Побег от ствола судьбы на горе жизни и смерти - О'Санчес

Нестор заехал во двор, отворил дверцы гаража (шеф не терпел автоматических горизонтальных), вывел свой спортивный «ауди», а на его место загнал длиннющий «кадиллак».

– Ну что, шеф, я поеду?

– Спасибо за службу, сынок, ты в общем и целом неплохо себя проявил… Мама, какой ужин! Ему еще до дому добираться, идите в дом, я сейчас… Не забыл про завтрашний день, что сделать должен?

– Как можно!

– И все-таки. Позавтракал, завел машину… Дальше?

– Встретился с Подкидышем, объяснил ему, что и как, потом к Герману за реб…

Дядя Джеймс с разворота врезал ему в ранее пострадавшее ухо:

– Уже забыл, морда! Подкидышу надо от меня привет передать. Не забудешь теперь?

– Да я и так бы не забыл. Что вы меня сразу по больному-то уху! Ох!…

Джеймс уже со злобой ударил слева в челюсть:

– А ключи от конторы ты с собой увезешь, да?

Нестор обмер от ужаса: «Забыл!» Он стал поспешно шарить в кармане:

– Виноват! Хоть убейте, шеф, черт попутал на рад… – Нестор опомнился, но опоздал до конца проглотить глупое свое слово и теперь стоял ни жив ни мертв.

– Да уж не буду убивать. А вот другие не упустят своего случая. Им-то все равно будет – на радостях ты или по глупости обмишурился. «Рога посшибаем!» Учиться тебе надо, а не о бабах думать. Ступай. И помни, я за тобой присматривать буду. Может, и выйдет из тебя толк, хотя… Ступай, а то поздно уже, хулиганья на улицах полно… – Нестор с готовностью захохотал…

Близилась полночь. Нестор на всей скорости гнал в порт: надо успеть, пока ребята не разбрелись, обмыть такое дело. Завтра важный день, вставать в шесть, но по граммулечке можно! А Дудя-то, сволочь, как ловко его поймал, да еще дважды! Вот ребятам смеху будет, если узнают… Да как не узнают – охранник-то видел. Убью Подкидыша! Как подставил, морда!

Мать уже хлопотала на кухне, разогревая ужин, отец похрапывал перед телевизором. Джеймс крепко устал за сегодняшний день. Он пошел под душ, из ванной сделал оставшиеся звонки, решил позвонить Ванде, – раздумал, хотя не видел ее неделю. В сорок шесть уже не мечтаешь о бабах с прежней жадностью. Есть не хотелось, но мать опять начнет скрипеть и предостерегать насчет здоровья…

– Что новенького, мам?

– А ничего. Рыбки свеженькой нажарила, остыла, тебя дожидаючись. И картошки пожарила, как ты любишь. Отец хорошо поел, вон – спит. А по телевизору выступал преподобный отец Лопес, и он объяснил…

Джеймс привычно мычал в нужных местах, но не слушал – своих забот и мыслей хватало. Сейчас бы поспать, но следует дождаться Патрикова звонка…

Все же он задремал в кабинете за столом, но, услышав зуммер, сразу вскинул голову – без четверти два – и снял трубку, готовый к любым неожиданностям.

– Сорок два талера, шеф, ботинки были поношенные.

– Не выделывайся. Порядок?

– Пока да.

– Ты где?

– Дома.

– Хм, быстро. Завтра, в смысле – сегодня, в 8:30 в конторе встречаемся. И послезавтра весь день со мной, ничего больше не планируй. Захвати газеты. Спокойной ночи.

– Спо…

Джеймс широко и с наслаждением зевнул и отправился досыпать в постель, завернув по пути в туалет за малой нуждой.

…Патрик остановил мотор метрах в пятидесяти от нужного дома, рядом с мусорными баками. В половину первого ночи многие окна еще светились, и это было хорошо. (Шоферу, щупленькому и узкоглазому, не по-китайски, правда, велено было ждать и ни в коем случае из машины не выходить.) Затем он взял на обе руки объемистый полиэтиленовый мешок (туфту, чтобы лицо прикрыть) и посеменил ко второй парадной. В подъезде было почти пусто, ничего прикрывать и не понадобилось. Патрик перехватил мешок под мышку и быстрым скоком добрался до четвертого этажа. Там он прислонил его к стене и через несколько секунд, подойдя к двери, нетерпеливо и быстро стал жать кнопку звонка, словно стрелял короткими очередями.

– Кто там? – фальшивым сонным голосом спросил Червончик.

– Кто, кто – зенки протри, урод! – С этими словами Патрик поднял левую руку в перчатке и сделал ею полукруглый козырек над дверным глазком.

