радио и коротал время, пытаясь навести порядок в этом жутком хаосе.

Несколько раз я поднимался на цыпочках взглянуть, что делает Грант, но он мирно спал, вытянувшись на спине. В полночь я нашел его с открытыми глазами, но когда подошел ближе, то увидел, что сознание не вернулось к нему, и он послушно, не говоря ни слова, проглотил две таблетки. Я подождал, пока он снова закроет глаза, потом запер дверь спальни и спустился вниз. Разложив ковер из машины на коротком диване, я заснул тяжелым сном.

Доктор Парнелл оказался все же так любезен, что полвосьмого приехал с мужчиной средних лет и освободил меня. Он привез с собой корзинку, собранную его женой. Она положила туда яйца, бекон, хлеб, молоко, кофе, а он вытащил из врачебного чемодана электрическую бритву с сильным мотором.

– Вот и все, – весело сказал он, и его круглое лицо сияло.

Так я приехал на скачки, вымытый, выбритый и накормленный. Но мысль о человеке, оставленном с помутненным рассудком, не поднимала настроения.

7

– Вся беда в том, что именно сейчас нам не хватает жокеев, – пожаловался Эксминстер.

Мы ехали в Сендаун и обсуждали, кого можно взять на следующей неделе, когда ему придется послать лошадей на два разных ипподрома в один и тот же день.

– Вы все еще думаете, что есть черная кошка, от которой идет вред всему делу, – говорил Эксминстер, ловко протискивая свой большой лимузин между девушкой, едва справлявшейся с велосипедом, и фургоном для перевозки мебели. – Арт застрелился, Пип сломал ногу, у Гранта нервное расстройство. У двоих или троих обычные травмы, вроде сломанной ключицы, и, наконец, четверо совершенно бесполезных парней, взятых по никудышному совету Боллертона, и теперь от них одни неприятности. Есть еще Питер Клуни… но я слышал, что он ненадежен, может вовремя не приехать; Дэнни Хигс слишком много спорит, говорят владельцы; Ингерсолл, я бы сказал, не всегда старается… – Он сбросил скорость, пока мамаша толкала перед собой коляску, и вместе с ней трое малышей не спеша переходили дорогу, и продолжал: – Каждый раз, когда я считаю, что нашел многообещающего жокея, я узнаю что-то, говорящее не в его пользу. С вами… те кадры, что они показали в телевизионной программе. Просто шок, разве не правда? Я смотрел и думал: боже, что я наделал, я взял этого олуха работать на моих лошадях, и, кроме того, как я объясню владельцам, почему я его взял. – Он усмехнулся. – Я готов был обзвонить их и заверить, что вы никогда не будете работать с их лошадьми. К счастью для вас, я вспомнил, как вы уже работали для меня, и решил досмотреть передачу, и, когда она кончилась, я отказался от намерения звонить. Я даже подумал, что наткнулся на золотую жилу, опередив всех и захватив вас. И ничего, что было потом, – он сбоку посмотрел на меня и улыбнулся, – не изменило моего мнения.

Я тоже улыбнулся. С того дня, когда Пип сломал ногу, проходили недели, и я все лучше узнавал Эксминстера и с каждым днем он нравился мне все больше. Он не только был мастером экстра-класса и работником, не знавшим устали, но он был надежным человеком во всех отношениях. Он не поддавался переменам настроения, и, подходя к нему, не приходилось вычислять, в хорошем он расположении или плохом. Он всегда оставался самим собой, благоразумным и восприимчивым. Он прямо говорил, что думал, никогда не приходилось разгадывать косвенные намеки или искать скрытого сарказма, и потому отношения с ним складывались устойчивые и свободные от подозрительности. Тем не менее во многих случаях он бывал эгоистичным. Даже в деловых вопросах его собственный покой и удобства всегда занимали первое, и второе, и третье место. Он мог оказать кому-то любезность, но лишь в том случае, если она не требовала от него абсолютно никакой личной жертвы, ни времени, ни усилий. У меня создалось впечатление, что с самого начала его так же удовлетворяло мое общество, как и меня его. Очень скоро он предложил отбросить «сэр» и говорить «Джеймс». В конце той недели, когда мы возвращались с Бирмингемских скачек, нам навстречу то и дело попадались яркие афиши, сообщавшие о концерте, который должен был состояться в тот же вечер.

– «Дирижер – сэр Трилоуни Финн», – громко прочел он огромные буквы, бросавшиеся в глаза. – Вряд ли родственник, – шутливо заметил он.

