Тайна парагвайского золота (Парагвайский маугли) - К Енко

Они думали, думали и, наконец, решили.

Йаси, которая на небе снова обрела свои волшебные качества, сделала так, что семья индейца спала долго, может быть, неделю, а может, и больше... В это время Йаси уронила на землю несколько чудесных зерен прямо на лужайку перед хижиной, где жил индеец со своей семьей. Потом Йаси весь свой свет направила на эту поляну, а Арай послала туда тихий, но теплый и частый дождик...

И когда семья индейца, наконец, проснулась и все они вышли из хижины, то замерли от удивления. Они увидели, что перед их хижиной выросли ещё невиданные ими кусты. Среди темно-зеленых густых листьев проглядывали небольшие белые цветы.

И в это время по небу заходили темные тучи, сверкнула молния и загремел гром. Потом тучи посветлели и от них отделилось одно облако белое, белое. Спустившись совсем низко к земле, оно приняло облик одной из девушек, которые посещали хижину индейца.

Подняв головы, индеец, его жена и дочь услышали голос Арай:

- Не бойтесь, друзья, с вами ничего плохого не произойдет! Это я и моя подруга Йаси благодарим вас за гостеприимство. Эти кусты называются йерба-мате, их листья надо собирать, сушить, потом заваривать и пить полученный напиток - чай. Пусть йерба-мате будет символом дружбы между всеми людьми вашей земли, - сказав это, Арай поднялась высоко-высоко, и больше её индеец и его семья не видели...

Крестьянин немного помолчал, посмотрел на мальчика и спросил:

- Как понравилась тебе легенда?

- Да, - отвечал тот, - теперь я понимаю, почему йербалес - плантации йерба-мате, находятся в глухих, отдаленных местах... Потому что тот индеец, которому дали йерба-мате Йаси и Арай, жил в таком месте...

... Расставшись на развилке дорог с крестьянином, Ансельмо несколько часов ехал на попутной машине до указанного ему места. Потом он долго шел по узкой лесной дороге, пока не вышел к плантации. На расчищенном участке леса он увидел несколько длинных деревянных бараков, навесы, под которыми висели гамаки пеонов, кухню на открытом воздухе, а рядом с ней длинный навес, под которым стояли ряды столов и скамеек, где обедали пеоны.

Ансельмо не стал искать управляющего плантацией, а направился сразу на кухню. Он знал, что управляющему безразлично, будет мальчик работать на кухне или нет. Денег все равно ему платить не будут, а помощник повару только за еду всегда нужен.

На кухне Ансельмо встретил слегка полный уже немолодой индеец-гуарани. Звали его Бальбино. Он охотно согласился взять Ансельмо в помощники. В течение первого месяца работы Ансельмо близко познакомился с несколькими пеонами. Он расспрашивал их о своем отце, но никто ничего не знал. Однажды Бальбино издали показал Ансельмо на молодого человека, оказавшимся сыном хозяина, и сказал, что того зовут Эрнесто Мюнцель и что на глаза ему лучше не попадаться: может огреть хлыстом, если у него плохое настроение.

Особенно подружился Ансельмо с пеоном Хакобо Кастильо. Чем-то он напоминал ему отца. Хакобо тосковал по своей деревне, говорил, что он свалял дурака, когда подписал контракт, и что его, как и других пеонов, обманули, а теперь он не знает, как вырваться отсюда.

Ансельмо думал, что, может быть, и его отец так же где-нибудь на другой плантации тоскует по дому и не может уйти. И поэтому, когда Хакобо обратился к Ансельмо с просьбой помочь ему собрать немного продуктов для побега с плантации, он немедленно согласился. Оба были уверены в успехе задуманного, хотя и очень опасного дела. Ансельмо знал, что побеги с плантации в назидание другим пеонам караются смертью, если беглеца поймают. И все-таки они верили и надеялись на успех.

Темной ночью Хакобо, взяв у Ансельмо котомку с провизией, ушел с плантации. Конечно, он не пошел лесной дорогой. Он решил идти лесом. Надо выйти к реке и, переплыв её, идти ещё дальше, пока не дойдет до другой большой реки, переплыв которую он окажется в другой стране, значит, в безопасности.

К утру лес стал непроходимым: густые заросли из веток, лиан и колючек мешали продвижению. Два долгих дня пил он горько-сладкую смесь боли и свободы. Хакобо прокладывал себе путь в чаще, оставляя там лоскутья кожи и одежды, руки у него кровоточили: сорок восемь часов без устали поднимал и опускал он мачете, рубя ветки... Он вел нескончаемую, безжалостную борьбу с природой за то, чтобы обрести снова потерянную свободу. Прошло два долгих трудных дня с тех пор, как Хакобо сбежал с плантаций. Он думал, что побег удался.

