Страшила - Майкл Коннелли

Чрезвычайно удачная поездка, как на нее ни посмотри, стоившая уличного налога в пятьдесят долларов, подытожил я, и стал размышлять, как лучше преподнести свой план Прендергасту. Из этого состояния меня вывел Лестер.

— Я знаю, что ты задумал, — сказал он.

— И что же?

— Прачка, похоже, слишком глупа, а адвокат ослеплен перспективой блестящих заголовков на первой странице газеты, чтобы заметить это. А я заметил.

— О чем это ты толкуешь?

— Они все думают, что ты прискачешь на белом коне и в белых доспехах как рыцарь без страха и упрека, расследуешь это дело и вытащишь парня из тюрьмы. Но на самом деле ты сделаешь обратное этому. Используешь их, чтобы влезть в это дело, добраться до всех его сочных деталей, а потом напишешь историю о том, как шестнадцатилетний подросток стал хладнокровным убийцей. Освобождение невиновных посредством журналистского расследования уже набило оскомину, стало клише. Но забраться в мозг несовершеннолетнего преступника, показать, что у него внутри, и то, как общество проходит мимо таких парней, способствуя развитию в них порока, — это уже кое-что. Это, братец, может потянуть на Пулитцеровскую премию.

С минуту, не меньше, я хранил молчание. Лестер, что называется, взял меня тепленьким, когда я меньше всего этого ожидал. Наконец, выстроив мысленно кое-какую оборону, я заговорил снова.

— Я ничего не обещал ей, кроме того, что лично займусь этим делом. А уж куда заведет меня расследование, одному только Богу известно.

— Чушь собачья! Ты используешь ее, потому что она глупая и необразованная и не понимает твоих целей. И внучок ее скорее всего тоже глупый, необразованный и недалекий, и тебе не составит труда его обработать. Ну а адвокат готов с потрохами продать подзащитного за одни только заголовки в газете со своим именем. Скажи, ты и вправду рассчитываешь получить за это Пулитцеровскую?

Я покачал головой и ничего не сказал. Однако в следующую секунду понял, что краснею, и, чтобы скрыть это, отвернулся к окну.

— Эй, чего приуныл? — осведомился Лестер. — Я лично ничего дурного в таком подходе не вижу.

Я повернулся и посмотрел на него в упор.

— Ты чего добиваешься, Сони?

— Своего куска пирога, ясное дело. С этого дня мы будем работать в команде. Я поеду с тобой в тюрьму Силмар и в суд и сделаю полный набор снимков. Фотографии здорово украсят твои репортажи, не говоря уже о материале в целом. Его цена резко возрастет. Особенно в случае выдвижения.

Он имел в виду выдвижение на Пулитцеровскую или другую престижную журналистскую премию.

— Послушай, — сказал я, — я не рассказал об этом проекте даже своему редактору. Ты слишком забегаешь вперед. Я пока не уверен, что они согласятся…

— Проект понравится, и ты отлично об этом знаешь. Руководство сразу же заставит тебя впрячься в эту телегу, а заодно, глядишь, впряжет и меня. Нет, в самом деле, вдруг мы и впрямь огребем за эту работу какой-нибудь приз? И запомни: тебя не смогут уволить, если ты получишь, скажем, Пулитцеровскую премию.

— Ты опять забрался в своих мечтаниях черт знает куда, Сони. Это просто сумасшествие какое-то. Меня уже уволили, понимаешь? И мне осталось доработать лишь двенадцать дней, а ты все толкуешь о каких-то Пулитцеровских премиях. Да меня, можно сказать, здесь уже нет.

Я заметил, как при известии о моем увольнении у него удивленно округлились глаза. Но он довольно быстро освоился с этой мыслью и согласно кивнул, словно внося исправления в уже почти готовый сценарий.

— Тогда это с твоей стороны вроде как последнее «прощай», — сказал он. — Короче, я тебя понял. Хочешь показать им большую фигу — написать такой потрясающий материал, чтобы его включили в различные номинации, несмотря на то что тебя уже и след простыл. Так, да?

Я промолчал. Вот уж не думал, что мои заветные планы можно расшифровать с такой легкостью. Бросив взгляд в окно, я заметил, что шоссе забирает вверх, по причине чего перед моим взором стали открываться ряд за рядом все новые и новые городские дома. У многих крыши были затянуты синим брезентом, что свидетельствовало об их плачевном состоянии. В южной части города синие брезентовые шапки на домах скорее правило, нежели исключение.

— Знаешь что? — сказал Лестер. — Я хочу принять участие в твоем прощальном расследовании.

