Ненавижу тебя (СИ) - Шварц Анна

— Господи, хорошо, давай чего-нибудь выпьем, только замолчи и отстань!

— Супер, — Элиас выпрямляется, как ни в чем не бывало, и спокойно смотрит на меня, — заеду за тобой после работы. До вечера, Никольская.

Он разворачивается и уходит, насвистывая какую-то мелодию, а я остаюсь торчать одна, хлопая глазами. Точно ненормальный.

Эпизод 18. Элиас

Элиас.

Я сажусь в машину, глянув на всякий случай в зеркала — чтобы убедиться, что не спалился нигде перед Региной. От футболки несет ее удушливыми духами за километр. Пометила, мать ее.

Честно говоря, когда она поймала меня с утра в новом отеле, я все-таки, подумал, что девица реально решила предложить выгодно посотрудничать. Она даже вела себя достаточно нейтрально, сдержанно, и по-деловому. Только стоило нам переступить порог ее забегаловки, как начался цирк с конями.

Смотрю на себя в зеркало, почесав красные пятна на щеке и усмехаюсь. Да хрен с ней. Зато я встретил Никольскую. Опять. Совершенно случайно. Будем считать, что это судьба, Анастасия.

Кстати, о ней…

Мне достаточно пятнадцати минут по пустым дорогам, чтобы добраться до своего дома, едва не задохнуться от запаха перегара, и растолкать Ксюшу, нагло дрыхнувшую без задних ног и пускающую слюни в мой диван. Мелкая коза.

— Эли, дай поспать, — ноет сестренка, пытаясь отпихнуть меня ногой. Звонкий шлепок по заднице, и она, взвизгнув, подпрыгивает, — ты дурак, что ли?!

— Поднимайся, — произношу я, стоя над ней, как надзиратель над заключенным, которого приговорили к смертной казни, — реще булками двигай. Я отвезу тебя к родителям.

Она возмущенно смотрит на меня одним глазом, потирая попу. Второй еще закрыт. Настенные часы показывают половину восьмого. Ну да, после таких возлияний трудно оторваться от подушки в такую рань.

— У меня синяк будет, идиот, — шипит сестренка, — Я не одна из твоих силиконовых телок, чтобы меня можно было так по жопе бить.

— Ты все сказала? — я приподнимаю иронично бровь.

— Нет, не всё. Я не поеду к родителям. От меня пахнет, — она отворачивается к подушкам дивана и тоскливо вздыхает, — сорри.

Нет уж, Ксюша, не извиню. Я беру ее за шкирку, стаскиваю с дивана и перекидываю через плечо. Раньше она была потяжелее. Сейчас — почти невесомая, с тех пор, как похудела. Почему-то у нас все в семье сначала бегают толстяками, а потом что-то идет не так. Честно говоря, когда-то я думал, что начал худеть после больницы. Потом, на примере Ксюши понял, что просто так.

— Элииииии!!! — девчонка колотит меня по спине кулачками, и от ее визга вздрагивают окна, — я тебя убьюуууу!!! Оставь меня, я отосплюсь!! Ты знаешь, что мне сделают, унюхав перегар?!

— Ничего, Ксюша. Ты совершеннолетняя, — я неумолимо несу этого извивающегося на плече огромного червяка к двери.

— Это ты так думаешь! А папа меня ремнем бьет!

— Сними квартиру и живи самостоятельно.

— А кто меня отпустит жить самостоятельно?!

Я усмехаюсь. Честно говоря, проблема есть и в Ксюше, и в наших родителях. Она самая младшая из нас и девочка. Поэтому родители, словно коршуны, раскинув свои заботливые крылья, стараются уберечь ее от любых трудностей и гадостей в жизни.

Ну, а Ксюше не хватает духу расставить все точки над «и», показать им, что она уже взрослая. Она пытается, но выходит у нее это сильно по-детски и неуклюже. «Если я устроюсь на работу, вы будете отпускать меня гулять до утра?» — это ее фразочка.

И вот опять… «кто меня пустит жить самостоятельно?»

Я запихиваю это брыкающееся существо в машину, хлопаю дверью и сажусь следом. Серые глаза Ксюши — как штормовое небо, мрачно смотрят на меня, и вот-вот прольются ливнем слез.

— Я куплю тебе «Алказельцер», — сообщаю я ей, а она поджимает губы.

— Спасибо, братик. Но это меня не сильно спасет. У них есть трубочка, в которую они меня заставляют дышать.

