Месть - Джим Гаррисон

– Я тебя знал еще мальчиком. А теперь ты обнаглел и обещаешь задушить мою жену за то, что она тебя порезала. Тебя можно понять, но ты забыл, чья она жена. Я могу тебя убить... – Тиби замолчал, прицелился, нажал на спуск, боек щелкнул по пустому патроннику – гость взвизгнул, повалился на колени. – Но не убью. Уезжай завтра же в Мериду. И не возвращайся. Этот человек даст тебе работу.

Тиби нацарапал имя на клочке бумаги и молча протянул руку гуртовщику, который пытался что-то сказать.

– Возьми пистолет в подарок. Как напоминание, что не стоит распускать язык.

Гуртовщик торопливо убежал – он обмочился, и на брюках расползалось темное пятно. Тиби, улыбаясь, присоединился к обедающим друзьям.

– Мне сказали, что мои стада этой осенью особенно тучны.

У Мирейи после относительно благополучного промежутка случился срыв. Дети-аутисты не отзывались; ей не удавалось достучаться до них, добиться хоть самой минимальной реакции. Они сидели рядом с ней на скамье, стеная, как осужденные души в аду, и ей подумалось, что она для них – как фотография для животного: непостижимая тень, на которую не отзываются ни память, ни чувства, Она ела очень мало, болезненно исхудала и пожелтела. Настоятельница хлопотала вокруг нее, не желая потерять выгодную подопечную и не понимая, что Мирейя, как сказали бы в прошлом веке, чахнет, замыкается в собственной версии аутизма, вызванного любовью и болезненной пустотой потерянной любви, так что ночи ее были бессонны, лишены надежды; ночи в полном сознании, как бывает у людей на грани жестокого нервного срыва и у смертельно больных раком, накачанных болеутоляющими до состояния равномерно распределенного ужаса. Они с пронзительной ясностью вспоминают цветущее дерево, виденное в десять лет, и вновь переживают те послеобеденные часы одиночества, опять ощущая запах цветка магнолии, бездумно поднятого с травы.

Тиби лежал в кровати, попивая рюмочку на сон грядущий и читая "Уолл-стрит джорнэл" недельной давности, когда во двор въехал его подручный. Поздние визитеры всегда означают плохие новости, и Тиби сердито отбросил газету.

Подручный вошел в спальню в сопровождении Тиоуронова бульмастифа, который неделей раньше не по случайности откусил руку молодому пеону. Пеон хотел украсть утку из тех, что выращивались к столу Тиби. Совсем недавно Тиби решил бы, что пеон получил по заслугам, но теперь он целый день размышлял, не стоит ли усыпить собаку, и в конце концов решил, что не надо; потом, в тот же вечер, поехал на породистой арабской кобыле к хижине пеона. Пока жена пеона готовила травяной чай, Тиби покачал на коленях двоих детей перепуганного пеона, подарил мальчику дорогой складной нож, а девочке – золотой крестик с собственной шеи. Он велел пеону являться по первым числам в банк в Тепеуанесе, где его будут ждать сто долларов, и сказал, что на следующий день придут слуги и помогут семье перебраться в гораздо лучшее жилье, предназначенное для людей, работающих у Тиби на ранчо. Пеон, который хорошо разбирался в лошадях, отныне будет следить за жеребятами. Тиби встал на путь искупления, косвенно заглаживая свой проступок перед женой, какой бы грешницей она ни была.

Человек, стоявший у кровати, помнил ту ночь, когда держал руки жены Тиби, помнил, как отпустил ее, и она рухнула на пол, и у него на руках остались брызги ее крови. К счастью, Акула не знал, что он неоднократно ходил в бордель и дал женщине отведать изобретенных им лично сексуальных пыток, так что даже под героиновым наркозом она страшилась его появления.

Он сообщил Тиби новость как можно более простыми словами и удивился, когда Акула не отреагировал. Он добавил, что, возможно, именно этот гринго убил громилу, которого они любя прозвали Слоном.

– Несомненно. Следи за ним хорошо. Он ее никогда не найдет, а если попробует подобраться ко мне, мы его убьем.

Когда подручный ушел, Тиби налил себе еще стопку на сон грядущий и отвлекся, вспоминая, как славно они проводили время за игрой в теннис и стрельбой по тарелкам. Под руководством Кокрена он уже почти было выработал хороший бекхенд[42]. Он вдруг понял, как нелепо выглядит, стоя в шелковом халате и думая о разных глупостях вроде тенниса, когда на самом деле надо думать, как убить предателя. Конечно, ему придется либо убить Кокрена, либо уехать в Штаты, а может, так и так придется уехать и велеть отравить Мирейю, чтобы окончательно загладить происшедшее и начать, так сказать, с чистого листа, но он тут же понял, что эта идея ничем не лучше предыдущей. Брошенный жребий упал в такую глубокую кровавую лужу, что никому из них не ждать пощады от воспоминаний. А пока что пусть его бывший друг грызет землю в бесплодных поисках своей возлюбленной.

