Освобождение (ЛП) - Лейк Кери

Когда я проезжаю мимо «Септических работ Сэма», меня осеняет идея. Неделю назад для профилактического технического обслуживания мы откачали в церкви содержимое локальной канализационной системы. Теперь нам не нужно его откачивать лет пять, а к тому времени труп в нем давно разложится.

Достойное погребение.

Хотя я предан своей профессии и служению Богу, мне сложно выносить издевательства над детьми. Даже если это лишено здравого смысла, я считаю это необходимо сделать, даже ценой собственной души. Кто знает, какими гнусными способами этот человек намеревался ее осквернить. И если его история о Лие Эймс правда, то к концу недели Камила могла превратиться в груду костей.

Рядом со мной Камила с жадностью поглощает один из двух батончиков мюсли, которые я держу у себя в бардачке на случай, если у меня не будет перерыва между встречами. Она опрокидывает в себя бутылку, что я ей дал, и по ее лицу стекают струйки воды. Судя по тому, как девочка набрасывается уже на второй батончик мюсли, этот монстр в наказание, должно быть, морил ее голодом.

По указанному Камилой адресу я сворачиваю на Лерой-стрит, к кварталу, застроенному многоквартирными домами.

Я не собирался везти ее домой, и это может навлечь на меня большие неприятности, но другого места, куда я мог бы отвезти этого бедного ребенка, у меня нет. Нигде ей не будет так безопасно, кроме как в объятиях своей матери.

Камила указывает на здание в двух кварталах отсюда, и я торможу у обочины.

— Прости, но ближе я тебя подвести не могу.

Я чувствую себя отвратительно, заставляя ее пройти два квартала в одном шерстяном пледе, но иначе я подставлю себя под прицел. Не важно, будь то ее мать или полиция, они в конце концов найдут в багажнике моей машины труп.

— Никто не должен знать, что это я тебе помог, идёт? Это должно стать нашим маленьким секретом. Ты меня поняла?

Вытерев с лица остатки пролитой воды, она кивает, затем ее лицо мрачнеет, а взгляд падает на сложенные на коленях руки.

— Спасибо, — шепчет Камила, и когда она поднимает на меня глаза, в них блестят слезы.

— Иди к своей маме. Она тебя искала. Я буду отсюда за тобой следить и никому не позволю причинить тебе боль. Обещаю.

Девочка быстро меня обнимает, но не теряя времени, выбирается из машины. Пройдя один квартал, она быстро оборачивается, но продолжает идти к дому.

Низко пригнувшись, я окидываю взглядом окружающие здания, пытаясь уловить малейший признак движения, малейший шанс, что кто-нибудь наткнется на нее, прежде чем она доберется до конечной точки.

Не успевает девочка дойти до дома, как его двери распахиваются, и к ней выбегают три женщины так, словно они высматривали ее каждую ночь. Грузная женщина заключает Камилу в объятия и приподнимает ее хрупкое тельце. Мне даже не нужно открывать окно, чтобы услышать их пронзительные крики. Двое других стоят, прикрыв руками рты и оглядываясь по сторонам, словно ищут того, кто ее сюда привез. Но я слишком далеко, и не сдвинусь с этого места до тех пор, пока они не затащат ее в дом, а я не смогу без помех убраться отсюда тем же путем, каким сюда приехал.

Из соседних зданий высыпает все больше народа, всех тех, кто искал эту девочку, и мне тяжело скрывать ответы, которые сейчас, вероятнее всего, пытается найти ее мать. Но ночь еще не кончилась, и до рассвета еще многое предстоит сделать, так что, пока в дом заходят несколько оставшихся людей, я завожу машину и, не включая фар, медленно сдаю задним ходом к подъездной аллее следующего жилого дома. Там я разворачиваюсь и выезжаю на главную улицу.

На ту, что ведет к церкви.

