Живыми не брать! - Татьяна Вагнер

Коса! Острая стальная коса!

Но мне до нее не дотянуться: я спихнула с плеч цепкое существо, падая, оно задело полки, глиняная утварь посыпалась вниз и с грохотом разбилась. Шум озадачил волка. Он прижал уши, опустил голову к полу и попятился во мрак. Но то, другое, существо растеклось по полу черной лужей, тянет липкие пальцы к моими щиколоткам, чтобы схватить и дернуть вниз. Бью пяткой вниз, прыгаю прямо на темное пятно. Что-то гадко хрустнуло под подошвами, раздался протяжный всхлип и слился с воинственным кличем волка. Мне хватило этих нескольких секунд, чтобы добраться до косы и чиркнуть по воздуху холодным лезвием. Главное – не подпускать волка близко. Если его зубы погрузятся в мою плоть, а язык почувствует вкус крови – шанса выжить у меня не будет. Я смотрю на волка, не отрывая взгляда…

Хищник готов был броситься на меня, но гигантская черная тень прошелестела между нами. «Медведь!» – готова была закричать я. Тень наползала на меня – что ей нужно? – а потом растворилась в прямоугольнике распахнутой двери.

Темнота, тревога и страх теснили меня к стене. Черное существо поднималось с пола и тянуло ко мне тысячи щупалец. Я зажмурилась и несколько раз взмахнула косой.

Чирк!

Сталь сверкнула во мраке как молния. Фонтаном брызнула кровь, теплая и липкая, она залила мне лицо и одежду. Я брезгливо скривилась, высвободилась из тулупчика, сразу почувствовав себя свободной и гибкой, как пружина: теперь мы с волком можем биться на равных! Он ощерил пасть и повел ухом – с улиц доносился собачий лай и людской гомон. Звуки становились все ближе – надо торопиться.

Я пошарила рукой по стене слева в поисках предмета, который можно с шумом разбить, чтобы отпугнуть его и выиграть еще несколько мгновений. Натыкаюсь рукой на длинную палку с рогатиной на конце – ухват! Таким здешние хозяйки вытаскивают из печи горшки. Перехватываю его поудобнее – как пику – и бросаюсь вперед. Волк не ожидал от меня атаки, отскочил назад, поджав одну лапу – я ранила его! И я продолжала теснить его к стене.

Прозрачные глаза волка наполнились болью, и он жалобно заскулил. Противник сильно ослабел, а моя сила, кажется, прибывала с каждой минутой! Нет, я не хотела его убивать. Когда волк собрался для решающего броска, я была готова.

Я выбросила вперед ухват и пригвоздила его к стене. Он выл и беспомощно перебирал лапами. Кольцо на конце ухвата обнимало его горло как стальной ошейник, а острые края уходили в стену. Волк был пришпилен к бревенчатой стене: передняя лапа у него отсечена, бессмысленно болтается на полоске кожи, кровь выпачкала жесткую серебристую шерсть.

Люди с ружьями и факелами толпились перед дверями сарая, не решаясь пересечь невидимую границу. Собаки тревожно подвывали, но не решались опередить хозяев. Я бросила на пол косу, нашарила меч, провела рукой по лицу, чтобы убрать со лба слипшиеся от крови волосы, и вышла наружу.

Вид у меня ужасный – народ так и шарахнулся в стороны, только Макарий решился подойти ко мне:

– Нюта??! Что стряслось?

Я махнула рукой в сторону сарая и попыталась объяснить ему:

– Там был волк! Седой волк с ледяными глазами…

– Волк? – Макарий с сомнением покачал головой, снял меховой полушубок, набросил мне на плечи, крикнул:

– Отведите путницу в дом! Худо ей…

Но я оттолкнула чью-то руку, коснувшуюся моего плеча, и вернулась в сарай следом за Макарием, а самые отчаянные с факелами в руках потянулись за нами.

Я чуть не поскользнулась – по полу было размазано склизкое существо со множеством щупалец, похожее на гигантского кальмара, часть щупалец была отрублена и раскатилась по всему полу вместе с черепками битой посуды и перепачканным сельхозинвентарем. Из щупалец вытекала зловонная черная жижа и смешивалась с кровью. Макарий поднял с пола отрубленный человеческий палец, кто-то вскрикнул, кого-то стошнило, третьи поспешили выскочить наружу. Но мне было мало дела до них: я поискал взглядом Лёшку, убедилась, что в сарае его нет. Посмотрела туда, где оставила волка, и вздрогнула так, что полушубок свалился с моих плеч…

…Там, где я только что оставила волка, ухватом за шею был пришпилен к стене смуглый морщинистый старикашка, у которого мы выменяли собак! Его голова свешивалась на плечо, рука была почти отсечена, меховая одежда пропиталась кровью – он был мертв. Мне стало нехорошо, я вышла на воздух, привалилась к стене сарая.

