Хочу все сразу, или Без тормозов! - Юлия Шилова

— Расставанием, чем же еще.

— И ты так спокойно об этом говоришь?

— Я просто очень реалистично смотрю на вещи.

— А может, он из-за тебя разведется?

— Девочка моя, разводятся единицы, а компостируют мозги тысячи. Мне даже проще встречаться с мужчиной, который не обещает каждый день развестись, не проверяет твою нервную систему на прочность, а называет все вещи своими именами: «Милая, мне с тобой очень хорошо, но свою семью я никогда не оставлю».

Я смотрела на Лидку и не верила тому, что она говорит. В глубине души она мыслит и чувствует совсем по-другому. Бесперспективные отношения изматывают душу и забирают энергию. Мы все на что-то надеемся, все ждем чуда и верим в то, что все обязательно изменится и на нашей улице будет праздник.

Чем ближе мы подходили к подъезду, тем все больше я чувствовала какое-то непонятное волнение, объяснение которому я так и не могла найти. Рядом с подъездом стоял какой-то убитый «жигуленок», который побывал уже не в одной довольно серьезной аварии и представлял собой груду металлолома. Может быть, я бы и не обратила особого внимания на этот видавший виды «жигуленок», если бы не тот факт, что на нем не было номеров. Машины без номеров как-то всегда меня настораживали и приводили в замешательство. За рулем «жигуленка» сидел невзрачный молодой человек, лицо которого закрывали массивные очки с черными стеклами. Я и подумать бы никогда не могла, что эта развалюха еще не утратила способности передвигаться.

Когда до подъезда оставалось всего несколько метров, «жигуленок» дернулся и поехал прямо на нас. Быстро опомнившись, мы бросились в сторону дома и побежали к подъезду. Неожиданно я споткнулась о какой-то выступ в асфальте и упала лицом вниз, непроизвольно потянув за собой Лидку. Раздались какие-то непонятные хлопки. В тот момент я еще не понимала, что это выстрелы. Я только понимала, что происходит что-то ужасное. Лидка всем телом навалилась на меня. А затем — громкий скрежет тормозов и абсолютная тишина…

Через какое-то время послышался скрип открывающейся балконной двери.

— Эй, случилось что? — послышался совсем рядом женский голос. — Вам помощь нужна?

Я еще и сама толком не поняла, случилось что-нибудь или нет, но в том, что нас совершенно сознательно хотела сбить эта старая убогая машина, я даже не сомневалась. А еще я подумала о том, что неудивительно, что на балкон вышла женщина, предлагающая свою помощь. Да еще и пожилая. Бесстрашие и сочувствие свойственно многим женщинам. Почему-то мужчины совсем не спешат на подмогу.

— Лидка, что ты навалилась на меня? Больно же! — я с трудом вылезла из-под Лидки и взглянув на ее безмолвное тело, лежащее на асфальте, закричала что было сил. На Лидкиной спине виднелись зияющие раны, из которых сочилась кровь. Только теперь до моего сознания стало доходить, что сейчас произошло.

Я кричала, молила о помощи, ревела и трясла Лидку для того, чтобы она открыла глаза. Но Лидка лежала неподвижно и не отвечала на мои мольбы и просьбы. А еще к нам шли люди. Они обступили нас со всех и громко говорили между собой, сетуя на то, что в последнее время стало страшно выходить на улицу.

Я нажимала кнопки мобильного телефона для того, чтобы вызвать «Скорую», но кто-то из толпы, окружившей нас с Лидкой плотным кольцом, сказал, что уже вызвали и «Скорую» и милицию. Но я хотела сама вызвать «Скорую». Мне хотелось сказать, что она слишком долго едет, и поэтому мы теряем самых дорогих и близких людей. Я всегда боялась вызывать «Скорую», потому что знаю, как страшно находиться с человеком, которому еще можно помочь, но ты ничего не можешь сделать, кроме как нажимать на кнопки телефона и ругаться с тем, кто находится на том конце провода.

Я хорошо помню, как умер мой дед. Мне было лет восемь, когда у него прихватило сердце. Бабушка звонила, вызывала «Скорую». Дед корчился от боли, а на том конце провода говорили, что все машины на вызовах. Как будет свободная бригада, то она сразу приедет. Это было так жутко! Я держала деда за руку и плакала от страха. Мы ждали «Скорую» почти три часа. Господи, даже страшно вспоминать, как тогда дедушка просил нас помочь, мучаясь от дикой, раздирающей боли. Бабушка непрерывно звонила в «Скорую» и просила деда ее дождаться, но дед не смог ждать так долго. Когда «Скорая» приехала, он был уже мертв. Я сидела все так же рядом и держала его за остывающую руку… С тех пор я боюсь вызывать «Скорую». Очень боюсь. Я знаю, как долго она едет…

Я так же сидела, держа Лидку за руку, как когда-то держала за руку дедушку, и набирала до боли знакомый номер. Лидкино лицо освещали уличные фонари. Она лежала с широко открытыми глазами и смотрела куда-то в небо. На минуту мне показалось, что я вижу перед собой крохотную, дрожащую от холода девочку в старенькой плетеной корзинке. Эта девочка хочет есть, пить и просится на ручки к маме. Она такая маленькая и беззащитная. Она совсем крохотная, а уже никому не нужна. Она одна, совсем одна. Брошенная на произвол судьбы молодой женщиной, у которой в силу каких-то обстоятельств не стало сердца. Эта девочка никогда не узнает свою маму, не услышит спетую ей на ночь колыбельную песенку. Она еще не знает, что в этом безумно жестоком мире ей придется не жить, а выживать. Ей придется учиться расталкивать всех локтями, потому что однажды она поймет, что если она не будет этого делать, то забьют ее. Ей придется завоевывать свое место под солнцем и самой зарабатывать деньги на конфеты. Чем больше будет взрослеть эта девочка, тем отчетливей она будет понимать, что она одна и она никому не нужна. Господи, как же это страшно — быть никому не нужной. Никому! Ни одному живому существу на этой земле!

Я попыталась нащупать у Лидки пульс, но из-за своего стрессового состояния уже плохо понимала, есть он или нет. Я наклонилась к Лидке как можно ближе и прошептала:

— Лидок, ты только держись. Умоляю тебя, не умирай. Не умирай хотя бы потому, что я еще не покатала тебя на красном кабриолете. Таком большом, красивом, с белыми кожаными сиденьями. Мы повяжем яркие косынки на головы, наденем темные очки и поедем по столичным улицам. Мужики будут сворачивать головы, а мы будем дразнить их и громко смеяться. А хочешь, мы заедем в твой детский дом? Хочешь? А может быть, и к матери моей заедем. Нет, я бы не хотела заходить к ней в квартиру. Я бы просто дождалась того момента, когда она подойдет к окну, посмотреть, не идет ли кто в гости из собутыльников, сняла бы очки, и в тот момент, когда она на меня посмотрела бы, смачно сплюнула бы на землю, завела мотор и уехала. Лида, я, наверно, чушь несу. Ты скажи, чушь? Нет, Лидка, мы не будем никуда заезжать. На фиг нам кому-то что-то доказывать. Лида, ты мне сейчас, наверно, не веришь, но вот увидишь — красный кабриолет у меня обязательно будет. Я даже сейчас представляю, как мы на нем едем. Лида, а ты представляешь?