Волчьи ягоды. Сборник - Леонид Залата

— Боржомчик попиваешь?

Николай Артемьевич ткнул пальцем в пуговицу на животе.

— Жжет… У Матякова был свой стиль. Скажем, на прием к нему записывались за три дня вперед. Никто не мог понять, зачем введен такой порядок. Если, конечно, вообще можно назвать это порядком. Но и не роптали, и знаешь, почему? Это уже потом секретарша призналась. Заходит, например, Иванова, Матяков встречает ее около дверей: «Мария Петровна? Здравствуйте, здравствуйте! Как здоровье вашего сына?» Мария Петровна, ясное дело, растрогана — еще бы, сам директор знает, что у нее болен сын. Такой занятой человек, а вишь… И никогда ей не догадаться, что секретарша заранее собирает сведения о всех, кто записался на прием. Забыла уже Мария Петровна, с чем и пришла, удовлетворил Матяков ее просьбу или отказал. Следует сказать, что он никогда не отказывал. На приемах говорил: «Разберемся», на производственных совещаниях: «К этому вопросу мы еще вернемся». Так и крутился.

Гальченко налил себе еще стакан боржома.

— Представь себе, долгое время слыл демократом. Магия!

Гафуров лично не знал Матякова, но слышал, что работники фабричного управления называли его между собой Матюковым, так как в минуты гнева бывший директор пользовался далеко не интеллигентными словами.

— Рассказываешь ты интересно, — сказал он, — а хозяин из тебя никудышный. Сам выдул бутылку целебной. Матяков этого себе, наверное, не позволил бы.

Гальченко посмотрел на пустую бутылку, которую за время разговора так и не выпустил из рук.

— И в самом деле, — растерянно проговорил он. — Тем более, что это последняя. Извини, Рахим.

Гафуров беззвучно смеялся, ухватившись жилистыми руками за подлокотники кресла.

— Обойдусь и без боржома, — сказал он. — Не за тем я пришел. Пряжа меня интересует, причем японская.

Гальченко поставил пустую бутылку на столик и сразу помрачнел.

— Наконец, — сказал он. — А я ломаю голову… Ну, давай, давай, что там у тебя?

Гафуров вынул из кармана сверток.

— Что скажешь об этом товаре?

Николай Артемьевич развернул сверток и облегченно, не скрывая этого, вздохнул.

— Хорошая водолазка, — сказал он. — Шерсть японская, пряжа номер пятьдесят дробь два. Но производство не наше, планируем освоить только в следующем году.

— Как видишь, кто-то опередил вас, товарищ директор, — прервал его Гафуров. — Ты не мог бы сказать — кто? Потому как этикетки тут…

— Водолазок из японской пряжи до сего времени никто не выпускал. По крайней мере, у нас на Украине. А за пределами… Это можно выяснить в Министерстве легпрома.

— А сама шерсть тебе ничего не напоминает?

— Японскую пряжу получает много фабрик, — сказал Гальченко. — Если ты намекаешь на случай с фургоном, то виновники наказаны, и вообще. Заведующий складом Поляков даже заявление подал об увольнении. Пришлось уговаривать.

— Обиделся?

— Слушай, Рахим, а к чему это ты все ведешь? Допустим, пряжа… Хотя тут и экспертиза бессильна. Но не в том дело. Можешь верить мне как специалисту — это не ручная работа, понимаешь?

— Тем хуже.

— Как? Ты предполагаешь…

— Предполагают, товарищ директор, гадалки, а я всего лишь начальник отделения, название которого, по мнению твоего главбуха, не вызывает позитивных эмоций.

— Детективов начитался?

— Эх, Артемьевич, чистая ты душа! Да, читаю, нашему брату иногда полезно… Ты тут не наделай переполоха, никаких внеочередных инвентаризаций и все такое прочее. Мы сами потянем ниточку, если след приведет в твои владения. — Гафуров поднялся, хрустнул плечами. — Дремотное у тебя кресло, в сон клонит. Так я могу рассчитывать на заморскую леску? Не обделишь?

— Тебя обделишь. Ты с руками вырвешь! — пошутил Гальченко. — Да и в долгу я теперь. За боржом.

— Давненько не были мы на Заячьем острове, Николай Артемьевич. На иве нашей небось почки раскрылись.

— Весна нынче ранняя. И знаешь, на какой день падает открытие сезона?

— Неужели на воскресенье?

— Точно, на воскресенье. С календарем сверялся… Жаль — не скоро еще.

— В наших заботах три месяца и не заметишь, как пролетят. Фью-фью — и нет, — сказал Гафуров, не подозревая, как много за эти три месяца произойдет событий.

Возвратившись в райотдел, он послал запрос в Министерство легкой промышленности и вызвал к себе Павелко.

Марина Костюк все-таки уговорила старшего лейтенанта Павелко не сообщать ее мужу об истории с водолазками.

