Новый Мир ( № 10 2004) - Новый Мир Новый Мир

Позднее этот вид оружия можно было установить и на кораблях, поскольку взрывчатка Шлеппига горела в воде.

Естественно, что русский посланник запретил пускать к себе сумасшедшего старика. И после того, как Шлеппига в очередной раз выпроводили из приемной, его болезнь обострилась, приняв опасный оборот. У него развилась мозговая горячка.

Однажды Шлеппиг услышал во дворе сумасшедшего дома ржание лошадей и грохот подъезжающих карет. В его палату зашел служитель и объявил, что с ним желает встретиться император России Николай I. Следом зашел и сам царь — точно такой важный, высокий и статный, как его изображали на картинах.

Русский царь сказал Шлеппигу, что слышал о нем лестные отзывы от своего старшего брата, и спросил, что он хотел сообщить российскому правительству. В страшном волнении Шлеппиг изложил Николаю свой проект и умолял как можно быстрее приступить к его исполнению. Россия, насколько ему известно, сильно отступала в вооружении от своих противниц, и ей нипочем не выиграть войны обычными методами. Царь на минуту задумался, теребя свои усы.

— Мои солдаты слишком храбры, чтобы пользоваться в бою подобными ухищрениями, — заметил он. — У противника просто не хватит пуль, чтобы изрешетить всех моих героев, когда они пойдут на него густыми толпами. К тому же ваши огненные снаряды стоят больших денег, а жизнь солдата не стоит ничего. Солдаты рождаются бесплатно. Я верю в своих солдат настолько, что собираюсь лишить их патронов и пускать в бой с одними штыками. Ваше изобретение мешает им проявить героизм.

Император ушел, а наутро Шлеппига нашли в постели мертвым, с макетом аэростата на груди. Весь его научный хлам, включая чертежи каких-то летающих сигар и стреляющих повозок, был сожжен на заднем дворе.

Вскоре из России пришло сообщение, что армия Меньшикова проиграла сражение в Крыму, потому что русские пули застревали в стволах и не долетали до противника. Хватились переделывать, да поздно.

На центр листа

Климов Александр Николаевич родился в городе Южа в 1959 году. Автор трех поэтических сборников. Один из основателей газеты «Театральный курьер». Живет в Москве.

