Женская собственность. Сборник - Валентин Черных

— Почему?

— Потому что он оказался нормальным армянским мужчиной, как его отец и как его дед. Я должна была сидеть дома и ждать его, а он шлялся с друзьями.

— Но ты же сидела с ребенком.

— Если бы. С ребенком сидела его мама. Я однажды взбунтовалась, и мне сказали: пошла вон. Я пошла, но мне не захотели отдать сына. Был даже суд. Но судья, нормальная русская баба, решила в десять минут: сын воспитывается матерью, отец платит алименты со всех видов заработка. Я отправила сына к своей матери, могли ведь выкрасть, увезти на Кавказ, а там я бы никогда его не нашла.

Потом, уже на четвертом курсе, я вышла замуж за капитана СЧС, это средний черноморский сейнер. Я понимала, что через год меня пошлют в какую-нибудь сельскую подмосковную школу. Я очень не хотела возвращаться в деревню. Но в Москве можно было остаться, если выйти замуж за москвича. А москвичи не попадались, даже хромые и горбатые москвичи не предлагали выйти за них замуж.

И тут появился он. Я ехала в метро, и напротив меня сидел он. В шикарном костюме, ботинки, часы, кейс — все заграничное, купленное не здесь, у нас, а там, ведь то, что продавалось из импорта здесь, мы все знали. Он подсел ко мне и предложил поехать к нему в Крым. И сразу сказал, что не женат, что я ему безумно нравлюсь, это была весна, накануне Первого мая. Уже тогда началось это советское праздничное безумие — отмечали майские праздники, потом наступал День Победы, и вся страна до десятого, а иногда и до двенадцатого мая не работала и не училась. Я подумала, а чего теряю? В крайнем случае просто проведу эти дни на море. Так получилось, что я никогда не была на юге у моря. И я ему сказала:

— Поедем!

И предложила заехать в общежитие за вещами.

— А какие нужны вещи? — спросил он.

— Белье, хотя бы пару платьев и джемпер, если будет холодно.

— Выходим, — сказал он.

Мы с ним направились в ГУМ и купили мне ночную сорочку, белые чешские туфли, кофточку латвийскую шерстяную, вполне модную. Поехали в аэропорт, купили билеты на Симферополь, он успел позвонить своему другу, который встретил нас в Симферополе на «Волге» и отвез в Керчь, откуда был мой капитан.

Он поселил меня в гостинице. Мне надо было убедиться, что он не женат, и я попросилась к нему домой. Квартира явно холостяцкая, небольшая, но я решила, что на первое время вполне сойдет. Я переселилась к нему, рассказала о своем замужестве, о сыне, он — о своей неудачной женитьбе. Мы ходили по городу, его в Керчи знали если не все, то многие. Он представлял меня как свою невесту. Мы решили пожениться. Брак оформили в Москве. Правда, оказалось, что он не капитан сейнера, а механик. Но этому вранью я как-то не придала значения. Лето я провела в Керчи вместе с сыном, сходила в районный отдел народного образования, и мне пообещали, что со следующей осени возьмут на работу учителем английского. Осенью я уехала в Москву в институт, у него начались осенние и зимние путины — вначале хамса, потом керченская селедка, потом крупная ставрида в Поти, мелкая ставрида в Севастополе и Ялте. Я к нему прилетала в Поти, в Ялту. Перед тем как мне получать направление на работу в Керчь, он почему-то завел разговор, что сам готов перебраться, если нельзя в Москву, то можно и в Подмосковье, а оттуда ездить на работу в Москву. Меня это насторожило. Я поехала в Керчь, у меня в городе уже появились знакомые, и выяснилось, что его уволили за пьянство, и что это не первое его увольнение, и что живет он теперь в старообрядческой деревне под Керчью у своих родителей, а квартира была служебная. В Керчи у меня без квартиры и прописки сразу возникли проблемы с работой. Конечно, я могла остаться в деревне, где жили его родители, в деревенской восьмилетке как раз не хватало учителя английского языка.

Несколько дней шли дожди, дорогу так развезло, что до деревни моего мужа я не могла добраться рейсовым автобусом, и часть дороги пришлось идти пешком. Я впервые была в крымской деревне. На самом берегу моря, но почему-то почти без зелени, деревья только садовые во дворах. И меня взяла такая тоска, что я уехала, вернее, ушла на второй день, улетела в Москву и получила распределение в железнодорожную школу. А тут оказалось, что мой муж за это время в Керчи потерял вроде бы паспорт, ему выдали новый, без нашей московской регистрации. И он успел увести жену от одного из офицеров милиции. Его обвинили в многоженстве и грозились посадить в тюрьму. Он прилетел в Москву и умолял меня о разводе. Мы и развелись. Когда в школе узнали, что я была дважды замужем и дважды разведена — а я, полная идиотка, даже не сменила паспорта, и в нем остались все штампы регистраций и разводов, — бдительные местные жены очень насторожились. У меня и романа не было, просто мне симпатизировал учитель физики, муж помощника прокурора, но учительницы устроили мне такое, что я после одного учебного года попросилась сюда в школу. Мне повезло, что учительница английского языка вышла замуж за офицера, а его перевели на Кавказ, и она уехала с ним.