Ансельмо видел, что надсмотрщики отправились в погоню, но ему не хотелось верить, что они его поймают.

Ансельмо вспомнил рассказ Хакобо: его эксплуатировали и унижали ежедневно в течение пяти лет; он понял, что никогда не сможет оплатить свои долги, а время шло, и долги эти росли и росли. Тогда-то он и подумал о побеге: надо бежать далеко, туда, где его никто не знает, бежать, чтобы спасти свою жизнь... Эту ничтожную жизнь, совершенно ничего не стоившую на плантациях йерба-мате. Во всяком случае цена её была ниже, чем, скажем, цена лошади или мула, которая была указана в инвентарных книгах управляющего. Цена жизни Хакобо Кастильо значилась только в сердцах его родных, все ещё ждавших его, как и Ансельмо, напрасно мечтавший о возвращении своего отца. ...Хакобо не должен был спать. Усталость оковывала его движения, ему нужно было идти и идти вперед.

Начался дождь, он барабанил по кронам деревьев, капли скатывались по листьям и падали на сухую землю, которая жадно их поглощала.

От дождя у него намокли волосы, капли медленно скатывались по спине, по всему телу, по ногам, вызывая легкий озноб.

Дождь, молнии и гром царствовали в угрюмой, темной сельве. Какое-то испуганное животное задело его, пробегая мимо. В дупле дерева мрачно ухнул филин. Вдалеке ягуар несколько раз ответил рычанием на раскаты грома.

Было совершенно темно, и только молнии на секунду расцвечивали небо, и их огненные вспышки сквозь листья освещали поляны.

Вслепую, двигаясь на ощупь, он нашел поляну и присел отдохнуть на поваленном стволе дерева. В таком положении, постоянно думая о том, что его, наверное, ищут вооруженные надсмотрщики, он, конечно, не мог заснуть. А ему так надо было поспать хотя бы час!

В какую-то минуту усталость овладела им, и он уже не чувствовал, что падает. Он не понимал, что делает здесь, на этом бревне, под бесконечным дождем, усталый, в разорванной одежде.

Физическая усталость и тоска начисто лишили его способности думать. Он попытался упорядочить свои мысли, но воспоминания унесли его в прошлое. Настоящее сделалось нереальным, непонятным, мысли его витали в далеком прошлом.

Ветер с юга разогнал тучи; видна была бесконечная топь. Солнце начало посылать свою светлую улыбку земле, когда люди, преследующие Хакобо, натолкнулись на его распростертое в грязи тело.

Это были надсмотрщики, которые занимались тем, что постоянно запугивали пеонов и охотились за ними с ружьями в лесу, когда те пытались бежать.

- Давай, вставай, сукин сын! - крикнул один из преследователей, ударив Хакобо в живот. Сильный удар привел его в сознание. От боли он застонал и перевернулся в луже на живот. Удар кнута из кожи ящерицы больно ожег тело, заставив снова перевернуться. Он тяжело упал в грязь.

Тот же самый голос продолжал:

- Давай, вставай!

С большим трудом он встал на четвереньки, чтобы потом подняться на ноги, но последовавший за ним страшный удар ногой опять повалил его.

Приземистый худой мужчина с бегающими глазами подошел к Хакобо и завязал ему веревкой руки за спиной, сделал затяжную петлю и накинул её на тело Хакобо. Потом резко дернул за другой конец веревки. Хакобо посмотрел на него: ненависть застилала ему глаза. Чем еще, кроме презрения, мог он ответить этим людям?

- Пошел, вонючий пес!

И начался обратный путь.

Его окружили пятеро мужчин, вооруженных ножами, пистолетами и винтовками. Все били его и осыпали градом ругательств. Так он возвращался на плантацию йерба-мате.

Они шли все утро. Солнце золотило листья и отражалось в зеркалах лужиц, оставшихся после вчерашнего дождя. Испуганная стая попугаев пролетела над ними. Носились вороны, выслеживая падаль.

По подсчетам Хакобо, где-то в полдень его охранники остановились, чтобы поесть. Хакобо молча смотрел, как они ели и пили из своих фляжек. Хакобо чувствовал, что голод будто вонзал в него ножи, в пустом желудке бурчало. Но он думал не о еде. Еда, приготовленная Ансельмо, осталась почти нетронутой. Его желание - найти реку не сбылось. На другом берегу свобода, и там они не могли бы его найти; там была другая страна, но туда ему уже не попасть. Приземистый мужчина достал из своей сумки кусок жареного мяча, смазанного маниоковой подливой, и поднес его ко рту пленника, словно на самом деле собирался дать ему поесть.

Хакобо, несмотря на сильный голод, отвернулся. Охранник провел куском мяса по его губам, по лицу и бросил мясо в грязь.