Две дамы и король - Ольга Играева

Ну, конечно, Регину он не может назвать стопроцентно своею. Она из тех женщин, которые никогда не станут чьими-то, даже если будут принадлежать мужчине, — слишком независима. Даже став любовницей или женой, такая продолжает оставаться недостижимой, умеет создавать впечатление, что в любой момент вспорхнет — и только ее и видели. Мало кто из его знакомых мужиков мог терпеть такую муку — большинство предпочитало женщин по типу «крепкий тыл» — надежных, домашних, преданных и зависящих от них материально. Но Губину именно шальной женский тип щекотал нервы, держал в напряжении — и это ему нравилось. Он и за Киру всю жизнь дрожал, несмотря на двадцать пять вместе прожитых лет. Он знал, что она не уйдет. Но она была из тех, кто может уйти — как и Регина. А дорожат, как известно, тем, что можно потерять… Губин честно признавался себе, что хотел бы сохранить при себе их обеих. Но недавно он начал замечать, что Кира стала слишком задумчива, часто смотрит на него молча и будто чего-то ждет. Боже мой, думал он в такие минуты, неужели придется делать выбор? И самое ужасное, что он не знал, кого он в конце концов выберет. Он не мог смотреть Кире в глаза. Это было невыносимо.

Весь день прошел в не самых приятных хлопотах: требовалось принимать решения по «Пресс-сервису» — там и так из-за отсутствия Булыгина дела несколько дней стояли на месте, а теперь надо было решать, кто пока заменит Мишку. В очередной раз возникли проблемы с типографией — партнеры рвали и метали и божились, что прекращают печатать «Политику». Долг за печать предыдущих номеров достиг неприличной цифры в миллион. Приходили из налоговой службы и требовали заплатить за вывеску над входом — боже мой, в этом городе деньги дерут за каждый чих! Подомацкин рассвирепел и сказал, что они эту вывеску лучше снимут к чертовой матери, чем станут за нее платить, — еще неизвестно, в каком кармане эти деньги потом окажутся! Про налоги лучше и не упоминать… Срочно требовалось оплатить телефонные счета, а то вот-вот все номера вырубят. А еще приходил брат Булыгина. Сурнов, начавший поиски пропавшего Мишки, обнаружил, что в Москве жил брат Булыгина — старший, как выяснилось. Он оказался довольно неприятной личностью. Похож на Булыгина — такой же грузный, с залысинами, но в отличие от Михаила Николаевича — с полным отсутствием даже намека на светские манеры. Он приходил выяснять отношения, смотрел на Губина исподлобья своими маленькими свиными глазками, говорил неохотно, и выражение лица такое, что, мол, «если что с Мишкой случится, убью».

Сидел с угрожающей физиономией, интересовался долей Мишки в деле (с чего он вообще взял, что у Мишки есть доля?), позволял себе какие-то намеки…

Брат Булыгина непременно хотел знать, с чего это Мишка пропал, и не убили ли его, и не замешана ли здесь какая сука, потому что с рук суке это не сойдет.

Этот окорок действовал Губину на нервы, но Сергей терпел, отвечал на вопросы брата, успокаивал его:

«Ну что вы! Мишу все у нас так любили. Кому могла понадобиться его смерть!» Говорил и чувствовал — брат Булыгина не верит ни одному его слову. Было ясно, что эта нервотрепка скоро не закончится, — физиономия Булыгина-старшего говорила об этом более чем красноречиво…

Губин постарался переключиться на день рождения Таи. Там сейчас гуляет развеселая компания, на шестнадцатом этаже Тайного дома в Тушине. Он представил полумрак — верхний свет потушен, гости расположились в низких креслах, а кто-то в центре комнаты танцует в обнимку с партнером. Вовик развлекает гостей последними анекдотами из своей врачебной практики. В холодильнике специально для Губина оставили полную тарелку разных вкусностей.

Хозяйка Тая уже крепко поддала и вряд ли сдвинется с места, чтобы его покормить… Все как обычно.

Машина затормозила — приехали. Его личный телохранитель Олег — невысокий и на первый взгляд щуплый паренек, хотя и хорошо сложенный, — пошел проверить подъезд. Олег только казался безобидным, на самом деле не было такого вида единоборства, каким бы он не владел. Каждый день он два часа проводил в спортзале, без устали волтузя и пиная тренировочные снаряды. И каждую неделю упражнялся в стрельбе. С некоторых пор Губин сократил свою гвардию и из телохранителей оставил только Олега — денег не хватало.

