Дар Божий - Петр Семилетов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все разговоры с Нютой так или иначе скатывались к созданию группы. Нюта уже придумала, как сделать группу популярной — ходить по Киеву и большими буквами писать название на стенах. Простой, действенный способ. Люди подумают — раз пишут, значит, известная группа.
А потом — достаточно одного только концерта в ДК, да хоть в имени Батюка. ДК этот был знаменит — там выступил Летов. И на его концерт ходил брат Нюты Лёха. Лёха был старше сестры и продвинулся в музыке гораздо раньше, но музыкантом не стал. Медведь на ухо наступил. Именно Лёха брал Нюту на разные концерты, именно он с первой зарплаты подарил ей гитару и Нюта, едва не меньше той гитары, пошла с нею в музыкальную школу. Лёха, кажется, знал поименно участников даже самых малоизвестных групп и мог сообщить, кто из них спился, кто покончил с собой, а кто ныне здравствует, но потерял некую искру, которая была присуща, когда человек пил и нарковал.
Сам Лёха только курил и, однако, тоже таил в себе искру, хотя нераскрытую.
Но Лёха тяготел к Лед Зеппелин и музыке семидесятых-восьмидесятых, а Нюта, не отрицая прошлых лет и захватывая вкусом и шестидесятые, пошла дальше, впитывая современность, Лёхой не воспринятую.
Лёха был запасным вариантов ударника для группы.
— Если никого больше не найдем, — говорила Нюта Кире, — Я его убедю. Вернее убежду.
— А где мы ударку возьмем?
— Я же говорю, нам нужен барабанщик со своей установкой.
— И что он, куда-то к нам таскать ее будет?
— Вот почему ударник — основа начинающей группы. У него обычно и есть первая репетиционная база, гараж то бишь, а в ней вожделенная ударная установка.
— Но такой богатый барабанщик уже играет в какой-нибудь группе, зачем ему мы?
— Этот вопрос стоит многого…
— Ты же сама рассказывала, что Летов вообще ставил большой чемодан и по нему нему барабанил. Или по старому дивану, я уже не помню.
— Да это не проблема. И скорее всего, начинать придется с чемодана или дивана. Главное начать.
Чтобы начать, Нюта выискивала среди объявлений в рок-шопе подходящие и обзванивала потом номера. Первый такой звонок ей очень запомнился, ибо в трубку она услышала: «Урлупю, урлупю!». Что показалось ей странным и больше она туда не звонила.
Потом были какие-то козлы, приглашавшие все обсудить за пивом, еще один сразу отмёл — не мой уровень! Следующий оказался пьяным и рыгал в трубку. С девушкой, обладательницей настоящего меццо-сопрано, за несколько скучных телефонных разговоров подружиться не удалось, а от прозвучавшего меццо-сопрано у Нюты в ухе долго потом звенело. Вокалист Паша — мощный гроулинг — сообщил, что ему сейчас не до группы, он готовится в институт. Вокалист Женя внезапно женился, и, по его словам, объявление потеряло силу и вообще он раздал всю свою фонотеку и больше этим не увлекается.
Кажется, что все объявления из рок-шопа были прокляты, и писавшие их люди покидали обойму, либо находили себе группы до того, как им звонила Нюта.
Там, там, за вокзалом, с Соломенки по Батыевой горе шла Нюта.
Около авиакасс Миша вдруг резко замер посреди улицы, странно расставил руки и начал ими двигать. Только по движениям пальцев левой руки Кира догадалась, что Миша изображает игру на гитаре.
— Что с тобой? — спросила.
Миша какое-то время не отвечал, продолжая одухотворенно перебирать пальцами. Он ведь не только неформал, но еще и меломан, а может быть и известный музыкант, только инкогнито. Не хочет, чтобы его слава затмевала простоту общения.
Вернувшись взглядом на землю, Миша пояснил:
— Так, вспомнил один соляк…
И не продолжил. Ему хотелось сыпануть жаргоном, которого он не знал, а будучи каким-никаким писателем, понимал, что нелепо говорить чужими словами, не из души. Из души лез только непонятный «ништяк», значение коего было для Миши туманным, да и сама затея с немым музыцированием на улице показалась ему стыдно глупой, захотелось ввинтиться в землю, закрыть уши руками, зажмурить глаза, оказаться дома. Раз, два, три. Он всё так же стоял напротив авиакасс, мимо вниз и вверх по наклонному бульвару шли люди.
Впереди, за тополями, уже маячил памятник-шпиль на площади Победы и громада гостиницы «Лыбедь» рядом с универмагом.
Но они внезапно свернули направо, в узкую улочку, потому что Кира вдруг предложила:
— Хочешь посмотреть на интересный домик?
Зеленый и двухэтажный, облупленный, он стоял на круглом пригорке, отгородившись сетчатым забором от узкого проулка. Миша сразу решил, что там психоневрологический диспансер, но оказалось иное — туберкулезный! Он сразу задержал дыхание и старался не дышать, пока не отошли, только угумкал Кире в ответ.
Переулок заворачивал в кручу, они с Кирой нырнули между домами налево, там была лестница среди зелени, и сошли на зажатую между старыми доходными домами улицу Чкалова. Под ней, там, под этим с трещинами асфальтом, скрывался студеный ручей.
— Забыли про велотрек! — треснула себя ладонью по лбу Кира.
— Какой велотрек?
— А там! — махнула рукой, — Но уже некогда, опаздываем! Заброшенный велотрек.
Глава 11
— Господин Пуго не одобряет, — раздалось из шкафа. Они и так питались тускло, скудно, набивая якобы лишние деньги в трехлитровые банки, и запихивали их под кровати. Фонд господина Пуго.
— Каша «Артек» это слишком расточительно, — продолжал глухой требовательный голос, — Переходите на гречку!
— Мы в будни едим гречку, а сегодня воскресенье, к тому же государственный праздник, надо отметить, — Маша одна могла еще возражать, взрослые нет, сдулись.
— Не перечить! — крикнул Пуго и стукнул в стенку шкафа.
За наглухо задвинутыми портьерами вечерело, улицей возвращались домой прохожие, не ведая, что всего в десятке метров от них за унылым столом сидит погибшая семья.
— Жрите скорей! — потребовал господин Пуго, — Жрите и идите в коридор! Не заходите час, два, пока не позову! Где моя доска?
— Тут где обычно, — ответила Маша.
— Я буду играть!
В кухне, в банках, всюду стоял чайный гриб. Всё началось с чайного гриба, он был как-то связан с господином Пуго, но для Маши связь