– Как сказать, это мой дядя, – ответил я. Наступило гробовое молчание. Затем он сказал:

– И Каспар Финн?

– Отец. Пауза.

– Кто еще?

– Леди Оливия Коттин – моя мать, – проговорил я, просто констатируя факт.

– Боже всемогущий! Я усмехнулся.

– И вы так умеете скрывать… – пробормотал он.

– На самом деле не я… Им хотелось бы, чтобы я скрывал. Понимаете, жокей в семье – это бесчестье. Это их смущает. Им будет неприятно, если такая компрометирующая родственная связь окажется на виду.

– Понятно, – задумчиво протянул он. – Это многое объясняет, чему я всегда удивляюсь. Откуда в вас такая спокойная уверенность… такая манера держаться… почему вы так мало говорите о себе.

Я заметил с улыбкой:

– Я был бы очень благодарен… Джеймс… если бы вы, из любезности к моим родителям, не позволили этой теме стать предметом болтовни в раздевалке.

Он ответил, что о моем происхождении никто не узнает, и сдержал слово, но после этого разговора он с большой убежденностью воспринимал меня как друга. И когда он перечислял недостатки Питера Клуни, Дэнни Хигса и Тик-Тока, между нами уже установилось некоторое доверие, что позволило мне сказать:

– Наверно, на вас обрушивается много слухов. Вы убеждены, что все они основаны на фактах?

– На фактах? – удивленно повторил он. – Допустим, Питер Клуни несколько недель назад действительно пропустил две скачки из-за того, что опоздал. Это факт.

Я рассказал о чудовищной неудаче, постигшей Питера, когда два раза выезд с узкой проселочной дороги, идущей от его деревни к шоссе, оказался перегорожен машинами.

– Насколько я знаю, – настаивал я, – с тех пор он больше никогда не опаздывал. Мнение о нем как о ненадежном человеке основано главным образом на этих двух случаях.

– Я несколько раз слышал, что ему нельзя доверять, вечно с ним что-то происходит, – упрямо не соглашался Джеймс.

– От кого? – удивился я.

– Ну-у, я не помню. Например, От Корина Келлара. И конечно, от Джонсона, который нанимал его, и от Боллертона тоже, хотя это и против моих правил – обращать внимание на то, что он говорит. Впрочем, у всех такое мнение.

– Хорошо, а что с Дэнни Хигсом? – Я знал Дэнни, неукротимого кокни, крохотного роста, но безрассудно храброго человека.

– Он слишком много спорит, – убежденно проговорил Джеймс.

– Кто так считает?

– Кто так считает? Я… мм… Корин. – Он запнулся. – Корин, кажется, несколько раз говорил мне. Он говорит, что из-за этого он никогда не нанимает Хигса.

– А Тик-Ток? Кто сказал, что Ингерсолл не всегда старается выиграть скачку?

Джеймс долго молчал и наконец сказал:

– Почему я не должен верить тому, что говорит Корин? Он отличный тренер, и он, как и мы все, зависит от хороших жокеев. Разве он отказался бы использовать Клуни или Хигса, если бы у него не было убедительных доводов?

Я несколько минут подумал и потом попросил:

– Я знаю, что это совершенно меня не касается, но если вы не возражаете, расскажите, почему вы отказались от Гранта Олдфилда. Он сам сказал мне о какой-то информации, но не объяснил, в чем дело. – Я предпочел не упоминать, что Грант был в полубессознательном состоянии, когда говорил.

– А, информация? Да, он передавал информацию. Я ненавижу такие дела.

Мой вид выдавал непонимание. Эксминстер проскочил на желтый свет и скосил на меня глаза.

– Информация, – раздраженно объяснил он, – это данные о лошадях. Он передавал данные. Если среди нас есть такой человек, он предупредит профессионального игрока, и владелец лошади не получит тех денег, на какие рассчитывал, потому что профессионал опередит его и испортит рынок. Три владельца моих лошадей страшно разозлились – они получили два или три к одному, тогда как ожидали получить шесть или семь к одному. И сделал это Грант. Очень жаль, потому что он сильный жокей, такой, как мне нужен.

– А как вы узнали, что именно Грант тот, кто передавал информацию?

– Морис Кемп-Лоур раскрыл все дело, когда работал над одной из своих передач. Что-то о том, как действуют профессиональные игроки. Думаю, он вышел на Гранта более-менее случайно. Ему было не совсем удобно говорить мне об этом, и он только предупредил, что разумнее не позволять Гранту знать слишком много. Но нельзя нормально работать с жокеем и держать от него секреты. Совершенно безнадежное дело.