Работая с Гафуровым не первый год, Павелко приобрел опыт общения со спекулянтами разного масштаба и рода и научился разбираться в людях, которые попадали в его поле зрения. Что Костюк впервые ступила на кривую дорожку, позарившись на легкий заработок, и теперь искренне раскаивается, он не сомневался. Правда, не помнил старший лейтенант и такого случая, когда человек, пойманный, как говорят, на горячем, не казнил себя в этом кабинете, не клялся раз и навсегда распрощаться со спекуляцией. Каких только клятв не наслушался Павелко за эти годы!..

Нельзя сказать, что все эти люди совершенно лишены актерского таланта, встречались среди них и незаурядные мастера втирать очки, да, к их несчастью, природа наделила Павелко редкостным чутьем на фальшь, что давало старшему лейтенанту большое преимущество в словесных поединках. Конечно, формулируя свои выводы и обвинения, Павелко опирался на факты, но этому предшествовала кропотливая работа, в которой нередко — и тут он мог бы, в свою очередь, поклясться — заметную роль играла его собственная интуиция.

Павелко очень хотелось встретиться с мужем Марины Костюк, литейщиком машиностроительного завода. Не без основания полагал, что тот сумеет прочитать своей чернобровой жене более убедительную лекцию на моральные темы, чем он, пусть даже наделенный служебными полномочиями работник милиции. Был уверен, что это пойдет на пользу Марине, и все же что-то удерживало его от этого шага. Поразмыслив, старший лейтенант пришел к выводу, что ему жаль не слезливую молодую женщину, а ее мужа.

— Пусть так, — сказал наконец Павелко. — Одним словом, не скажу я. При условии, что вы, гражданка Костюк, больше никогда не вздумаете…

— Скажите, ну что мне такое сделать, чтобы искупить свою вину? Поверьте, мне стыдно… Может, я чем-то помогу вам?

— Вы? Нам? — в голове Павелко замелькали мысли, но он никак не мог решить, имеет ли право воспользоваться неожиданным предложением Костюк.

В припухших от слез глазах Марины отразились и удивление и обида:

— А что — не доверяете? Думаете, если соблазнилась этими проклятыми водолазками, то уж ни на что и не годна?

«В конце концов, — рассуждал Павелко, — я ее не принуждал, она сама. Ну, выругает шеф… А вдруг удача? Победителей не судят».

— Не знаю, не знаю, — все еще колеблясь, сказал он. — Какой из вас помощник? Еще расплачетесь…

Трамвай довез их до завода железобетонных конструкций. Еще несколько лет назад это была северовосточная окраина города, сам завод только строился, и сразу же за его корпусами начиналась степь. Теперь же Павелко, которому не выпадало случая побывать в Левобережном районе, увидел по обе стороны шоссе на Самарск целый ряд многоэтажных домов, окруженных зелеными, в большинстве только что высаженными деревцами. Вспомнил сетования своего приятеля, архитектора Поплавского: «Разрастаемся вширь, растягиваем коммуникации… Конечно, сегодня это дешевле, чем реконструкция дореволюционных клоповников. Сегодня. А завтра?.. Существуют же оптимальные границы, за которыми начинается коммунальная анархия…»

Павелко не согласился тогда с архитектором, но и не возразил ему, полагая себя недостаточно компетентным, чтоб занять в этом вопросе более или менее обоснованную позицию. Он вообще не любил людей, которые торопятся с выводами, чего бы это ни касалось. Кое-кто из работников отдела посмеивался над осторожностью старшего лейтенанта — мол, за ней стоит обыкновеннейшая неспособность самостоятельно мыслить. Гафуров, однако, ценил своего помощника, потому что черный рынок Павелко знал как никто другой, а его феноменальная память могла посоревноваться с картотекой. Если к этому прибавить еще и редкостную способность отличать фальшь, что особенно важно на допросах, то станет понятно, почему майор забрал к себе в отделение мало кому известного участкового инспектора.

Выйдя из трамвая против деревянной арки с ажурными буквами ЗЖК, Павелко отметил, что ночью тут не сразу и поймешь, с какой стороны собственно город, а с какой окраина. Все больше вспыхивало огней в окнах жилых домов, а в заводском управлении, наоборот, гасли, и только во дворе, на столбах за оградой, ярко светились фонари с жестяными абажурами.

Под дождевым навесом, вокруг которого трамвай разворачивался в город, было сумрачно. Павелко сидел на скамье, притворно безразлично наблюдал, как Марина Костюк направляется через дорогу к аккуратненькому домику за высоким, окрашенным в зеленый цвет забором, и думал о том, что в случае неудачи майор Гафуров не похвалит его за эту инициативу. Мужчина, у которого Марина Костюк взяла водолазки, дал ей адрес и велел спросить Горлача. На всякий случай старший лейтенант навел справки и нисколько не удивился, что в доме № 118 по улице Хабаровской человек по фамилии Горлач не числится. Может, это вообще не фамилия, а кличка или же просто пароль для встречи, думал он.