Тело разболелось все и сразу: рана на щеке саднила, плечо, которым я ударилась об пол, стало ныть, даже запястье на правой руке разболелось, усталость туманила глаза. Мимо меня суетливо перемещались люди, кругом мелькали факелы, тревожно метались тени, в носу горько и противно щипало от гари. Кто-то кричал:

– Слыхали??! Никак путница шамана Меркита убила?

– Скорее духа болотного.

– Феодосия Ильича приведите, пусть свое слово скажет.

– Идет! Сам идет сюда… Феодосий Ильич…

– Дайте путь старцу Феодосию!

Не могу объяснить почему, но я ожидала, что слепого старца будет вести Лёшка, но малого нигде не видно, а почтенного Феодосия Ильича поддерживает под локоть старец Демид. Он провел слепца прямиком к сараю, на пороге шепнул, чтобы почтенный Феодосий придержал подол рубахи, чтобы не изгваздать в грязи праздничную одежду. Демид человек весьма рачительный – проще говоря, жадный.

Где же Лёха? Я с трудом отлепила тело от стенки подошла к бочке у дверей. Здесь принято держать в таких воду. Мне надо умыться – и только когда приподняла тяжелый деревянный круг над бочкой, поняла, как сильно я устала. Бочка была пуста, но мне показалось, что я чувствую легкий, почти забытый запах дома, запах, напоминающий бензин. Мне до рези в глазах захотелось оказаться дома, в тесной квартирке, выйти на малюсенький балкончик и посмотреть вниз с семнадцатого этажа. Я зажмурилась и несколько раз глубоко вдохнула. Но чуда не случилось.

Вышло даже хуже.

Пока я стояла, сунув голову в бочку, народ кинулся от этого строения к соседнему:

– Гляди, дымится!

– Что там? Огонь?

– Пламя занимается!

– Не, вроде отсвет…

Я подняла голову: там, над крышей, уже плотным облаком клубился дым, внутри коварно потрескивало. Вдруг пламя резко и со всех сторон вырвалось наружу. Сарай оказался охвачен огнем, вокруг на разные голоса закричали:

– Пожар! Пожар!

Ветер раскачивал столб огня, рассыпал искры и черную жирную сажу. Мне стало очень страшно: я догадалась почему Лёшки нигде не видно – все это время он был заперт в том, втором сарае! Я заорала:

– Лёшка, там Лёшка! – и уже готова была броситься за ним в огонь, когда на мое плечо опустилась восковая длань старца Феодосия. Он сурово сомкнул брови и повелел:

– Стой!

Мне пришлось замереть на месте рядом со старцем. Он убрал руку и резко хлопнул в ладоши, в тот же момент из оконца под самой крышей, до которого еще не успели дотянуться языки пламени, показалась круглая совиная голова. Птица старательно протискивалась наружу и взлетела ровно в тот миг, когда в полыхающем здании с грохотом обрушилась кровля.

Белая сова сделал круг прямо над нами, обиженно вертя головой, хлопала крыльями, на которых пламя опалило кончики перьев.

– Оглянись!

Повинуясь властному голосу старца Феодосия, я отвернулась от огня, взвизгнула от радости и побежала к огородам. Там, у низенького заборчика, стоял Лёшка! Живой и невредимый. Я прижала малого к себе и чмокнула в макушку:

– Лёша, где ты был? Я так за тебя испугалась…

Он только недоуменно хлопал круглыми глазищами:

– Аня… я не помню… правда. Не веришь?

– Лёша, ну, конечно, верю! Идем, пока ты совсем не замерз!

Я взяла его за руку: самый краешек вышитого рукава на рубашке немного обгорел, а совы нигде больше не было видно. Куда можно отвести напуганного Лёшку, я не знала, и спросить некого – ветер расшвырял искры с пожарища, занялись крыши еще на нескольких жилых домах. Все кругом бегали и суетились: мужчины сновали между колодцем и огнем, расплескивая воду из ведер, и бормотали затейливую ругань. Из пристроек выносили лопаты, нагружали песком и землей тачки, пытались растащить горящие доски баграми, женщины плакали и причитали, дети вертелись под ногами, а собаки лаяли. Только старец Феодосий высился среди всеобщего хаоса как непоколебимый обелиск из белого камня.

Огонь полыхал все сильнее и жарче, захватывал новые здания, продвигаясь в глубь Слободки. К старцу Демиду, дом которого горел сильнее прочих, размахивая руками подбежала остроносая тетенька, ткнула его кулаком в грудь и завизжала:

– Что встал столбом, лихоманка болотная тебя забери! Хотя багор в руки возьми, пока все приданое наших девок не погорело!

– Не позорьте семью, Устинья Ивановна! Он еще наживет, неможно старцу черной работой мараться, – перебила крикливую женщину другая, помоложе. Я догадалась, что это не дочь, а еще одна супруга почтенного и состоятельного Демида.