Давай нарисуем смерть... - Хелен Рой

   Лена перестала сопротивляться. Павел грубо, с дикой силой вошёл в неё. Жертва содрогалось под натиском насильника. Лежа на спине как неживая она терпела, кусая губы, а он продолжал мять её податливое голое тело...

   Наконец кончив, Строитель отстранился от неё, встал.

   - Готовься к свадьбе, - холодно сказал он, застёгивая ремень на брюках.

   Обессиленная Елена лежала на кровати, все слова Павла доносились до неё словно из далека. Она даже не шелохнулась, не выражая никакого интереса.

   - Ты меня слышишь? - встряхнул её Строитель как без чувственную куклу.

   Она испуганно посмотрела на него, до её сознания постепенно стал доходить смысл сказанного.

   - Завтра в ЗАГС пойдём. И в следующий раз будь приветливей. Может, и ты тогда получишь удовольствие, - злорадно рассмеялся он, направляясь к двери.

   Как только Павел ушёл, пересиливая себя Лена села. Слёзы отчаянья и душевной боли застилали ей глаза. Она ненавидела Строителя, желая ему только смерти. Отчётливо представила себе, как берёт пистолет и с хладнокровностью убийцы стреляет в него. Одна пуля за другой вонзаются в тело насильника, забрызгивая кровью стены.

   Теперь она будет обдумывать каждый свой шаг, чтобы вырваться из этой тюрьмы и отомстить. Наверняка её уже ищут. Отец всю милицию поднял на ноги. А Валентин?

   - Как буду я ему смотреть в глаза? - прошептала девушка, закрывая ладонями лицо. - Как мне теперь с этим жить?

   Она легла, сжавшись в комочек, забывшись глубоким сном...

***

   Для Валентина дни тянулись медленно, он потерял счёт времени. Боль мучившая его отступила, уступив место душевным страданиям. Сердце рвалось к любимой, он чувствовал, что она в опасности, но помочь не мог.

   Как только Кирилов стал в состоянии вставать и держать в руках карандаш, он начал рисовать - одержимо, неистово, без остановки забывая про еду и сон. Знахарка качала головой, она уже не уговаривала его поесть или отдохнуть, понимая, что бесполезно. На всех листах художник изображал одну и туже девушку. Тусклые штрихи простого карандаша передавал то ощущение одиночества, боли и тоски в серых глазах красавицы, которое Валентин и сам испытывал сейчас.

   Настал день и знахарка сняла повязку с руки художника. Вид обрубленных пальцев поначалу привёл в ужас. Рука казалась ему чужой, незнакомой. Но человек ко всему привыкает, так и Валентин привык в конечном итоге перестав замечать своё уродство, приняв его как неизбежное.

   В один из холодных вечеров появился незнакомец в чёрном длинном пальто с кейсом. Мужчина держался в тени, так что черты его лица, прикрытые полями шляпы, Кирилов разглядеть не мог.

   - Завтра ты улетаешь в Италию, - незнакомец положил билет и паспорт на стол. - Отныне твоя фамилия Кириели. Теперь ты итальянец. Не возвращайся сюда, пока не настанет момент.

   - Я никуда не поеду! - вскакивая с табуретки, возмутился художник. - Как вы смеете мне указывать, что делать? Я вас не знаю! И я должен вернуться...

   Мужчина поднял руку, останавливая монолог Валентина.

   - Послушай сынок! Ты должен уехать, чтобы вернуться и отомстить Строителю. Но эта месть будет не только твоя! Я никогда ни занимался благотворительностью и не буду, - он поставил на стол кейс. - Здесь деньги. Они за работу, которую ты выполнишь - разыграв партию. Ковалёв умрёт! Как умер мой сын. Но сейчас надо затаиться и выждать время.

   - Почему вы так уверены, что я захочу на вас работать? - раздражаясь, спросил Кирилов.

   - Из-за Елены Троянской!

   Валентин побледнел и сел на табуретку, опустив голову.

   - Что вам о ней известно?

   - Через три дня она станет женой Ковалёва, - спокойно ответил незнакомец, с холодным льдом равнодушия в глаза. - Он её заставил. А всё из-за фирмы. Если ты сейчас вернёшься в город ничего не сделаешь. Сам погибнешь и девушку подставишь! Выбирай сам.

   Мужчина говорил с такой убеждённостью, что Валентин ему верил. Он не знал, что правильней сейчас, остро ощущая свою беспомощность. "Лену нельзя подвергать опасности, ведь она ждёт ребёнка. И раз Строитель на ней жениться, значит, он её не убьёт. А вот его вмешательство, неизвестно к каким последствиям приведёт. Что он сейчас может сделать против вооружённых людей Ковалёва?" - Кирилов посмотрел на свою изуродованную руку и принял окончательное решение.

   - Хорошо я сделаю, как вы хотите.

   - Завтра за тобой приедет машина. Она доставит тебя в аэропорт...

   Октябрьское небо было безоблачным, лучшего дня для полёта и быть не могло. По аэропорту оживлённо спешили люди на свои рейсы, никто не обращал внимания на молодого человека одиноко стоящего с картиной в руках. Он смотрел сквозь большое окно на взлетающие самолёты, и думал о любимой, которую оставлял, убегая как последний трус. Валентин приложил к стеклу левую ладонь. На миг ему показалось, что он физически ощутил тепло Лениной руки.

   - Объявляется посадка на рейс триста сорок пятый, - объявил приятный женский голос из динамиков.

   Валентин вздрогнул. В последний раз посмотрел с тоской в окно и направился к стойке регистрации, откинув все сомнения.

   Когда все пассажиры заняли свои места и пристегнулись, командир корабля дружелюбным голосом сообщил, что самолёт взлетает. Через несколько минут боинг взмыл в небо, унося Кирилова в Италию на долгих двенадцать лет ...

***

   Лена с трудом подняла тяжёлые, опухшие веки. Всё та-же серая комната, белый потолок и большая двуспальная кровать. Рядом никого. Вчера опять приходил Павел, и снова насилие. В такие минуты Елена закрывала глаза и всё терпела, стараясь угодить "жениху". Только так у неё появлялся шанс на маленькую свободу. За "правильное" поведение ей разрешили перемещаться по дому...

   Девушка встала. На полу лежала её новая одежда, купленная Ковалёвым. Лена наклонилась и подняла платье и нижнее бельё. Кое-как оделась. Взгляд случайно упал на смятые простыни. Она села на край кровати, стиснула голову руками и заплакала. Каждое утро возвращалось ощущения замкнутого круга, из которого нет выхода. Нервы на приделе. Троянская не знала насколько у неё хватит сил терпеть каждодневные истязания души и тела. Хоть в петлю головой, только ребёнок и останавливал.

   Она дала волю слезам, оплакивая свою судьбу, но легче от этого не становилось. Смертельная тоска и безысходность душили, вызывая спазмы боли в груди.