Послания - преподобный Федор Студит

Итак, просим и умоляем, чтобы святая душа твоя склонилась обуздать этого человека, дабы не подвергалась порицанию безукоризненная святость твоя и не осквернялся божественный жертвенник служением низложенного и не было основательных причин к расколам.

Блаженство твое да знает истинно и ясно, что если этого не будет сделано по мановению и твоей боголюбивой души, и благочестивейших и победоносных Императоров наших (ибо они – ревнители), то одному Богу известно, что будет с нами, выступающими на защиту заповеди; а в Церкви нашей – Свидетель Бог и избранные Ангелы Его – произойдет великий раскол.

Сжалься же, пастырь добрый, помоги, врач сведущий, пастве твоей, овцам твоим, церквам твоим, мерами твоей мудрости, словами твоего благоразумия, средствами твоего врачевания – отлучи одну овцу от одного только священнослужения, и ты достигнешь всего. Паршивостью одного да не заразится Церковь, которую приобрел Господь и Бог наш Кровию Своею (Деян.20:28)!

Достойное священной и богоносной души твоей, почтенный отец, начертал ты нам письмо, которое и выражает любезное расположение твое к нам, грешным, и показывает равное и единодушное согласие с нами относительно Божественных заповедей, а также учит лучшему и вместе обнаруживает готовность неуклонно переносить предстоящие подвиги и отнюдь не колебаться от пустословия иноверцев и лжецов. Поистине почтенное письмо твое воодушевило наше мужество и укрепило наши силы, так что мы прославили Благого нашего Господа, не оставившего совершенно смиренный род наш, но даровавшего животворные искры желающим пламенеть добрыми делами благочестия.

Мы же, грешные, усердно молимся, чтобы жизнь твоей святости оставалась примером спасения как для нас, так и для других желающих. Ибо искажающие правила и преступающие постановления совершенно не видят правоты в тех, которые точно соблюдают слово истины, но даже поднимают их на смех и произносят порицания. Что же иное отсюда происходит, как не то, что мы еще более утверждаемся, познавая их нетвердость и непостоянство? Что твой высокий ум не улавливается ими, достойно удивления и вожделенно для нас.

Впрочем, ты желаешь знать, что нового произошло в настоящем деле, но мы не можем ничего сказать, потому что Императоры теперь в лагере. Что сказать и об архиерее [45], который даже не ответил нам ни слова и не хочет ничего слушать, предоставляя все кесарю? Господин Симеон [46] двуличен, изменяясь то так, то иначе, впрочем, мы опять вели с ним речь и не скрывали истины. Он несколько смягчается, но остается тем же, помышляя и заботясь о том, чтобы совершенно угодить Императорам.

Когда наш благочестивый владыка отправлялся, то мы опять писали ему, по его желанию; и, однако, он не хотел, чтобы мы явились перед ним. Мы, грешные, остаемся, пока поддерживает молитва ваша, в том же состоянии, не желая изменять истине и входить в общение с ними, даже если бы угрожала ссылка, даже если бы сверкал меч, даже если бы воспламенился огонь. Но мы, недостойные даже называться монахами, не имели бы силы для этого, если бы Господь, внемлющий святым молитвам вашим, не укреплял нашей немощи и нетвердости. Поэтому бодрствуйте, святые отцы, считая своим делом то, что действительно является таковым – защищать общеполезное.

Отправляющийся по повелению Божьему достопочтеннейший брат наш и эконом вашей святой обители доставит твоей святости копии писем, посланных обоим лицам, чтобы ты, яснее узнав из них о наших делах, отчасти содействовал письмами, отчасти помогал просьбами. И еще некоторую весть мы доверили этому брату, которую он, конечно, отнесет и передаст, когда прибудет и увидит почтенное лицо твое.

Приветствуют тебя с нами и архиепископ Калогир, и авва Леонтий, и остальное наше братство; твою святую общину потрудись приветствовать от нас.

Других, может быть, иногда благосклонность человеческая возводит на высоту достоинств, а тебя, благочестивейшего и превозлюбленного господина нашего, не благосклонность какая – нибудь, а поистине добродетель возвела в великое достоинство, притом не на некоторое время и не в одной области, но навсегда и во многих, взяв тебя, как некое золото, и сделав во всех отношениях украшением благочестивому нашему царству. И это положение дела очевидно, хотя бы мы и не говорили. Поэтому и ныне христоподражательные Императоры наши похвально сделали, поставив тебя в наши дни образом своей благости в этом царствующем городе. Таков ответ наш на присланное ныне от твоего благочестия приветствие через подателя письма.

