Убить Бога - Филип Фармер

Но он тут же усмехнулся.

– Я прикончу ее, – подумал он. – Прикончу. Так, чтобы ей не из чего было воскресать.

Не заботясь более ни о чем, он достал фонарик.

Тонкий луч прорезал темноту и уперся в стену. Он провел лучом по комнате. В круге света оказалась каменная статуя. Огромная обнаженная женщина шестидесяти футов высотой с большим количеством разбухших от молока грудей. Одной рукой она извлекала из своего чрева младенца, другой прижимала к себе второго.

Первый плакал от ужаса. И было чему пугаться: острые клыки мамаши явно нацелились на его шейку. Лицо богини было прекрасным пособием для психиатра, изучающего феномен раздвоения личности. Например, глаза: первый, – взирающий на плачущего ребенка, был страшен, второй, полуприкрытый ресницами, спокойно, с материнской любовью смотрел на второго ребенка. Одна сторона ее лица – воплощение любви, другая – кровожадной свирепости.

– О'кей, – пробормотал Джон Кэрмоди. – Так вот она какая, великая богиня Бунт. Зловонный идол грязных язычников.

Луч фонаря опустился. Каждую из ног обнимали двое детей лет пяти, если судить по их размерам. Иесс и Алгули. Оба смотрели на мать со страхом и надеждой.

Он повел лучом дальше. Луч осветил каменный алтарь, наполовину прикрытый темнокрасной бархатной тканью. В центре алтаря высился громадный золотой канделябр. Его круглое основание было выполнено в виде свернувшейся в кольца змеи. Свечи в канделябре не было.

– Я ем ее, – сказал мужской голос.

Кэрмоди повернулся и чуть не нажал на курок. В круге света оказался человек, сидящий в кресле. Он был огромен, массивен, лицо его было красиво даже по земным понятиям.

Он был очень стар. Его прежде голубые волосы поседели, лицо и шея иссечены морщинами.

Он откусил очередной кусок от наполовину съеденной свечи. Его челюсти энергично двигались, а взгляд устремлен на Джона.

Землянин остановился в нескольких ярдах от старика:

– Полагаю, что ты и есть великий бог Иесс?

– Ну ты и нахал, – ответил человек. – Но я отвечу на твой вопрос. Да, я Иесс, но не надолго.

Кэрмоди решил, что человек не так уж опасен, и снова повел лучом фонарика по залу. В конце него он увидел арку и ступени, ведущие вверх. Там, на высоте сорока футов вдоль стены тянулась галерея, на которой могло бы уместиться с полсотни зевак. В другом конце была такая же лестница и такая же галерея, и все.

– Ты Иесс или обманщик? – опомнился Джон.

– Я действительно Иесс, – старик снова отхватил кусок свечи.

Вздохнув, он продолжал:

– Сон моего народа тревожен. Их мучают кошмары. Чудовища рождаются в глубинах их сознания. В противном случае ты бы сюда не смог добраться. Кто знает, что увидит эта Ночь? Может, торжество брата моего Алгули? Он давно сгорает от нетерпения в долгом изгнании, – он взмахнул рукой, – если, конечно, это будет угодно матери.

– Мое любопытство может мне дорого обойтись, – рассмеялся Кэрмоди, но тут же осекся: смех, отражаясь от стен, вновь возвращался к нему, как будто зал хохотал над ним.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Иесс.

– Ничего особенного, – ответил Кэрмоди.

Он подумал, что должен убить этого человека, или бога, кто его разберет, пока есть такая возможность. Если здесь появятся его приверженцы, за жизнь Кэрмоди и гроша ломаного не дадут. Но с другой стороны: а если это не Иесс, а просто примитивная подставка? Стоит, пожалуй, выждать. Кроме того, кто может похвастать, что говорил с живым богом?

– Что тебе нужно? – спросил Иесс.

– Ты можешь мне дать все? – поинтересовался Кэрмоди. – Но я привык добиваться всего сам. Давать и получать – свойства, чуждые моему характеру.

– Это всего лишь две из огромного числа тех добродетелей, которыми ты не страдаешь, – сказал бог и рассмеялся, – так что тебе нужно?

– Это мне напоминает сказочку о волшебном принце, – заметил Кэрмоди. – Я хочу тебя.

Иесс поднял брови:

– Ты, очевидно, служишь Алгули. Это прет из всех твоих пор, слышится в каждом ударе твоего сердца. Зло в самом твоем дыхании.

Иесс наклонил голову и закрыл глаза.

– Однако, однако в тебе что-то есть.

Он открыл глаза:

– Ты несчастный страдающий маленький дьявол. Ты погиб в тот самый момент, когда похвастался, что живешь так, как не смеет жить никто. То...

– Заткнись! – крикнул Кэрмоди, но тут же взял себя в руки, улыбнулся и сказал:

– А ты шутник, приятель. Но я прошел через многие ужасы этой Ночи, которые многих сделали сумасшедшими.

Он направлял ствол оружия на Иесса.

– Ты от меня не скроешься. Но зато ты можешь поздравить себя с тем, что получишь то, что имеют немногие. Правда, они, бедняги, позабыли похвастаться своими приобретениями, а теперь и вовсе не смогут, их нет в живых.

Он ткнул пистолетом в свечу в руке Иесса:

– Зачем ты это ешь? Церковные крысы жрут свечи от бедности. Неужели ты так же беден?

– Ты мне не поверишь, но тебе вряд ли приходилось есть такие дорогие свечи, – ответил Иесс. – Это самая дорогая свеча в мире. Она сделана из плоти моего предшественника, смешанной с воском божественных пчел. Эти пчелы освящены моей матерью. Их всего двадцать одна. Это самые прекрасные пчелы на планете, а может, и во всей Вселенной. За ними ухаживают жрицы храма на острове Ванбербо. Каждые семь лет накануне Ночи изготавливается свеча из праха Иесса, умершего 763 года назад, с добавками священного воска. Она вставляется в этот канделябр и зажигается. А я сижу и жду, пока миллионы Спящих ворочаются, стонут в наркотическом сне, а рожденные ими кошмары бродят по улицам и убивают. Когда свеча слегка обгорает и оплавливается, я нюхаю дым и затем, в соответствии с древним ритуалом, съедаю ее. Таким образом я вкушаю божественное, соединяюсь с Богом, возрождаю его начала в себе. Когда-нибудь, возможно, этой ночью, я умру. Мою плоть и кости растворят, смешают с воском и сделают свечу. И я сгорю, как жертва моей матери. Дым свечи выйдет из храма и распространится в ночи. Я буду не только сожжен, но и съеден богом, который придет после меня. Но только если это будет Иесс. Алгули не ест Иесса, и наоборот. Зло жаждет зла, а добро – добра.

Кэрмоди усмехнулся:

– Неужели ты веришь во все это?

– Я это знаю.

– Примитивная религия. И ты, цивилизованное существо, вкручиваешь мозги своим поклонникам, тупым, ограниченным идиотам?

– Ты не прав. Если бы я был на Земле, то твои обвинения были бы справедливы. Но ты прошел через Ночь – дурное предзнаменование для меня – и должен знать, что здесь возможно все.

– Я уверен только в одном, что все происходящее здесь можно объяснить физическими законами, пока нам еще не известными. Но это меня уже не касается. Я скажу тебе одно: готовься к смерти...