Захар Беркут - Иван Франко

— Отцы наши говорили нам: вредного и ненужного члена общины, разбойника, конокрада или чужака, который против воли общины захватывает ее земли, — вместе с семьей изгнать из. пределов общины, а дом его разрушить и сравнять с землей.

— Ха-ха-ха! — засмеялся деланным смехом боярин. — Так вы посмели бы меня, боярина, награжденного княжеской милостью за мои заслуги, равнять с разбойниками и конокрадами?

— Что ж, боярин, а скажи сам по совести, лучше ли ты поступаешь с нами, чем разбойник? Ведь ты землю нашу забираешь, наше самое главное и единственное богатство. Людей наших гонишь и убиваешь, скотину нашу стреляешь! Так ли поступают честные люди?

— Старик, оставь эти речи, я не могу их слушать, они оскорбляют мою честь.

— Погоди, боярин, я еще не кончил, — сказал спокойно Захар Беркут. — Вот ты упомянул о своей чести и то и дело толкуешь о своих великих заслугах. Будь же добр, скажи нам, какие это заслуги, чтоб и мы могли оценить их!

— В двадцати битвах я проливал свою кровь!

— Кровь свою проливать, боярин, еще не заслуга. И разбойник не раз проливает свою кровь, а его за это вешают. Скажи нам, против кого и за кого ты воевал?

— Против князя киевского, против князей волынских, и польских, и мазовецких…

— Довольно, боярин! Эти войны — позор, а не заслуга, и для тебя, и для князей. Это чисто разбойничьи войны!

— Я сражался с монголами на Калке.

— И как же ты сражался с ними?

— То есть как? Так, как обязан был сражаться, не отступая ни на шаг, пока, раненный, не попал в плен.

— Вот это ты хорошо сказал, — не знаем только, правда ли это?

— Коли не знаете, так и не вмешивайтесь в то, чего не знаете.

— Погоди, боярин, не насмехайся над нашим незнанием. Постараемся узнать. — И с этими словами Захар поднялся и, обращаясь к собранию, сказал: — Честная община, вы слыхали признание боярина Тугара Волка?

— Слыхали.

— Может ли кто-нибудь свидетельствовать за или против него?

— Я могу! — раздался голос из толпы.

Словно стрелой пораженный, вздрогнул боярин, услышав этот голос, и впервые внимательно, с какою-то тревогой оглядел собрание.

— Кто может свидетельствовать, пусть выйдет вперед и свидетельствует, — сказал Захар.

Из толпы вышел не старый еще человек, калека, без левой руки и правой ноги. Все лицо его было в глубоких шрамах. Это был Митько Воин, как звала его община. Несколько лет назад приковылял он сюда на деревяшке, сообщая страшные вести о монголах, о битве на Калке, о разгроме русских князей и о смерти тех, кто попал в плен и во время обеда монгольских полководцев задохся под досками, на которые уселись пировать монголы. Он, Митько тоже участвовал в этой битве, в дружине одного боярина, и вместе с ним попал в плен, из которого каким то чудом ушел. Долго блуждал он по селам и городам святой Руси, пока, наконец, не забрел и в Тухлю. Здесь ему понравилось, а так как он своей единственной рукой умел искусно плести корзины и знал множество песен и рассказов о далеких краях, община приняла его в свою семью, члены общины кормили и одевали его по очереди, любя и уважая его за полученные на войне с насильником раны и за честный, веселый нрав. Этот-то Митько и вышел теперь свидетельствовать против боярина.

— Скажи нам, Воин Митько, — начал Захар, — ты знаешь этого боярина, против которого хочешь свидетельствовать.

— Знаю, — твердо ответил Митько. — В его дружине я служил и участвовал в битве на Калке.

— Какое же свидетельство хочешь ты дать против.

— Замолчи, подлый раб! — крикнул побледневший боярин. — Замолчи, не то здесь и придет конец твоей жалкой жизни!

— Боярин, я теперь не раб твои, а вольный человек, и только моя община вправе приказать мне молчать. Я до сих пор молчал, но теперь мне велят говорить. Честная община! Свидетельство мое против боярина Тугара Волка велико и страшно: он изм…

— Молчал до сих пор, так молчи и впредь! — взревел боярин, блеснул топор, и Митько Воин с рассеченной головой, истекая кровью, повалился наземь. Толпа ахнула, все вскочили на ноги, поднялся страшный крик.

— Смерть ему! Смерть! Он оскорбил святость суда! На сходе убил человека нашего!

— Смерды презренные! — крикнул боярин. — Я не боюсь вас! Так будет со всяким, кто посмеет затронуть меня рукой или словом. Гей, мои верные слуги, сюда, ко мне!

Лучники и топорники, сами бледные и дрожащие, окружили боярина. Грозный, багровый от ярости, стоял он среди них с окровавленным топором в руке. По знаку Захара община утихла.

