Горечь таежных ягод - Владимир Петров

— Ладно, Кузнецов. Продолжайте работу. Вон идет ваш напарник.

Просеков брился, наблюдая, с какой дотошностью дежурный по роте наводил «марафет» в канцелярии, надраивал никелированный чернильный прибор, лазил на шкаф с мокрой тряпкой. Да, Володя Фурцев отличался неистребимой аккуратностью, и это, пожалуй, было главной его чертой. Еще в училище Фурцев, единственный в учебном отделении, на дню по два раза менял белоснежный подворотничок. Целлулоидных подворотничков, которые неделями не теряли свежести, он не терпел, носил только матерчатые.

— Любите вы чистоту, — похвалил Просеков сержанта. — Это хорошо.

— А как же! — отозвался тот. — Командир наш говорит: чистота лежит рядом с точностью, без которой локаторщика нет. Недаром мы третий год передовой вымпел удерживаем.

Просеков знал это и немножко завидовал Фурцеву. Хорошей, дружеской, как говорят, «белой» завистью. Удивлялся его постоянной жизнерадостности. Фурцев умел видеть людей такими, какими хотел, и умел делать их такими. А этот Кузнецов явно выпадал из фурцевского стиля…

— Что он за солдат, Кузнецов? — Просеков кивнул на распахнутое окно.

— Кузнецов-то? Разгильдяй чистейшей воды, — сержант с досадой махнул тряпкой. — Опять наряд вне очереди отрабатывает. Есть люди, которые сами не знают, чего хотят. Вот он такой.

«Да, да… Есть такие люди, есть… — рассеянно подумал Просеков. — Только и они все разные. Есть и разгильдяи, и нерешительные, и ищущие. «Не знает, чего хочет»… Это естественно: человек только пробует жизнь, и его собственное будущее едва вырисовывается».

Капитана Фурцева он так и не дождался. Надо было идти в штаб — позвонили, что прибыл командир полка.

Город лежал в низине, сиреневый, многоголосый. Хотелось поскорее сбежать по крутой тропке, вскочить в красный дребезжащий трамвайчик и укатить туда, вниз, как в теплое море, окунуться в людскую круговерть, в сутолоку древних кривых улочек.

Но не только всем этим манил Просекова город, не столько этим. Он-то хорошо представлял настоящую причину. Где-то там, на городской окраине, затушеванной утренней дымкой, была гостиница с кирпичной верандой-крыльцом.

А правее были горы. Сначала бурыми спинами дыбились увалы; дальше, в размытой дали — хребты.

Он узнал и полюбил горы за эти несколько лет нелегкой службы на своей «верхотуре».

Наверно, он и уставал там, в заоблачной высоте. Уставал от служебных забот, от постоянного напряжения, от сухого разреженного воздуха, царапающего горло. Но когда изредка приезжал в город по делам, его снова тянуло в горы, в тесный домик на скалах, продутый всеми ветрами на свете.

…Полковник, человек общительный и подвижный, встретил Просекова на пороге своего кабинета, широко распахнув дверь, — наверное, увидел в окно, как тот подходил к штабу.

— A-а, отпускник явился! Проходи, проходи. Садись, закуривай. Будем, как пишут, вести деловую беседу в непринужденной обстановке. Ну, как провел отпуск?

— Нормально, товарищ полковник.

— Уж не женился ли, часом? Гляжу, сияешь, как молодожен.

— Просто нет причин унывать, — рассмеялся Просеков.

— Что ж, хорошо, — сказал полковник. — Тогда приступай к работе. А перевод твой в Энск оформим через месяц, можешь не сомневаться. Как обещали, так и сделаем.

— Я не настаиваю, товарищ полковник.

— Ладно, ладно, без ложной скромности. Ты давно это заслужил, Андрей Федорович. И повышение и житейский комфорт. Командование учебной ротой вполне по твоим силам: опыт у тебя большой, знания есть. Хотя я по-прежнему считаю, что твое амплуа — боевой командир.

— А кого же на мое место? — спросил Просеков.

— Скорее всего пошлем одного из молодых офицеров, из выпускников училища. На днях должны подъехать. Что хмуришься, думаешь, не потянет? А ты поможешь, введешь в строй. Тем более коллектив у тебя прекрасный: в каждом расчете мастера. Да, кстати! Посылаем тебе пополнение — одного молодого солдата из нового призыва. На должность шофера-электромеханика, она ведь у тебя вакантная?

— Вакантная. Спасибо за заботу. А какой солдат?

Посмеиваясь, полковник откинулся на спинку стула, окутался сигаретным дымом.

— Сразу видно делового человека! Но ведь вопрос-то твой не по существу. Что значит «какой солдат»? Плохой или хороший, что ли? Да он еще «никакой», он новобранец. А уж тебе предстоит сделать из него солдата. И конечно, хорошего.

