На поиски динозавров в Гоби - Анатолий Рождественский

8 апреля наш отряд закончил работы на Баин-Ширэ, причем накануне, во второй половине дня разыгралась песчаная буря, которая, к счастью, продолжалась часа полтора. Но все же одна палатка оказалась разорванной.

Я был с Пресняковым в маршруте, когда началась буря. И именно в это время мы наткнулись на панцирь небольшой пресноводной черепахи в средней части толщи. Объект был очень интересный — как раз из этой части разреза черепахи не были известны, но песчаник, твердый, как кремень, не поддавался раскопочному ножу. Через десять минут был изломан и мой перочинный нож — полностью же кости выдолбить из породы так и не удалось. К этому времени буря изрядно рассвирепела, и нам пришлось ретироваться в лагерь.

На Хара-Хутул мы заехать не смогли, ибо, когда свернули лагерь, единственная наша грузовая машина — «Дзерен» была уже набита битком и в случае сборов новых материалов пришлось бы выкидывать какое-то имущество. Поэтому мы взяли курс сразу на Улан-Батор, куда и прибыли к вечеру 9 апреля, закончив тем самым первый этап наших исследований в Восточной Гоби.

На юг!

Пробыв в Улан-Баторе необходимое для подготовки к новому маршруту время, 20 апреля мы выехали в Южную Гоби — туда, где в 1946 году были открыты крупнейшие местонахождения динозавров. Ивану Антоновичу но делам экспедиции пришлось остаться в Улан-Баторе. Маршрут возглавил Ян Мартынович Эглон, кроме него в отряд вошли Н. И. Новожилов, я, В. А. Пресняков, переводчик Очир, повар Ван Фун-Ду, которого чаще называли "дядя Андрей", а также все шоферы с машинами и рабочие.

Старт был дан по традиции от квартиры И. А. Ефремова, который невольно завидовал нашему отъезду, хотя через несколько дней сам должен был присоединиться к нам.

Путь в Южную Гоби после пересечения Толы идет вдоль подножия Богдо-Улы, отклоняясь от нее постепенно вправо. Местность здесь сильно всхолмленная, и мы то поднимались на небольшие перевалы, то снова спускались в долины. Кое-где еще лежал снег, но весна уже прочно вступила в свои права, и доказательством тому служило множество тарбаганов[6], вылезших из своих нор. Эти рыжеватые зверьки, величиной с хорошего зайца, имеют довольно забавный вид, когда бегут, — толстый зад с широким хвостом придает неуклюжесть их движениям при прыжках. Завидев машину, они спешат к норе, где и занимают наблюдательную позицию, чтобы в случае приближения опасности моментально исчезнуть в своем жилище. Убить тарбагана очень трудно, так как он, несмотря на любопытство, все же достаточно осторожен, а если его и удается ранить, то он всегда успевает уйти в нору, над которой сидит. Мясо тарбагана очень вкусно и ценится монголами. Но тарбаган, как и многие другие грызуны, является разносчиком чумы, и поэтому употребление его в пищу весьма опасно.

Сделав примерно 70 километров от Улан-Батора, мы достигли большого перевала, подъем на который был очень трудным из-за раскисшей после снегопада дороги. За этим перевалом местность начала постепенно выравниваться, представляя чередование неглубоких котловин с цепями холмов широтного направления.

На ночлег остановились в Мандал-Гоби — центре Средне-Гобийского аймака. Ночь была теплая, и любители свежего воздуха спали на улице, а остальные разместились в нескольких комнатах отведенного нам помещения.

В 7 часов утра мы уже продолжали наш путь. К югу расстилалась огромная равнина, пересекаемая грядами невысоких холмов. Полдник устроили у развалин монастыря Олдаху-Хид. Вокруг валялось множество полосатых агатов сероватых и синеватых оттенков. Десятки красивых камней перекочевали в наши карманы, пока готовилась еда.

После монастыря началась "гребенка" — так шоферы называют дорогу, на которой колесами выбиваются поперечные гребешки, приводящие к сильной тряске машины. Приходилось ехать на очень малой скорости, чтобы не слишком сильно трясло. Преодолев "гребенку", мы спустились в красную глинистую котловину, получившую у нас название "Нимания" — спуск в котловину был очень крутой, почти под прямым углом, и чьей-то заботливой рукой был вкопан столбик с предупредительной дощечкой: "Внимание"! Со временем первая буква стерлась, и осталось "нимание", быстро превращенное нашими шоферами в "Ниманию". В "Нимании" на смену "гребенке" пришли ухабы и кочки. В сырую погоду такая котловина, сложенная пухлыми глинами, превращается в сплошной кисель и совершенно непроходима не только для машин, но и для животных. Миновав это неприятное место, мы вступили в новую глинистую котловину, но темно-серого или даже почти черного цвета. Ухабов здесь также было достаточно, а попутный ветер поднимал из-под колес тучи пыли, покрывавшей толстым слоем и машины, и людей. Дышать стало совершенно нечем: как в кузове, так и в кабинах не было никакого спасения.

Наконец, показался Далан-Дзадагад ("Семьдесят источников") — центр Южно-Гобийского аймака, самый молодой и самый маленький аймак, состоявший из десятка домиков (преимущественно глинобитных) и юрт, приютившихся у подножия хребта Гурбан-Сайхан ("Три прекрасных" — хребет состоит из трех гор)[7]. Из трещин в скалах бьют источники, по числу которых и назван аймак.

В Далан-Дзадагаде мы организовали свою южную базу. Местные власти любезно предоставили нам большое помещение. Разгрузив машины, три из них тут же отправили обратно в Улан-Батор, а на оставшихся двух трехтонках и "Козле" двинулись в Баин-Дзак — около 100 километров к северо-западу от Далан-Дзадагада.

Перед нами расстилалось ровное, как стол, плато, и машины летели, словно птицы. Правда, ветер за ночь переменился в противоположном направлении и был снова попутный (опять по принципу наибольшей неприятности), но при хорошей дороге это было не так уж страшно. Только, когда ход замедлялся или машина поворачивала, клубы пыли окутывали нас как облаком.

Проехав километров 80, мы увидели Баин-Дзак, или "Пылающие скалы", как назвали это место американские палеонтологи, побывавшие здесь 25 лет назад и открывшие остатки меловых млекопитающих, динозавров и их яйца. Пылающие скалы R виде красных утесов возвышались над плато и в свете вечернего солнца казались особенно красивыми. Их название, как мы убедились потом, еще больше оправдывалось в жаркие дневные часы, когда кирпично-красные обрывы казались в пляшущем мираже действительно огненными утесами среди безбрежного моря.