Пока Олег проверял подъезд, Губин думал, что все эти Олеговы проверки и меры предосторожности — от честных людей. Если кому-то понадобится его убить, сделать это будет проще простого. Вот хотя бы сейчас, пока они парковались к подъезду, справа, где сидел Губин, к дверце подошел бы скромный молодой человек в черной кожаной куртке и черной вязаной шапочке — таков, кажется, типичный портрет наемного убийцы? — спросил бы, который час, а затем через стекло выпустил бы обойму в Губина и в самого Олега, который обычно располагался на переднем сиденье.

Олег вернулся и вместе с Губиным снова зашел в подъезд — узнавшая их консьержка кивнула им заискивающе: «К Ивановым, к Ивановым, знаю…» Когда подошел лифт, Олег по привычке прикрыл Губина плечом и слегка оттеснил к стене.

Когда дверь лифта отъехала в сторону, Олег, еще не успев толком ничего рассмотреть, спинным мозгом почувствовал что-то странное. Дальше все произошло автоматически — он плечом толкнул Губина еще дальше назад и в сторону, выхватил пистолет из-под мышки и направил его в глубь кабины. Он мгновение стоял, замерев и соображая, откуда может появиться опасность. Все было тихо, и только тогда Олег позволил себе осмыслить, что же он все-таки увидел.

На полу в лифте лежала женщина. Лежала так, что Олег сразу понял — это уже не человек, а нечто неодушевленное. Тело опирается лопатками в стенку лифта, подбородок касается груди, лица не видно. Он зажмурился на долю секунды — мозг не готов был воспринять сразу все увиденное. Потом снова стал смотреть, стараясь разглядеть детали — одна нога босая, запястье неловко подвернуто, колени в разные стороны, рядом валяется сумочка, какой-то шарф комком на плечах загораживает лицо…

Олег внезапно, толчком сознания вспомнил про Губина у себя за спиной и обернулся. И тут он обнаружил, что Губина нет. Губин исчез.

Регина добралась домой на издательской машине.

Открыла дверь ключом — в прихожей горел свет. Значит, муж был дома и еще не спал. Из большой комнаты к ней радостно приковылял бассет Троша — красиво-уродливый домашний божок, которому дружно поклонялись все домочадцы и друзья их семьи. Регина наклонилась почесать его за ушком — бассет с удовольствием завертелся у нее под руками, подставляя то один бок, то другой. Обычно с той минуты, как Троша подбегал к ней, задрав голову с волочащимися по полу ушами, а она начинала гладить его по лоснящейся складчатой холке, все мысли о работе отступали. С этой минуты она оказывалась дома — когда у ней под руками вертелся восторженный Троша, радующийся и хозяйке, и набитым чем-то соблазнительным сумкам, которые Регина, как все российские женщины, таскала домой ежедневно. Дальше, куда бы она ни пошла в квартире, Троша рысил рядом, не отступая ни на шаг. Естественно, пока у нее в руках были сумки. Как только сумки оказывались на стуле, он садился рядом сторожить.

Вслед за Трошей из большой комнаты появился муж. Он встал в дверях, опершись плечом на притолоку, и выглядел немного странно, необычно для себя. На лице его застыла какая-то смущенная и одновременно настороженная легкая улыбка.

— Привет, — кивнула ему Регина.

— Привет, — ответил он. — Как дела?

— Порядок, — ответствовала Регина, сбрасывая туфли с ног. Затем направилась на кухню выгружать .сумки, ставить чайник, смотреть новости по маленькому телевизору, который стоял на холодильнике.

Муж последовал за ней на некотором отдалении.

— Где ты была? — спросил он у нее.

Так получилось, что спросил в спину, пока она выкладывала из сумок купленное в местном «Перекрестке». По его тону она поняла, что он не хотел задавать этот вопрос, но не смог с собой совладать. Вопрос рвался наружу, в душе гнездилось мучительное сомнение — ни о чем другом муж думать не мог. Она это понимала, но все равно его поведение вызывало раздражение. «Чего он хочет услышать? Чего добиться? Чтобы я рассеяла его сомнения, сказала что-то утешительное?» Но это казалось глупо, смешно — как он сам этого не понимает? Регина обернулась:

— На работе задержалась, рукописи читала. Не думала, что ты уже дома, что-то рано ты сегодня.

— Я звонил тебе на работу.

«Боже мой, начинается…» — мысленно вздохнула Регина. Противно вести такой разговор, когда ты ни в чем не виновата. Если виновата — не менее противно. В общем, такой разговор вести в любом случае противно. И бессмысленно, считала она, но заявлять об этом вслух не собиралась.

— Я до девяти была в кабинете, а потом пошла к шефу — он попросил посмотреть Фаулза, а это последнее достижение нашего издательства, — постаралась спокойно объяснить она, хотя не любила, когда ей навязывали игру «в оправдания». У нее было мерзкое ощущение, что ее пытаются припереть к стенке, а это Регина ненавидела.