— Боярин, — сказал Захар, — ты смертельно провинился перед богом и общиной. Ты на суде убил свидетеля, члена нашей общины. Как он собирался свидетельствовать против тебя, мы не узнали и не хотим знать — пусть твоя совесть судит тебя. Но этим убийством ты признался в своем преступлении и совершил новое. Община не может больше терпеть тебя на своей земле. Удались от нас! Через три дня придут наши люди, чтоб разрушить твой дом и уничтожить всякий след твоего пребывания у нас.

— Пусть приходят! — крикнул в ярости боярин. — Увидим, кто чей след уничтожит! Я плюю на ваш суд! И буду рад увидеть того, кто подступит к моему дому! Гей, мои слуги! Уйдем из этого поганого сборища!

Боярин удалился со своими слугами. Собрание долгое время молчало. Юноши вынесли окровавленное тело Митька Воина.

— Честная община, — сказал Захар, — согласны ли вы поступить с боярином Тугаром Волком так, как отцы наши велели поступать с такими людьми?

— Да, да! — загудело собрание.

— Кого же вы избираете для исполнения воли общины?

Выбор пал на десятерых молодцов, среди которых был и Максим Беркут. Тяжело было Максиму принимать это поручение. Как ни ненавистен был ему боярин, все же он был отцом той, которая, словно колдовством, овладела всем его сердцем и помыслами, за кого он отдал бы жизнь. А теперь — о горе! — и она была осуждена, без вины, за отцовское преступление! Однако Максим не уклонялся от павшего на него выбора. Как ни тяжело было ему выполнить общинный приговор, все же в глубине души он был рад этому: ведь он благодаря этому увидит ее! А может быть, ему даже удастся чем-нибудь помочь ей, смягчить хотя бы своим вниманием жестокий приговор общины!..

А тем временем общинный совет шел своим чередом.

Были позваны посланцы от других общин, чтобы вместе с гимн обсудить, как обороняться от нападения монголов.

— Разорены мы, — говорил посланец от подгорных общин. — Села наши сожжены, скот разграблен, молодежь погибла. Широким половодьем разлились пожары и разрешения по Подгорью. Князь не дал нам никакой защиты, а бояре, притеснявшие нас в спокойные времена, предали нас, когда мы нуждались в помощи.

Посланцы из Корчина и Тустаня говорили:

— Нам грозит нашествие. Ниже Синеводскова{18}, на равнине, белеют уже шатры монголов. Идет их сила несметная, а мы и думать не смеем о борьбе и отпоре врагу, а забираем все, что можем, и уходим в леса и горы. Бояре наши начали было строить засеки на дороге, да что-то медленно. Шепчутся в народе, будто хотят они запродать дороги наши монголам.

Посланцы из других горных общин говорили:

— У нас урожаи худые, а теперь из долин прибежало к нам много народу. До нового урожая круто придется.

— Выручайте нас и наших гостей, помогите пережить черную годину!

Посланцы из угро-русских общин говорили:

— Слыхали мы, что монгольская туча идет на Угорщину. Богом нашим и богами отцов наших заклинаем вас, соседи и братья, остановите эту страшную тучу, не допустите ее обрушиться на нашу землю! Ваши села — твердыни; каждая ваша скала, все ваши дебри стоят тысячи воинов. А чуть только они перевалят через горы, тогда уж никакая сила не остановит их, и все мы погибнем напрасно. Мы готовы оказать вам помощь, какую потребуете, — и хлебом и людьми, — только не опускайте рук, не теряйте надежды, вступайте в бой с поганым насильником! Захар Беркут на это сказал:

— Честная община, и вы, честные посланцы соседские Все мы тут слышали, какая страшная туча надвигается на наш край. Ратные люди выступали против монголов и погибли. Сила у них несметная, а несчастные порядки в наших долинах позволили им проникнуть в самое сердце нашей страны, к порогу нашего дома. Князья и бояре потеряли головы от страха или же предают свой край на глазах у всех. Что нам тут делать? Как нам защищаться? Я полагал бы, что нам от рубежей нашей Тухольщины удаляться нельзя. Дорогу нашу при вашей помощи, честные загорские общинники, мы, пожалуй, сможем оборонить. Но другие дороги мы оборонить не в силах. Это будет ваше дело, добрые тустанские общинники, а если нам удастся наше дело, тогда мы и вам охотно пойдем помогать.

На это сказали тустанские посланцы:

— Знаем мы, отче Захар, что вам невозможно итти нас защищать и что в этот тяжелый час надо, чтоб каждый прежде всего сам за себя стоял. Но помните только, что наши общины не так счастливы, как ваша, что бояре забрали нас в свои руки и поставили свою стражу у засек и проходов. А если они захотят выдать их монголам, что мы сможем поделать? Одна у нас надежда, и это может еще спасти нас: что монголы не пойдут по вашей дороге и что в этом случае вы, поставив дозоры на своей дороге, могли бы двинуться нам на помощь.