Господь Бог наш да сохранит тебя на будущее время невредимым душой и телом, в начальствовании и власти, чтобы самые дела засвидетельствовали, что власть дана тебе от Бога. Но так как, по снисхождению к нашему смирению – ибо мы думаем так, а не иначе – благочестие твое беседовало с братом о волосах, с которыми поступаем определенным образом, и о том, что следует и соблюдать время, и поступать по правилам, и не переходить своих пределов, когда и патриарх председательствует здесь, то мы предлагаем истинное оправдание, принося тебе наперед благодарность за то, что ты хлопочешь и печешься о делах наших. И справедливо, ибо это самое служит знаком и свидетельством твоей сердечной доброты, которую мы провозглашаем; а может быть, и по родству [47] должна быть некоторая особенная по сравнению со всеми остальными расположенность.

Так, господин, есть божественные законы и правила, которые руководят каждым благочестивым, в которых нельзя ни прибавить, ни убавить что – нибудь. Они направляют нас, смиренных, хотя мы и ошибаемся многократно, как в других предметах, так и в отношении к отращивающим волосы. И как твоя власть старается соблюдать установленное нашими благочестивыми владыками, то донося о случающемся, то исполняя приказанное, заключая и изгоняя, и делая прочее, не боясь никого – ни малых, ни великих, – и то, что услышит и что приказано, спешит исполнить тотчас, ибо не малая опасность и от малого промедления, – так точно и еще гораздо более гибельно и опасно нам, достигшим священства, не исполнять всего, предписанного Царем всех Богом через божественные правила и досточтимых Отцов.

А что о волосах есть божественное повеление, это, во – первых, показывает апостол (1 Кор.11:14), потом постановления [48], затем Златоуст, доказывающий, что мужчинам растить волосы – несомненный грех [49], наконец, правило святого шестого Собора, в котором предписывается отлучение неповинующимся [50], которое я и прилагаю, чтобы ты, сам прочитав, знал, что мы, грешные, ничего не делаем без правил. И не теперь мы стали держаться этого правила, но давно. Это было известно и предшествовавшему патриарху, ибо и он надлежащим образом беседовал с нами, не осуждая, но одобряя, – ибо как мог бы он осуждать, когда есть правило? При этом мной и было упомянуто об этом, хотя мы не были выслушаны.

Относительно экономии мы не рассуждали с ним; и доныне мы так проводили время, не высказываясь перед другими, потому что мы не епископствуем, а в собственной церкви соблюдая осторожность, потому что мы священствуем, и не следует давать Тело и Кровь Господа нашего Иисуса Христа тем, которые явно преданы греху, – кто бы это ни был, если он не обещает исправления. Впрочем, многим мы и прощали, и прощаем до первого и второго напоминания, и даже до третьего; а свыше того – уже небрежность и презрение правил, или даже уже Бога, Который дал их.

Таково наше оправдание перед твоим, господин, высоким превосходительством; и какая бы ни донеслась молва, просим тебя, как имеющего быть судимым и получить воздаяние от Бога, – не забывать должного. Ибо тому, будто мы здесь разделывались с кем – нибудь собственной рукой, смешно и поверить всякому благоразумному человеку. Ни в коем случае. Но сделанное нами было исполнено со всяким увещанием и снисхождением к принимающим, равно как и обрезание волос у обросших ими почти до пояса и преданных беспечности, чтобы не казалось, что мы отступаем от правила и в чем – то малом; а равно и для того, чтобы через это произошло преуспеяние к лучшему.

Итак, молись, господин, чтобы нам жить праведно и мирно, по возможности содействуя и со своей стороны делам нашим, дабы, если будет что – нибудь доброе, и честная душа твоя участвовала в добре.

Мы получили письмо твоей братской любви и удивились ее внезапной перемене. Первое письмо – не стану говорить о прочем, не относящемся к предмету, – содержало в себе осуждение эконома Иосифа, как неправо вторгшегося в Церковь; а второе, напротив, объявляет его совершенно невинным. Ты одного и того же в одном и том же деле то хвалишь, то порицаешь, а твое благочестие должно знать, что говорит об этом некто из святых. Впрочем, поставим это ни во что, хотя здесь есть противоречие. Но почему ты решился так необдуманно, прежде исследования и тщательного испытания, провозгласить нашему смирению отлучение от нашей Церкви и, следовательно, анафему? Внимай себе, – говорит Писание (1 Тим.4:16); и еще: прежде, нежели не испытаешь, не порицай; узнай прежде, и тогда запрещай (Сир.11:7).