Князь Олег - Василий Седугин

В ответ — молчание.

— Ну что же вы, господа ладожане? — снова вопрошал Богумир.

— А ты-то как сам? — прозвучал одинокий голос.

— Я-то? — Богумир переступил с ноги на ногу, ответил: — Да сходная цена, по-моему. Под силу каждой семье. К тому же освободимся от несения караульной службы на стенах, больше времени будет для охоты и занятий на полях…

— А Новгород как? — снова спросили из толпы. — Там ведь тоже словене живут…

— Мы сами по себе, Новгород сам по себе. Пусть сами и решают.

— Негоже как-то. Одно мы с ними племя — словене…

— Да вот так случилось, — Богумир нахмурил брови. — Одним пока решать придется.

Вновь тягостная тишина. Наконец звонкий выкрик:

— А где норманны жить собираются?

— Да! Совсем забыл… Значит, так. Переговорил я с конунгом Олегом. Просит он, чтобы мы построили для них избы одной слободой. Там они и поселятся. А пока нам придется потесниться.

— А чего он стоит нахохлившись? Сказал бы чего-нибудь…

— Хоть голос услышим!

— Сейчас попрошу, — сказал Богумир и повернулся к Олегу: — Народ хочет тебя услышать!

Олег решил быть кратким. Потому что знал: кто сомневается в себе, тот много и пространно говорит, а он хотел показать ладожанам, что уверен в принятых решениях и дальнейших действиях. Шагнул вперед, произнес громко и решительно:

— Ладожане! Я принес вам мир и спокойствие. Чтобы вы спокойно трудились. А воля ваша и обычаи останутся неприкосновенными!

И отошел на прежнее место.

После некоторого молчания послышались голоса:

— Ишь ты, по-нашему калякает…

— Прокаркал кое-как…

— Слова коверкает, а разобрать можно…

— Вот что, мужики, — проговорил Богумир, боясь дальнейшего накала страстей. — Давайте голосовать, что согласны платить норманнам по шкурке соболя и лисицы с человека за несение охраны. Кто согласен, поднимайте руки!

Нехотя, но большинство дали разрешение. Богумир тотчас поспешил распустить народное собрание. Затем повернулся к Олегу, сказал:

— Все хорошо, конунг.

Тот молча кивнул. Но он был разочарован. Ему представлялось, что спокойный и миролюбивый славянский народ, каким ему представили его на родине, должен был быть более сговорчивым, а здесь он встретил строптивость и злобу, непримиримость и ожесточение. «Ничего, — подумал он про себя, — поживем рядом, увидят, что мы им не хотим зла, и привыкнут, смирятся. Главное, не наделать ошибок, не стравить викингов и славян». Олег не знал, что в этом вопросе они с Богумиром думали одинаково.

Он очень устал за этот день и мечтал завалиться в пуховую постель. Но Велегост, встретив у порога, нарушил его задумку.

— Для тебя истоплена баня, князь, — сказал он. — Топили березовыми дровами, пар будет отменный!

— Устал я, не до бани, — еле проговорил Олег. — Как-нибудь в другой раз.

— О! С устатку попариться — и все как рукой снимет! Девушки веничками и мочалочками пройдутся, как будто заново родишься!

— Девушки? — изумился Олег. — При чем тут девушки?

— Как при чем? — в свою очередь удивился Велегост. — У нас так заведено. В бане вместе моются и женщины, и мужчины, ничего зазорного в этом мы не видим. Так исстари повелось.

Олег представил, что его голого намыливают и хлещут вениками девушки, и ему стало так неловко и стыдно, что он простонал:

— Но я не могу…

— Еще чего! Помыть гостя с дороги — это обязанность гостеприимного хозяина! Да меня вся округа осудит, если я тебя положу в постель немытого! Нет уж, князь, пожалуйста, не позорь меня перед честным народом!

Пришлось подчиниться. Он забрал приготовленное на его кровати чистое белье и направился в огород, где, как ему объяснили, находилась баня. Это была небольшая избушка с маленьким подслеповатым оконцем. Олег вошел в прохладный, пахнущий сыростью и березовыми вениками предбанник, разделся и нырнул в низкую дверь. Его обдало горячим воздухом, по телу потекли струйки пота. В полутемноте разглядел низкую печь с наваленными на ней камнями и вмазанным котлом с водой, из которого легонько струился парок. Рядом с печью стаяла деревянная бочка с холодной водой, висели три ковша; вдоль стены на уровне груди была пристроена длинная широкая полка, на которой лежал свежий березовый веник, а на подоконнике были приготовлены мыло и мочалка.

«Все на месте, — облегченно подумал Олег. — Сейчас закрою дверь на крючок и вымоюсь без посторонней помощи».