Может быть, осторожный Червончик и не стал бы смотреть в глазок, а тем более открывать, но он узнал характерный голос Патрика, пьяного в стельку. Сильнейшее удивление пополам с любопытством заглушило тот факт, что снизу не позвонил охранник, и он прильнул к глазку. Патрик, увидев затемнившуюся точку глазка, стремительно поднял правую руку, уперся глушителем в козырек ладони и выстрелил дважды. Важно было не прижимать ствол с глушителем к двери, иначе пистолет автоматически встал бы на предохранитель. За дверью тяжело шмякнулось тело. На лестничной клетке шум также был минимальным: два негромких хлопка да звон гильз, упавших в полиэтиленовый пакет с дыркой, надетый на правую руку с пистолетом. В левой руке Патрик уже держал ключ. Открыв замок, он отворил дверь, насколько позволила дверная цепочка, и заглянул внутрь. На полу в прихожей навзничь лежал Червончик, здорово похожий на труп. Сходство усиливало кровавое месиво на правой стороне лица и куски мозговой ткани, выпрыгнувшие из затылка. Патрик вернул дверь в прежнее положение, замкнул ее и развернулся. На площадке все было тихо. Он пересек площадку, сорвал клейкий листок, закрывающий глазок в двери напротив, подобрал мешок и, выпростав правую руку из пакета, сунул в него пистолет, но так, чтобы легко было вытащить в случае чего. Можно было уходить. Патрик положил ключ в карман и вынул оттуда револьвер с холостыми патронами, после чего выстрелил дважды, целясь в лестничный пролет – чтобы копоть в стены не попала. И со всех ног рванул по лестнице вниз. Хорошо, что все пять минут, которые длилась операция, никто из жильцов не объявился в парадной, иначе двойным убийством было бы не обойтись. А так – никого лишнего: Червончик и охранник. Того он заколол, когда вошел в парадную, открыв дверь своим ключом, а тело аккуратно уложил под стойку…

Подбегая к машине, он видел краем глаза, как загораются окна в доме. Шофер включил зажигание и отворил дверцу. Так же, краем глаза, фиксируя неподалеку во дворе человека, запоздало выгуливающего собаку, Патрик заставил себя притормозить, запихал пистолет поглубже в мешок, набитый мусором и банановой кожурой, и забросил все это в мусорный бак. Хлопнула дверца, и белая машина, взревев, умчалась в ночь. На пешем маршруте, как помнил Патрик, осталось по крайней мере два более-менее отчетливых следа ботинок 38-го размера. Пистолет (уже без глушителя) тоже должны найти, по идее; это был ствол старого образца калибром 9 мм, принятый на вооружение в Красном Китае.

– О-о, – счастливо застонал Патрик, переобуваясь в машине, – еще немного, и я без ног остался бы! Тормози здесь!

Они аккуратно захлопнули дверцы, проходными дворами выбрались на параллельную улицу и пересели в другой мотор. Еще через пару минут они затормозили возле кочегарки. Патрик лично спалил обувь, вязаную шапочку, пакет, перчатку с левой руки и напальчники с правой. Сгорел и стилет, поскольку был выточен из дерева, и вся верхняя одежда (мало ли – кровь, пороховые газы). А гильзы они выбросили из окна в воду, когда проезжали через канал.

Кочегар, он же оператор котельной, спал, мертвецки пьяный. За него дежурил племяш, который приторговывал краденым и потому очень ценил расположение банды, на чьей территории он действовал и проживал. Но что сжигали – не видел и он, уйдя в свою (дядину) каморку и не желая ничего видеть.

Очередной день принес очередные заботы. Подкидыш с волнением приступил к своим новым обязанностям. Прожив на свете двадцать один год, он успел многое повидать: и детдом, и тюрьму, и смерти корешей, и даже несложное венерическое заболевание. «Привет» от дяди Джеймса он воспринял как стоик, после того, правда, как Нестор объяснил ему ситуацию. Следов на лице не осталось, ибо Нестор, в обмен на будущий магарыч, сжалился и бил в лоб подушечкой кулака. Голова все равно звенела полдня – лапы у Нестора как кирпичи. Все то, что Нестор освоил за восемь месяцев нелегкой службы и выполнял «на автомате», Подкидышу давалось с трудом: дежурство в качестве телохранителя – это одно, а бессменное адъютантство – совсем другое. В перспективе у Подкидыша были бессонные ночи, бесконечные ожидания, вечные нахлобучки от шефа, едва ли не спортивный режим, еженедельные дрессировки у Патрика и в конце концов почти верное повышение. Дядя Джеймс никогда не забывал приподымать достойных ребят, все это знали. Поэтому братва хоть и с сочувствием отнеслась к назначению Подкидыша, но втайне почти каждый примерял к себе такой жребий – любая травинка тянется к солнцу, любой человек мечтает о большем.

Дядю Джеймса безумно раздражали постоянные огрехи Подкидыша, но он терпел и был доброжелательнее обычного, поскольку понимал и состояние своего нового адъютанта, и то, что притирка – процесс обоюдный. Парень старается, а опыт – что опыт? – опыт придет.