Королевское зерцало - Вера Хенриксен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наконец, исчерпав запас проклятий, он умолк.
— Ты зол на отца, — сказала Эллисив.
— Ты не ошиблась.
— За что ты злобишься на него?
— И ты еще спрашиваешь? Ради тебя он покинул мать!
— Если это единственное, в чем конунг Харальд провинился перед тобой, то твоя брань не к месту, — спокойно сказала Эллисив. — Твой отец женился на мне за четыре года до того, как встретил твою мать и пожелал сделать ее королевой.
Эллисив сама понимала, как вымученно ее спокойствие.
В ее словах слышалась горечь. Лучше бы не произносить их — в начале разговора Эллисив даже не предполагала, что Олав может вывести ее из себя.
Он же как будто удивился.
— Нет, не единственное, — сухо сказал он.
Потом вдруг спросил:
— Ты не собираешься попотчевать меня чем-нибудь?
— Если ты имеешь в виду пиво, то я думаю, нам лучше поговорить без него.
Удивление на его лице сменилось любопытством.
— Ты всегда говоришь то, что думаешь? — спросил он. — Безразлично кому?
— Не всегда, только если считаю необходимым. И конечно, если меня разозлят.
— С отцом ты вряд ли так говорила.
Казалось, Олав забыл весь свой гнев.
— Говорила…— Эллисив помедлила. — И с ним тоже.
— Потому он и сослал тебя на Сэлу. Сколько лет ты там провела?
— Четырнадцать.
— И, несмотря ни на что, продолжала ему перечить?
— Да.
— А моя мать не смела. Она…
— Я не хочу слышать ничего дурного о твоей матери, — перебила его Эллисив.
Он посмотрел ей прямо в глаза.
— Мы с матерью никогда не были друзьями.
— Это меня не касается.
— Касается, если ты просила меня прийти, чтобы поговорить со мной. — В голосе Олава снова послышалось раздражение.
Эллисив промолчала. Олав поборол себя, огляделся по сторонам.
Теперь в доме было уютно. Отблеск огня играл на медном котле, стены, затянутые тканью, и лавки, устланные шкурами, усиливали ощущение тепла.
В углу висели иконы, которые Эллисив привезла с собой из Киева: одна — диптих, вырезанный из слоновой кости, на нем были изображены все великие церковные праздники, другая — маленький серебряный складень. В центре был изображен Спаситель, а на створках — Иоанн и Дева Мария. Складень был украшен золотом, яркой финифтью и жемчугом.
— Здесь почти как в пещере, — заметил Олав. — На Сэле ты жила примерно так же.
— Там было все-таки просторнее.
— Ненамного.
Взгляд его снова задержался на иконах.
— Можно рассмотреть их получше?
— Пожалуйста. Но даже если они тебе понравятся, не поступай, как имел обыкновение поступать твой отец.
— Что ты имеешь в виду?
— Он обычно объявлял, что хозяин вещи присвоил ее себе нечестным путем. Оскорбив человека, он прогонял его с усадьбы, где оставалась ценная вещь. Тебе, наверное, случалось наблюдать такое.
Олав кивнул.
— Но раньше мне не приходило в голову, что отец может лгать, — медленно проговорил он.
Олав подошел к иконам и стал внимательно их разглядывать, потом снял со стены и поднес к свету, падавшему от очага.
Вошла Ауд, она вела за руку Ингигерд. При виде Олава Ауд остановилась.
— Туман еще не рассеялся? — спросила у нее Эллисив.
— Пока нет. Дождь начался.
Ингигерд не отпускала руку Ауд.
— Где вы были?
— В усадьбе ярлов. В ткацкой. Я испугалась, не будете ли вы недовольны, что нас слишком долго нет. Можно нам вернуться туда?
— Идите. Впрочем, подожди! — Эллисив что-то вспомнила. — Хочешь есть? — спросила она у Олава.
— Да. Хочу, — ответил он. — Вообще-то я уже давно толком не ел.
— Ауд, скажи как-нибудь потихоньку епископу Торольву, что Олав сын Харальда пришел ко мне в гости и что я была бы очень благодарна епископу, если бы он распорядился прислать нам что-нибудь поесть.
Когда Ауд и Ингигерд ушли, Олав внимательно посмотрел на Эллисив.
— Неужели королева Норвегии вынуждена просить о еде?
— Я больше не королева Норвегии, — коротко ответила Эллисив. — Обычно я ем у епископа, но, если я попрошу, он, конечно, пришлет мне еду сюда.
— Значит, поэтому ты не могла угостить меня пивом? — догадался Олав. Он снова сел на лавку.
— Пиво у меня как раз есть. — Эллисив указала на бочку возле двери. — Я купила его, когда сюда заходил торговый корабль. Но припасы мне хранить негде.
Олаву, по-видимому, что-то пришло в голову, и он снова обвел взглядом жилище Эллисив.
— Здесь есть вещи, которые принадлежат не тебе? — спросил он.
— Почти нет, — ответила Эллисив. — Разве что тот табурет да стол.
Олав молчал, на скулах у него играли желваки, на мгновение он стал похож на разгневанного Харальда.
— Я позабочусь, чтобы ты ни в чем не нуждалась, — сказал он.
— Не делай ничего, что тебе не по душе.
Он вдруг рассмеялся.
— А ты горда, — сказал он.
— Как-никак, а я дочь князя Ярослава.
Олав промолчал.
— Наверное, я не совсем понимаю, что значит быть дочерью князя Ярослава, — проговорил он.
Эллисив не ответила.
— Ты говоришь, что ты больше не королева Норвегии, и это, конечно, правда, — продолжал Олав. — Но ты была женой норвежского конунга, и Ингигерд — его дочь.
— Две женщины называют себя вдовами конунга Харальда, — заметила Эллисив.
— Тоже правда, — согласился Олав. — В Норвегии сейчас правит Магнус. Он всегда был любимцем матери, они прекрасно ладят. — В голосе Олава послышалась обида. — Возвращаться домой у меня нет охоты, — добавил он.
Эллисив удивилась, как быстро у него меняется настроение.
— Из-за Магнуса? — спросила она.
— И из-за Магнуса тоже. И из-за нашего поражения. И… мало ли из-за чего.
— Что же ты собираешься делать?
— Не знаю. А ты?
— У меня есть сестра — вдова франкского конунга, мать нынешнего конунга франков. Епископ Торольв обещал помочь мне добраться туда. Но предупредил, что подходящего корабля, по-видимому, придется ждать долго. Может быть, до самой весны.
— А как сложится твоя жизнь там?
— Надеюсь, кто-нибудь возьмет меня в жены.
Олав искоса глянул на Эллисив.
— Тебе этого хочется?
Эллисив пожала плечами.
— Мое желание тут ни при чем.
Олав задумался, подперев щеку рукой. Эллисив ждала, что он скажет.
— Епископ Тьодольв отправится в Норвегию, как только переменится ветер, — сказал наконец Олав. — Он зовет меня с собой.
— Твои воины, наверное, стосковались по дому.
— Часть воинов я могу отправить с епископом. А другие останутся со мной.
— Да, конечно.
Олав снова погрузился в раздумья.
— Я слышал много толков о странной смерти Марии, — сказал он. — Но ты лучше всех могла бы рассказать мне, как было на самом деле.