Он пошарил по двери, крючка не было. И в этот момент дверь отворилась и в проеме показались две совершенно голые девушки; Олег испуганно шмыгнул на полку и лег на живот, отвернув лицо к стенке.

Девушки, перебрасываясь короткими фразами, со смехом начали действовать. Олег слышал, как они кинули на каменку пару ковшей холодной воды, она сильно зашипела, и его тело охватила жгучая пелена раскаленного воздуха, стало трудно дышать. Тогда девушки взяли в руки веники и стали легонько трясти ими над ним, нагоняя жару, а затем стали хлестать изо всей силы. Блаженство охватило все существо Олега, он чувствовал, как тело его расслабляется, словно освобождается от тяжкого груза.

Как следует напарив, девушки стали намыливать его. Их умелые руки вместе с мочалкой проникали во все закоулки тела; он только блаженно потягивался, переворачиваясь с бока на бок. Украдкой поглядывая на девушек, он видел их лоснящиеся от влаги небольшие задорные груди, узкие подбородки и пухлые губки, мелькающие руки и свисавшие длинные волосы, которые порой щекотали его бок.

Наконец они окатили его теплой водой и со смехом выбежали из бани. Расслабленный и усталый, он почувствовал во всем теле такую легкость и такое счастье, будто и не было у него трудного морского перехода, напряженного дня в Ладоге. Все заботы и хлопоты отодвинулись куда-то вдаль, перестали тревожить и волновать.

Беспричинно улыбаясь, он вошел в терем купца. Велегост тотчас захлопотал, забегал перед ним, усадил за стол с кушаньями. Он что-то говорил, чего-то спрашивал, Олег отвечал ему, но мысли его были уже в постели. Покончив с едой, он добрел до кровати, упал в мягкую пуховую перину и тотчас уснул мертвецким сном.

II

На Руси любой мужик был одновременно и земледельцем и плотником, жизнь среди лесов и частые пожары понуждали к этому. Поэтому возведение Норманнского городка шло довольно быстро. Викингам строились длинные избы, для Олега сооружался терем.

Он старался постоянно находиться среди народа, держался просто и доступно, быстро осваивал славянский язык. Никаких стычек между горожанами и пришельцами не было. Правда, и проявлений любви к своим воинам Олег не заметил; ходили рядом и вроде бы не замечали друг друга. Но и этому он был рад, после вече ему грезились худшие времена.

Как-то сел на коня и в сопровождении десятка викингов поехал осматривать окрестности Ладоги. Выехал на пашню. Несколько пахарей неспеша шли за сохами, погоняя лошадок. Олег сошел с коня и подошел к одному из них. Поздоровался:

— Доброго дня. Боги в помощь.

Селянин, в годах, степенный, неторопливый, остановил лошадь, перекинул вожжи через нее, неспеша повернулся к князю, ответил не очень дружелюбно:

— Спасибо на добром слове.

На князя глядели внимательные голубые глаза, сурово, но без вражды, толстые натруженные пальцы нетерпеливо перебирали вожжи, мужику явно не хотелось вступать в разговор, и он всем видом показывал, что ему дорог каждый час и он не хочет отрываться от работы. Напротив, Олегу очень хотелось поговорить с этим самостоятельным и основательным мужиком. И он задал первый подвернувшийся вопрос, чтобы завязать беседу:

— Хороша ли земля?

— Земля как земля. Пойменная. Каждый год удобряется разливами реки. Польешь ее, матушку, потом и она возблагодарит сторицей.

— А на том берегу, я вижу, финская деревенька?

— Да, там живет чудь.

— Название странное — чудь.

— Да и вправду чудной народ. Терпеливый, спокойный, смирный.

— Как с ними уживаетесь?

— А чего нам делить? Земли — вон ее сколько! До самого Студеного моря! Не только нам, но нашим детям и внукам пахать ее не перепахать. И нам, и чуди хватает.

— Не ссоритесь?

— В согласии живем. Молодежь хороводы водит, влюбляются, семьи совместные заводят… Это наши племенные вожди да старейшины ссорятся. Все власть делят. Навоеваться не могут.

— Не любишь, значит, власть?

— А за что ее любить? Когда она хранит наш мирный труд, оно, конечно, хорошо. А когда затевает смуту, то сродни разбойникам, грабителям становится…

— Ты прав, мужик, — нахмурился Олег и, не попрощавшись, пошел прочь. Он чуть ли не впервые подумал о том, что до этого только и делал, что грабил и убивал таких вот, как этот пахарь, тружеников, что ничего не создал, а только разрушал, видя в этом смысл своей жизни. Будет ли поворотом в его жизни прибытие в Градарику?..