Подъехав, я вижу, что в доме приходского священника уже темно. Раб своих привычек, отец Руис наверняка давно в постели. Сейчас только начало десятого, но за последние два года этот человек взял себе за правило ложиться пораньше, а расположенная рядом церковь запирается около восьми часов. Из-за участившихся краж и нехватки волонтёров епархия давным-давно отказалась от круглосуточной работы.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Я подгоняю машину к задней двери дома, составляющего элитную недвижимость этого города. Построенная в двадцатых годах, церковь является одним из немногих мест в центре города, где до сих пор используется локальная система обработки сточных вод. В основном из-за нехватки средств. Ее содержимое откачали всего неделю назад, и крышка еще толком не зарыта.

В это время суток здесь тихо. Дом примыкает к парку Виста Эрмоса, так что, когда я вытаскиваю из багажника машины тело Чака и бросаю его рядом со свежей кучей земли, под которой находится наружная крышка септического бака, меня прикрывают окружающие деревья.

В последний раз, когда я избавлялся от тела, мне было двадцать два года, и я поклялся, что больше никогда этого не сделаю. Наверное, тогда я не ожидал, что столкнусь с подонком педофилом.

Я хватаю из небольшого сарая рядом с церковью одну из стоящих там лопат и вонзаю ее в рыхлую землю. Уже через две минуты крышка полностью откопана, а я даже не вспотел.

Этот тяжелый квадрат бетона — единственное, что заглушает ужасное зловоние отстойника, даже после того, как из него все откачали. Поэтому я предусмотрительно делаю несколько глубоких вдохов. На счет «три» я приподнимаю его из темного квадратного отверстия шириной около полуметра. Оглядевшись по сторонам и убедившись, что меня никто не видит, я тащу обмякшее тело Чака через двор. Порывшись у него в карманах в поисках каких-либо документов и ничего в них не обнаружив, я сталкиваю его в темноту и наблюдаю за тем, как он с глухим стуком исчезает в отстойнике. Чувствуя рвотные позывы, я закрываю крышку, избавляясь и от зловония, и от трупа Чака, а затем закапываю её как раньше. Рискованно оставлять его на территории церкви, но, полагаю, это последнее место, где его будут искать.

Стоя над могильником, я жду, когда мною овладеют чувство вины и муки раскаяния. Сожаление о том, что совершил смертный грех, преступление против Бога. Фома Аквинский мог бы счесть это Доктриной двойного эффекта — убив напавшего на меня мужчину, я предотвратил смерть ребенка. При условии, что изначально у меня не было намерений его убивать, а я знаю, что это не так. С того самого вечера, когда он вошел в исповедальню и принялся в подробностях описывать мне смерть ни в чем не повинной девочки, я знал, что так это не оставлю. Я не мог игнорировать свои отцовские инстинкты, не только по отношению к собственному убитому ребенку, но и к прихожанам, которые ждут от меня стойкости и защиты. И говоря по правде, месть всегда была у меня в крови. Она была там, когда мой отец заставил меня силой выбивать его долги, и снова напомнила о себе, когда полиция не смогла найти ни одной зацепки в убийстве моей жены и дочери. Никакой теологией не изгнать того, что бурлит у меня в венах с того дня, как я появился на свет.

Так что, честно говоря, я совсем не жалею, что прикончил это чудовище.

8.

Дэймон

Из окна своего кабинета я смотрю на кучу грязи, под которой, вероятно, уже начал разлагаться труп Чака. Через несколько лет септический осадок уничтожит его кожу и основные органы, пока он полностью не сольется с тем, в чем находится. Хотел бы я сказать, что знаю все это только в теории, но для меня не впервой смотреть на сброшенный в канализацию труп. Не в последнее десять лет, конечно, но достаточно недавно, чтобы помнить, что тогда я испытывал больше угрызений совести, чем сейчас.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Мои мысли прерывает стук в дверь, и, повернувшись, я вижу выглядывающую из-за двери Айви.

— Отец Дэймон? Секретарь сказала мне, что я могу зайти.

Накрашенные красной помадой губы привлекают мое внимание к ее лицу, к тому, как прекрасно она сегодня выглядит. А может, она всегда так выглядит, просто, когда я раньше с ней сталкивался, то был слишком поглощен своими мыслями.