Получив доступ к документам Алонзо Уинслоу и его делу, я почувствовал, что готов обсудить проект со своим редактором. Для меня это прежде всего означало, что заместитель главного внесет его в соответствующие списки для представления на редколлегии. С мыслями об этом я, вернувшись в новостной зал, двинулся прямым ходом к «запруде», где и нашел Прендергаста, сидевшего на своем привычном месте. По обыкновению, он что-то печатал на своем компьютере.

— Привет, Прендо. Свободная минутка найдется?

Он даже не посмотрел на меня.

— Не сейчас, Джек. Мне необходимо составить план нашего раздела к четырем часам. У тебя есть что-нибудь на завтра помимо писульки Анджелы?

— Нет. Я хотел поговорить о большом новом материале.

Он перестал печатать, перевел взгляд на меня, и тут я понял, что он пребывает в некотором смущении. Должно быть, его озадачили мои слова о большом материале, поскольку он отлично знал, что до ухода мне осталось всего двенадцать дней.

— Не пугайся. Мой материал не настолько велик. Если ты сейчас занят, можем обсудить его вечером или завтра. Кстати, Анджела сдала статью?

— Нет еще. Ждет, наверное, когда ты оценишь ее творение. Можешь сделать это, чтобы она представила наконец материал? Хочу как можно скорее вставить его в нашу вебстраницу.

— Считай, что я уже его просматриваю.

— Отлично. Относительно твоего материала поговорим позже. Или можешь прислать мне квинтэссенцию своего замысла по электронной почте…

Я отвернулся от его стола и окинул взглядом зал. Признаться, я как-то подзабыл, что размерами он равен футбольному полю и что непривычному человеку отыскать в нем ячейку с нужным человеком не так-то просто. У меня, однако, не оставалось сомнений, что Анджела находится где-то рядом. Чем моложе сотрудник, тем ближе его ячейка к «запруде». Самые дальние предназначались для ветеранов, которые, как считалось, в дополнительном контроле и руководстве не нуждаются. Южный сектор назывался «Байя метро» и был заселен репортерами предпенсионного и пенсионного возраста, которые, впрочем, продолжали еще работать и выдавать на-гора ценный материал. Северный сектор именовался «Дедвуд форест», иначе говоря, «Мертвый лес». Там собрались сотрудники, которые как репортеры работали редко и мало, а больших статей так и вовсе никогда не писали. Это были, так сказать, наши священные коровы, обеспечившие себе привилегированное положение связями с политическим истеблишментом или комитетом по Пулитцеровским премиям. Или особым талантом так низко держать голову, что их не замечали даже раздававшие задания заместители редакторов и ответственные за сокращения штатов представители администрации.

В одной ячейке неподалеку от «запруды» я заприметил светлую макушку Анджелы и направился к девушке.

— Как дела?

Она от неожиданности вскочила с места.

— Извините. У меня и в мыслях не было пугать вас.

— Все нормально. Просто я с головой ушла в чтение материала…

Я ткнул пальцем в экран компьютера:

— Это, что ли, ваша история?

Она покраснела. Я обратил внимание, что она собрала волосы на затылке в узел, воспользовавшись в качестве заколки редакционным карандашом. Как ни странно, эта прическа придавала ей даже более сексуальный вид, чем прежде.

— Нет. Если честно, это материал из архива. Статья, рассказывающая о вас и об убийце по прозвищу Поэт. Все, о чем здесь написано, так ужасно…

Я склонился к дисплею. Она извлекла из архива историю, написанную двенадцать лет назад. В те времена я работал на «Роки-Маунтин ньюс» и пытался своими репортажами конкурировать с репортажами «Лос-Анджелес таймс», освещая события, разворачивавшиеся на территории от Денвера до Восточного побережья. Это была крупнейшая серия репортажей, какую я когда-либо создавал. Я лично считал ее вершиной своего журналистского творчества, даже, если хотите, высшей точкой всей своей жизни, и не любил, когда мне вольно или невольно напоминали, как давно все это было и сколько лет я уже спускаюсь с горы.

— Да, жутковатые были события… Скажите, вы уже закончили свою статью?

— Что случилось с тем агентом ФБР, в чьей команде вы состояли? Ее звали Рейчел Уоллинг, так? В одной из статей сказано, что на нее наложили дисциплинарное взыскание из-за того, что она, общаясь с вами, нарушила некие этические нормы.

— Да ничего с ней особенного не случилось. Жива и, как говорится, здравствует. Между прочим, здесь, в Лос-Анджелесе, обитает, если мне не изменяет память… Но хватит об этом. Быть может, взглянем наконец на вашу статью? Прендо хочет как можно скорее разместить ее на нашей веб-странице.