Амадор снял на время элегантную виллу с большим участком в южном пригороде Дюранго. Там были бассейн, прекрасное собрание скульптур, прохладные комнаты с кирпичными сводами, множество каминов и хорошо оборудованная кухня, где сестра Амадора готовила еду. Амадор нанял и еще одного родственника – высокого худого горца – в качестве дополнительного охранника, чтобы можно было поспать с комфортом или спокойно выбраться в город на разведку.

Наступила самая жара, и Кокрену было очень трудно не сломаться; дни, напитанные зноем, и безветренные вечера, когда он ничего не делал – только сидел в патио, пил "Карта бланка" и смотрел, как насекомые порхают на фоне задника с намалеванными облаками, под которыми медленно, словно засыпая в воздухе, кружили грифы. Эти облака были самые замечательные на земле. Амадор сказал, что ученые приезжают в Дюранго со всех концов света изучать их, и Кокрен поверил. Он смотрел на облака, пока они не начали являться ему в снах – они ускорялись, набегали, пролетали мимо со страшной скоростью, как во время полета на реактивном истребителе.

Амадор явно зашел в тупик и страшно не хотел в этом признаваться, хоть и знал, что Кокрен отнесется с пониманием. Амадор был более или менее знаком с Тиби уже лет десять и считал, что этот король преступного мира обладает выдающимся умом и вкусом. Он никогда не восхищался Тибуроновым богатством – среди американцев, чью собственность он охранял, было более чем достаточно богатых простаков, – но слегка завидовал его непревзойденным талантам в организации крупных сделок, которые дали Тиби возможность расстаться со своим грязным прошлым. Поиски Мирейи служили для Амадора очередным доказательством ума Тиби: женщина явно исчезла с лица земли, словно кто-то (отнюдь не ангелы) вознес ее живой на небо. Ее убрали. Стерли. И ни в одном из надежных источников, имевшихся в распоряжении Амадора, не нашлось ни крупинки улик, говорящих, куда она могла деваться. Амадор не удивился бы, узнав, что ее бросили в какую-нибудь бездонную выработанную шахту или что она лежит в мешке с грузом на дне горного озера. Так он и сказал Кокрену однажды вечером, когда они слишком много выпили, а тот лишь каменно кивнул в ответ.

Легенда Кокрена скоро начала себя изживать. Они объездили всевозможные ранчо, выставленные на продажу, выслушали все заманчивые речи всех членов кинематографической комиссии о привлекательности Дюранго для киносъемок, посетили все древние, покрытые подлинной пылью веков съемочные площадки былых времен – жутковатое занятие, когда узнаешь старые фильмы и прошлое, размеченное этими фильмами, возникает из своеобразного туннеля. Они побывали на идиотской коктейль-парти, устроенной киношниками на одной из съемочных площадок, с оркестром марьячи и роскошным фуршетом. Спиртное текло рекой, и campesinos с любопытством наблюдали с безопасного расстояния. Актриса-модель разозлилась на равнодушие Кокрена – по ее мнению, деланое. По дороге домой Кокрен мрачно предложил Амадору поехать в Тепеуанес и расстрелять Тиби из охотничьего "ругера", который всегда лежал у Амадора в машине. Кокрен сказал, что весело будет смотреть, как эта сволочь подпрыгивает и скачет, в то время как половина его головы разлетается на отдельные кусочки мяса.

– Тогда ты ее никогда не найдешь, – сказал Амадор.

– Ты прав, друг. Я просто фантазирую. Я вижу его лицо в скрещении нитей прицела, притом что мне совершенно не хочется его убивать. Я хочу забрать ее. Вот и все. Чего проще.

– Если она жива.

– Я бы попросил тебя не затрагивать больше эту тему.

– Прости, друг.

Амадор улыбнулся, видя, как он взял под мышку жареного поросенка, нетронутого на шведском столе, и отдал его за забор старому пеону. Сегодня ночью старик радостно объестся до полного несварения желудка.

Через несколько дней Амадор сказал, что пошли пересуды из-за длительного пребывания Кокрена в Дюранго. Они сидели у бассейна, попивая кофе, и пытались придумать какой-нибудь новый план; остаток денег, предназначенных на взятки, ушел напрасно – бывшей бандерше, которую проследили до Масатлана. Поверив сплетенной ею истории, они с надеждой поспешили в Сакатекас по указанному адресу, в омерзительно грязный притон. Эта поездка все время всплывала в памяти кусками; полукомический кошмар, убийственная вылазка ряженых в трущобный переулок.