* * * Вечереющие дали, Сжатых греч щетина, Утоли моя печали, Русская равнина. Утоли моя печали, Поздняя прохлада. Промелькнули, пробежали Огоньки посада. Горизонт литейной стали, Корчь по древостою. Утоли моя печали, Дымка над землею. Утоли моя печали, Дай побыть с тобою. * * * Чтоб лень убить в своем составе, И пальцем не пошевелю, В моей Обломовке – Чернаве Я плотно ем и долго сплю. Не пью совсем, читаю мало, И то — знакомых, дружбы за. За чтеньем их без люминала Мои смыкаются глаза. Мне снится сонм родных уродцев, И мне не надо снов других, Чтоб никаких Андреев Штольцев, Андреев Штольцев никаких. Сорвется яблоко, по крыше Ударит, скатится в траву, Очнусь и в моровом затишье Спать продолжаю наяву. Гелиотроп в кустах, в осинах Плешь, седина в висках на треть, Как хорошо лежать в перинах И вместе с осенью стареть. Здесь ничего не происходит, Не надо наставлений мне, Часы стоят, пусть жизнь проходит. Прислушиваюсь к тишине. Мне не совет подайте, кушать, Во мне Обломова любя. Какое счастье вас не слушать, Услышать наконец себя. Сад Я вышел в сад, оставлен голосами, Стопы тихи. В нем тишину предвечной Гефсимани Стригут верхи. Тревожных сбовок бархатные крыльца, Отлив плодов. Качаются шафрановые рыльца Ночных цветов. Где ковш Большой Медведицы кренится Над головой, Перелетая, оставляет птица Свой покрик горловой. Струи незримой легкое движенье, Пунктир угла, И на щеке воздушно мановенье Ее крыла. Звезда в макушке лиственной мерцает, Стволы впрогляд, Прогнувшаяся ветвь загромождает Тропинку в сад. Так все сплелось, что в сторону ни шагу, Пригнись чуть-чуть, Успей обсидиановую влагу Плечом стряхнуть. Пускай она осыплется над бездной, Как звон с куста. И вынырнешь иглой во мгле древесной На центр листа. * * * Ирине Ермаковой. Когда я ухожу в горизонт, А это моя основная поза, Я смотрю на окно, где за тюлем цветет Моя любимая чайная роза. Роза! Роза! При виде твоем Солнце в левом углу багровеет, За окном темно, мы опять вдвоем, — В январе к шестнадцати вечереет. Вечереет, значит, давай чаевать, Ты же чайная роза, а не простая, Что о солнце в правом углу горевать, — Тебе с сахаром, дорогая? * * * Угрюмая суводь, ворбонок следы, Осевшие взвеси. Чувствительной ртутью прозябшей воды Сжимается Цельсий. Снижаются птицы с наддольных высот, Их смутны размеры. Разреженный воздух морозом идет Со дна атмосферы. Цвет скуки мышиный, свинец в облаках, Твердеет дернина. Лишь бакен ныряет у стрежня в волнах, Как красная мина. Бесплотный за выгиб бежит березняк В глухое поречье. Пластаются дымы, в составе — столбняк, Ни лая, ни речи. Ни выстрела в пору двуствольных утех, Но ранюсь подранком, Глазами по крышам срываясь с застрех О нищую дранку. Чернава Есть миг бескомпромисснее черты, Как на затылке дуло пистолета. В нем вспышка есть, преддверье темноты, В нем день, как ночь, в переизбытке света. Цвет пропадает, но еще светло. Черна листва, черны цветы и травы. Чернеет рябь. В Рязани есть село С названием обугленным Чернавы. Там солнце, оседая на закат, Испепеляет в середине лета Траву, и тварь в траве, и лысый тракт, И трактор, надрывающийся где-то. В нем едет пьяный, черный тракторист, Перекрывая рев, орет чернуху... Черны стада, как порох, черен свист Кнута, — мембраны прилипают к уху. Там пчелы черный мед к летку несут И черные собаки в спину лают, Там бабки земноокие живут И девки после сглаза не рожают. А небо голубое, а видать До небоземи, кровь черна под кожей, И начинаешь смутно понимать, Что свет и темнота — одно и то же. * * * В боевом построенье выдвигаются цепи вперед, Дым в усах ветеранов, в молодых — тишины полон рот. Егеря, лейб-гвардейцы, штандарты… за отрядом отряд. На командных высотах полководцы империй стоят. И когда по лощинам ожиданием стелится страх, Просветленны их лица — птица славы летит в их глазах. Чертов мост, Сен-Готарда перевал, от Альпийских хребтов Разрастаются крылья над каре Бородинских полков. Непреклонна их воля, поелику их слух напряжен, Молча сходятся люди двух полярных враждебных сторон. Как фрегаты на рейде, у восхода стоят облака, И послушные рати на восток направляет рука. И послушные рати на восток не колеблясь идут, Высоко в поднебесье облака им навстречу плывут. Словно запад с востоком двусозвучием дивным имен Примирен и уравнен, стало быть, до конца уязвлен. Но смертельней ядра и картечи в плоть восходят слова — Князь Грузинский когтями помечен Корсиканского льва. * * * Они жили по этим берегам И все умерли. И рыба плавала в этой воде И умерла. Те же, кто помнил о них, умерли тоже: Память забрали в гробы, Свидетелей нет. Кто в них поверит, когда В Бога не верим? Сохнут речные протоки, Тинится тальвег. Завтра закрою глаза и не проснусь. Это случится с другим, Это случится не с нами, Это случилось с тобой! Что я наделал, как мог? Смерть? Не хочу, разбудите. Я — это больше не я, Я — это хрупкая ветка, Дождь, под которым она Гнется над суводью вод. Капля на лоне листа: Запечатлелся на влаге Мир, отраженный извне, Где меня более нет. * * * Месту своего упокоения Я обязан ничуть не меньше, Чем месту своего рождения. Никогда не сойдутся в одной точке Начало и конец. Слишком далеко ушел я От родительского дома. Месту своего упокоения Я обязан больше, Нежели месту своего рождения. Птенцы выпархивают из гнезда. У сущего есть выбор. У мертвого выбора нет. Что он, миг жизни Перед бессмертием смерти?! Месту своего упокоения Радуюсь, как младенец. Если задуматься — Гроб и колыбель так похожи. Месту своего упокоения Кланяюсь, проходя мимо. Я узнал его по неосуществимости мечты К воле перемещения. Свеча Вот и пришел я после разлуки, Зренье двоит. Где же под спудом милые руки, Руки твои. Память безмолвна, свечку поставлю И залучу. Буду так молча каплю за каплей Слушать свечу. Ты безответна, ветер осенний Треплет огонь, С тыла, по вектору сбитых растений Ставлю ладонь, Словно бы задним числом защищаю От непогод, Как не умел, как могу, продлеваю Жизнь через год. Пламя то чахнет, то, словно груда Листьев, светло Вспыхнет… Я чувствую даже оттуда — Только тепло. Но стеарин оползает каскадом, Вздох фитиля, И проявляются: ива, ограда, Крест и земля.

Рассказы

Полянская Ирина Николаевна родилась в городе Касли Челябинской области. Закончила театральное училище в Ростове и Литературный институт им. А. М. Горького. Автор опубликованных в «Новом мире» романов «Прохождение тени» (1997, № 1 — 2), «Читающая вода» (1999, № 10 — 11), «Горизонт событий» (2002, № 9 — 10). Лауреат премии журнала, а также премии им. Юрия Казакова за 2003 год.