— Вы не так меня поняли, товарищ полковник… — смутился Просеков. — Я имею в виду, что за человек?

— И этого я тебе сказать не могу: человек как человек, Фамилия его? Так она тоже ничего не прояснит. Ну если хочешь, могу назвать. Рядовой Кузнецов.

— Кузнецов?!

— Ну да, Кузнецов. Ты разве знаком с ним? Вряд ли. Он у нас недавно, только что закончил курс молодого бойца и сейчас служит в роте капитана Фурцева. Пока у него.

Конечно, «пока», усмехнулся про себя Просеков. У Фурцева такие долго не задерживаются — «не тот ранжир», как он любит говорить, или «не то соответствие». Интересно, под каким «соусом» Фурцев откомандировывает Кузнецова, может, что-нибудь новенькое? Впрочем, в любом случае возражать Просеков не собирался. Просто он вспомнил, что Кузнецов понравился ему с первого взгляда.

— Беру Кузнецова.

— Вот и отлично. Не пожалеешь. Кстати, скажу откровенно: предложение направить Кузнецова к тебе — лично мое предложение. Поясню. Он парень с некоторыми странностями, с «заскоками», как говорят. И на мой взгляд, твой стиль, твоя метода в данном случае наиболее подходящая. Я имею в виду твою «теорию максимальной полезности». Сам-то ты еще не отказался от нее?

— И не собираюсь, — усмехнулся польщенный Просеков. — От нее никуда не уйдешь — это сама жизнь. Наша армейская жизнь.

— Согласен. Что верно, то верно. Когда человек чувствует себя самым нужным, самым необходимым, он способен на многое.

Они еще поговорили о разных житейских делах: о регламентных работах, о снабжении «точки» запчастями, о просековских рационализаторах, о предполагаемой смене кодовых таблиц. Провожая Просекова к двери, полковник сказал:

— В тринадцать ноль-ноль пойдет наша спецмашина, можешь добраться на ней до хозяйства Баранова. А там — на рейсовом автобусе. К вечеру будешь на месте. Устраивает такой вариант? Или у тебя дела в городе?

— Да как сказать… — замялся Просеков. В самом деле, он ведь ни разу не подумал об отъезде.

— Ну что раздумываешь? — полковник шутливо толкнул его в бок, посмеиваясь, заглянул в лицо. — Конечно, есть у тебя тут дела! Неотложные. Я ведь сразу догадался, как только ты воссиял на пороге. Остаешься на денек?

— Нет, нет! — поспешно сказал Просеков, будто уличенный в чем-то. — Я, пожалуй, поеду, товарищ полковник. Сегодня же и поеду.

Подумал, что, наверно, пожалеет об этом. Но сейчас он просто не мог ответить по-иному. Даже самому себе.

Просеков выскочил из машины и огляделся изумленно: он не узнавал гостиницы. Не узнавал ни этого обшарпанного кирпичного здания, ни крыльца, ни тротуара. Вчера ночью все казалось другим, окрашенным в мягкие серо-зеленые тона; таинственными, сумрачно-зыбкими выглядели кроны деревьев вдоль окон, а кирпичные стены веранд были похожи на замшелую каменную кладку. Сейчас он видел неказистый, давно не ремонтированный двухэтажный дом с тюлем на окнах, окруженный рыжей листвой.

— Не туда! — закричал из кабины инженер-майор Красоцкий. — Левый подъезд рабочий. А этот закрыт.

Ну да, конечно. Они вчера стояли именно на этом крыльце; в бочку под водостоком звонко капало с крыши.

Он взбежал по ступенькам, увидел незнакомое лицо дежурной администраторши и растерялся, не поняв сначала, откуда и почему пришла вдруг эта скованность. Потом понял: он не знал даже фамилии Нади, не спросил вчера, не догадался…

— Мест нет, — равнодушно сказала дежурная.

— Я насчет одной женщины, — тихо произнес Просеков. — Она ночевала в комнате отдыха.

— Черненькая?

— Ну да. Такая черненькая… В синей кофте.

— Съехала. Утром съехала. В неизвестном направлении. Я ей такси вызывала. А что, поди, жена? Так она вам ничего не передавала. Ни в устном, ни в письменном виде.

Просеков постоял, закурил и направился к машине, удивляясь недавней робости, ругая себя за слабоволие, за нетвердость: ведь решил же сначала не заезжать.

— Выяснил? — спросил инженер.

— Выяснил.

— Ну садись. Поехали.

Рядовой Кузнецов предупредительно распахнул перед ним дверцу фургона, сочувственно щурясь. Он сложил губы в выразительную полуулыбку, словно хотел сказать: «Всякое бывает».

— Уже увели, товарищ старший лейтенант?

— Что увели?

— Ну я так понял: ночевали вы тут и что-то забыли. А теперь этому ноги приделали. Верно ведь?