У меня есть подруга, я с нею два года в комнате общежития жила. Она еще в институте первую сотню разменяла.

— В каком смысле?

— В прямом. Она с сотней мужиков переспала, и мы это событие отметили. А этим летом она позвонила и собрала подруг, чтобы отметить вторую сотню.

— У нее было две сотни любовников?

— Не так и много, у некоторых, говорят, больше.

— Она работает учительницей?

— Она работает переводчицей в «Интуристе». Возит иностранцев по стране. В каждой поездке она отстреливает не меньше двух, а поездка — не больше недели, и то если в Среднюю Азию, а если по Золотому кольцу: Суздаль, Владимир, Ростов Великий, то всего три дня. Она вышла замуж за бельгийца и уезжала в Бельгию. Юная, нежная, заботливая блядь.

У меня было трое мужчин — два законных мужа и третий незаконный.

— Уже здесь? — спросил он.

— Да, здесь, — подтвердила она. — Это ты. И меня все осуждают за легкомысленность поведения. А я просто доверчивая дура.

От откровенности и выпитого вина она раскраснелась, ей было жарко, она сняла шерстяную кофту и осталась в одной шелковой блузке. Лифчик она носила, только когда ходила в школу, чтобы не смущать старшеклассников, они отвлекались от уроков, рассматривая ее самую большую грудь в классе, полный четвертый размер, как говорила она, школьницы выше третьего не дотягивали.

Надо было отвечать что-то, а что — он не знал, поэтому обнял ее и стал расстегивать пуговицы на блузке. Она этот жест поняла как прощение, почти мгновенно сбросила блузку, стянула вместе с трусиками брюки. Такой неистовой он ее никогда не знал. Он устал, но она находила какие-то точки, нажимала на них, она была сверху и медленно двигалась, а он будто плыл в теплой приятной воде. Когда она уставала, то ложилась на бок, он прижимался к ее спине и тоже не торопился, как будто это была игра. Иногда выигрывал он, она не выдерживала, срывалась, не отпускала его, и он чувствовал, как она толчками выталкивала из себя накопившуюся страсть. Ему хотелось растянуть наслаждение, но у нее были другие установки, если очень хочется, получай все сразу. И она уже не отпускала его, и все его попытки хотя бы на несколько секунд выйти из нее пресекались, ее ноги смыкались на его спине, он понимал, что борьба бессмысленна, и уступал. Когда она кричала, почти не сдерживаясь, он закрывал ей рот ладонью, в коттедже были очень тонкие перегородки, а во второй половине жила семья зоотехников: он — главный зоотехник, она — просто зоотехник. Он был старше своей жены лет на двадцать. Как-то после ночи, когда Лида была у него, он встретил утром жену зоотехника Ванду, зоотехник вывез ее из Западной Белоруссии. Они одновременно вышли из дома. Открывая калитку, он пропустил ее вперед, она буквально на секунду прижалась к нему и сказала шепотом:

— Пусть она не кричит, потом я не могу заснуть до утра!

ПЯТАЯ ЛЮБОВНИЦА

Он, наверное, впервые посмотрел внимательно на жену зоотехника. Было ей совсем немного за тридцать, стандартного роста — метр шестьдесят, сорок восьмой размер одежды. Такой стандарт нравится всем мужчинам, это естественный стандарт для женщины — не маленькая и не большая, подходящая для любого мужчины, на таких обращают внимание и мужики гренадерского роста, и почти карлики. А по волосам с рыжиной можно было предположить, что у нее нежная кожа.

Коттедж с участком для двух огородов был обнесен забором, но калитка с воротами в заборе была одна, а входы на противоположных сторонах коттеджа. Кто бы к кому ни заходил, все приходящие просматривались из других коттеджей, потому что яблоневые деревья, которые посадили в прошлом году, могли закрыть обзор только лет через десять.

В коттедже был общий утепленный коридор, разгороженный дощатой стенкой, но чердак не разгораживали, просто поделили чердачную площадь старыми стульями, этажеркой и деревянными лавками.