Королева белых слоников (сборник) - Юлий Буркин

На улице было жарко, но в кабинете – довольно прохладно. Мы сначала целовались, занимались чем-то вроде петтинга, а потом решили попить пива. Рукопись «Бабочки» у меня была с собой. Я сделал так: посадил Эльку за стол читать текст, а сам пошел покупать обратный билет в Москву. Вернуться в редакцию должен был с пивом. Чтобы никто в кабинет не вломился, я закрыл Эльку снаружи, и ключ взял с собой.

Одесса. Я люблю этот город за его пропитанные солнцем мостовые, за увитые плющем балконы, за потрескавшиеся белые стены домов, которые словно бы вылеплены детьми. За большегрудых южных девушек, на которых я, правда, только глазел… Но одесситы меня часто раздражали. Прежде всего, своим неуемным желанием шутить, когда это уместно и когда неуместно.

… Я ехал в трамвае к вокзалу. Неожиданно трамвай остановился между остановками, водитель, ни слова не сказав, вышел и удалился прочь. Минут пять я сидел молча, думая: может быть тут так заведено? Я обернулся к пожилой женщине позади меня.

– Извините, – обратился я к ней, – долго ли трамвай будет стоять?

– И это вы спрашиваете меня? – всплеснула руками одесситка.

– Может, вы знаете…

– Послушайте, что вы от меня хотите?! Я такой же пассажир, как и вы, и я нахожусь в таком же недоумении!

Я решил подойти с другой стороны:

– А далеко ли еще до вокзала? Как вы мне посоветуете: выйти и добраться до него пешком или ждать водителя?

– Разве вы сами еще не поняли, что такой водитель может не прийти вовсе?

– А в какую сторону мне идти?

– Идите, куда хотите.

– Я хочу на вокзал, – напомнил я слегка раздраженно.

– Идите по рельсам, не ошибетесь.

Так я и сделал. Но метров через сто я добрался до аккуратной развилки. Одесская ведьма не удосужилась предупредить меня об этом. Куда я должен идти – налево или направо? Я остановил проходящего мимо мужчину:

– Простите, вы не могли бы мне подсказать, куда мне идти, если я хочу добраться до вокзала – налево или направо?

Мужчина мило улыбнулся:

– Видите, позади вас трамвай? Если вы сядете на него, вы попадете прямиком, куда хотите.

– Дело в том, что я только что сошел с этого трамвая, так как он, по-видимому, сломался.

– Ну, это уже ваши проблемы, – развел руками мужчина, и, довольный собой, похохатывая, удалился.

Очень хотелось его догнать и набить морду. Да время не позволяло.

… Нашел вокзал, купил билет, купил пиво, вернулся часа через два с половиной, открыл кабинет… Я еще никогда не видел Эльку такой зареванной. Рукопись «Бабочки» была мокрой насквозь. Вот тогда я утвердился в мысли, что я и впрямь написал хорошую вещь. Может быть даже гениальную.

Выборы. У Эли.

Так шли день за днем. Год за годом. Наверное, Штирлиц столько не врал немцам и не изворачивался, сколько изворачивался и врал я. В начале я думал, что это не любовь, а увлечение, думал, это скоро пройдет, и тогда вместе с разочарованием наступит и облегчение, а главное – упрощение. Но этого не происходило. Я любил все сильнее, я хотел все больше времени проводить с Элей, а потому врал все больше, и напряжение, которое, правда, чувствовал только я один, все росло и росло. Я выдерживал только потому, что был перезаряжен любовью.

Струна натягивалась все туже, звучала все более щемяще. И однажды она лопнула. Эля опять была в Одессе, я скучал. Она позвонила мне домой, и именно я подошел к телефону. Но не смог разговаривать с ней деловым тоном, не смог сказать: «Я вам перезвоню»… Я понимал, что жена слышит то, как я разговариваю. Дело ведь было даже не в словах, а в интонациях. Крышу у меня снесло напрочь.

И потом, на вопрос, – «С кем это ты так мило беседовал?», я ответил: «С любимой».

Было много боли, много слез. Но я твердо решил разводиться. Это решение носило, скорее, инфантильный характер: я твердо знал, что хочу быть с Элей. А жена была не из тех, кто мог бы терпеть наличие любовницы. Но тут встала бытовая проблема. Мы с женой жили у моих родителей. Я не мог ее «оставить», я мог лишь вынудить уйти ее. А уйти, точнее, уехать вместе с пацанами она могла только к своим родителям – в умирающий городок Балей Читинской области. Это было неприемлемо, значит, я должен был срочно обеспечить ее и детей квартирой.

В те времена люди десятилетиями не могли решить «квартирный вопрос», а я вознамерился решить его моментально. Но «мы выросли в поле такого напряга, где любое устройство сгорает на раз…» Говорят, при пожаре люди выносят на себе сейфы, которые потом не могут даже приподнять. Так и у меня в экстремальной ситуации вдруг обнаружились такие залежи хитрости, о существовании которых я даже не предполагал.

Эля, которая была в курсе всех моих дел, принесла мне номер северской[8] газеты «Диалог», где красовалось объявление о конкурсе на замещение вакантной должности редактора. Не долго думая, я подал заявление на участие.

Оказалось, все непросто. Оказалось, на пост редактора претендуют два кандидата – известный в городке демократ и известная в городке коммунистка. Собственно, выборы редактора были лишь поводом для очередного сражения этих двух главных в городе политических сил. Когда об этом узнавали другие претенденты, они забирали свои заявления, понимая, что всерьез их никто не примет.

Оказалось так же, что заявления претендентов будет рассматриваться не в отделе кадров, а, ни много, ни мало, на сессии Городского совета. Голосовать будут все депутаты…

Я бы, наверное, тоже забрал свое заявление, но это был для меня еще и единственный реальный шанс побывать в закрытом Северске, то есть в гостях у Эли. И я решил, что «с худой овцы хоть шерсти клок»: не вышло с квартирой, так хотя бы впервые загляну домой к любимой.

На меня оформили пропуск и, провезя через колючку с вооруженными автоматами часовыми, доставили прямиком на сессию горсовета. Стали выступать претенденты на редакторский пост. Демократ минут двадцать рассказывал о себе, о своей политической платформе, и о том, какой он видит газету в будущем. То же самое проделала коммунистка. Настала моя очередь. Я был уверен, что меня выбрать не могут, потому сказал то, что думаю. Примерно следующее:

– Уважаемые депутаты. Если бы я знал, что выборы редактора городской газеты будут превращены вами в постыдный фарс, я бы забрал свое заявление. Все вы делитесь на два лагеря – демократов и коммунистов, и вы будете голосовать за соответствующих претендентов. Я же выставлен тут для создания видимости альтернативы, как мальчик для битья. Считаю такой подход по отношению к себе некорректным, я бы даже сказал, оскорбительным. А, между прочим, я хороший журналист, даже писатель. И вообще, я вам ничего плохого не делал. Так как шансов у меня никаких нет, я покидаю это дурацкое собрание.