О, Господи. Я в шоке завожу машину, отъезжая от дома. Трубочка, блин? Ну, окей, родители, конечно, после моего выпускного стали немного помешаннее на контроле, но тут как-то уже перебор…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Я поговорю с ними, Ксюша, — успокаиваю ее я, потому что я в любом случае хочу с ними поболтать.

И о прошлом, и о настоящем.

И Алказельцер Ксюше, все же, куплю, да и себе что-нибудь от аллергии, в конце концов.

Эпизод 19. Элиас

Ксюша не приукрашивала.

Как только мы переступаем порог квартиры родителей, мать хмурится и с шумом вдыхает воздух возле лица дочери. Та тут же краснеет.

— Так, чем от тебя пахнет?

— Энергетиком, мам! — слишком уверенно заявляет Ксюша, которая десять минут назад выпила бутылочку какого-то пойла, отбивающего запах алкоголя, — пойду умоюсь. Спать хочется.

— Куда пошла? — грозный голос отца прибивает к полу мою сестру, которая уже было хотела увильнуть от матери, убежать в ванную, а потом втихую скрыться в своей спальне, состроив из себя невыспавшегося человека.

Я оборачиваюсь. Отец стоит в дверях коридора, в руке у него алкотестер с трубочкой наготове. На ногах мужчины домашние мягкие тапки в виде морды рождественских оленей. Сам он в полосатой пижаме, и я едва сдерживаюсь, чтобы не заржать.

— Пап! — жалобно произносит Ксюша, пятясь ко мне, — ты издеваешься?!

— Сюда подойди, Ксения.

— Не хочу. Это глупо!

— То есть, ты признаешь, что пила этой ночью? — гремит бас отца, отчего Ксюша вжимает голову в плечи.

— Эли, пойдем выпьем чаю, — мать пытается вытолкнуть меня на кухню, но женщина она невысокая и достаточно хрупкая. Вряд ли у нее это получится, пока я не поддамся. А мне, честно говоря, не очень приятно смотреть, как родители издеваются над сестрой. Серьезно, алкотестер?

— Отпустите человека спать, — говорю я отцу, который наступает на Ксению, пока та пытается спрятаться за мной, — она была со мной всю ночь.

Правда, вусмерть пьяная, но зачем им об этом знать? Подозреваю, что все Ксенины фортеля как раз из-за тотального контроля родителей.

— Так чего ей тогда бояться? — вопрошает отец, — Элиас, я ж не могу думать, что ты спаивал свою младшую сестру?

Я закатываю глаза, потому что второй цирк с конями за сегодня я не хочу смотреть. Беру Ксю за шкирку и веду в комнату мимо ошарашенной матери. Отец преграждает мне путь, грозно сверкая глазами.

— Элиас.

— Отойди, папа, — холодно произношу я, встречая его взгляд. Прости, отец, но на меня он уже не действует, — данная девица уже совершеннолетняя, и может хоть зеленой домой приползать.

— Элиас, не вмешивайся, пожалуйста! — голос мамы звенит напряжением, — будут свои дети — будешь воспитывать как хочешь. Но что-то мне подсказывает, что тогда ты нас начнешь понимать.

— Пропусти, — говорю я отцу, и тот еще сильнее сдвигает брови. Кажется, грядет настоящая буря. Я прямо вижу, как у него в мыслях вертится начало следующей фразы «так, сосунок…» или «щенок, да как ты можешь…», но папа слишком воспитан. И никогда не скажет такого. Поэтому просто хмурится, подбирая слова. Бить меня ремнем поздно — я уже его на голову выше.

— Я вернусь и поговорим серьезно, — выдаю я аргумент, и отец нехотя отодвигается. Вот поговорить он любит. Серьезно.

Я подталкиваю Ксюшу дальше по коридору, впихиваю ее в комнату, увешанную плакатами с какими-то полугомосеками, больше смахивающими на девочек субтильным телосложением, и толкаю ее на кровать. Ксюша падает попой на розовое одеяло с Hello Kitty, и мрачно смотрит на меня блестящими от слез глазами.

— Пасиб.

— Тебе все равно всекут, Ксения, когда я уйду. Найди уже у себя яйца и съезжай. Мотаешь нервы и себе и им.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Да мне пофиг, — Ксюша, как была — в уличной одежде заползает на кровать и заворачивается в одеяло. До меня доносится невнятное бормотание, — бесполезно. Они меня запрут дома, если я заикнусь о переезде. Я тут навсегда. Как принцесса в башне. Может, какой-нибудь отчаянный хрен меня похитит через окно…