Повести и рассказы - Святослав Сахарнов

МБВ-10 тарахтел мотором, раскачивался на волнах, неторопливо шёл вперёд. На палубе, кроме меня, был один Телеев. Он стоял на корме за рулём и смотрел вперёд. Перед ним на машинном люке лежал бинокль.

Впереди был западный берег залива.

С неба падала морось. На люке, на медных водолазных шлемах — всюду были капли. У Телеева промокла кепка. Она была сплющенная, как блин, и блестящая.

— Скажите, — спросил я, — что мы будем ловить?

— Трепангов.

— А где?

Шкипер пожал плечами.

Ветер был несильный, но с моря шла тяжёлая пологая зыбь. Она лениво раскачивала бот.

Мы подошли к берегу. Здесь зыбь вела себя совсем по-другому. Она выбегала на мелководье, поднималась горой и с рёвом обрушивалась на камни. Вода около берега была мутная и кипела.

Вся команда вышла на палубу.

— Нельзя здесь работать! — сказал Телеев. — Придётся идти прятаться.

— К Сибирякову?

— Туда.

Ко мне подсел один из матросов.

— Можно посмотреть? — спросил он и показал на фотоаппарат.

Прежде чем дать ему камеру, я сам посмотрел через неё на море. В зеленоватом стекле отражались хмурые берега. Шевелилась белёсая горбатая зыбь.

— Сейчас будем проходить кекур Колонну! — сказал матрос. — На ней нерпы живут. Вот она.

Катер проплыл мимо одинокой, торчащей из воды скалы. Она и верно была похожа на колонну. С одной стороны от скалы отходила в море коса. На косе лежало несколько чёрных тюленей — нерп.

Услыхав катер, нерпы нехотя поднялись.

Я взял у Телеева бинокль и стал их разглядывать. У нерп были усатые собачьи морды и блестящие — бусинами — глаза. Кипящая пена подкатывалась под их лоснящиеся бока.

Самая осторожная из нерп сползла в воду.

Катер отвернул, оставил кекур Колонну за кормой и направился к острову Сибирякова. Здесь в тихой, укрытой от волны и ветра бухточке Телеев отдал якорь.

Первым под воду полез он сам.

За бортом пузырилась вода. Гладкий след, который оставался за водолазом, шёл кругами. Телеев бродил по дну.

— Как танк ходит, — с уважением сказал матрос.

Его звали Володя Шапулин. Пока мы шли к острову, он рассказал мне о команде.

Шкипер катера, он же старший водолаз, — Володя Телеев.

Моторист — Самойлов. Прозвище — Дед.

Матрос — Веня Жаботинский. Второй водолаз — он, Шапулин. И всё.

Команда — четыре человека. Когда много работы, Телеев берёт с собой ещё одного-двух водолазов.

Сейчас работы немного.

— Трепанга стало меньше. Выбрали его, — объяснил Володя. — Надо новые места искать. Раньше, бывало, только спустишься, готово — полная питомза. А сейчас!..

Питомза — верёвочный мешок. В неё собирают трепангов.

Передо мной около телефона стоял Дед. Он был молод, белобрыс и на деда ничуть не похож. Только нос широкий, как у Деда Мороза.

Телеев сделал под водой ещё круг и начал приближаться к катеру.

— Стой! — крикнули ему в телефон.

Пузыри всплывали уже у самого судна.

На дно опустили на верёвке карабин — стальной крючок с защёлкой. На карабине — пустую питомзу.

— Готов! — прохрипел телефон.

Верёвку стали тащить.

Из глубины показался серый мешок, набитый чем-то блестящим, коричневым.

Питомзу перевалили через борт, раздёрнули шнурок, которым она была завязана, и из мешка на палубу хлынул поток шишковатых, скользких, похожих на кедровые шишки, червей.

Это были трепанги. Большие — с ботинок, и маленькие — с кулак.

Пустую питомзу, которую опустили на крючке, Телеев снял и оставил у себя.

КАКОЕ ЗВОНКОЕ СЛОВО: ПИ-ТОМ-ЗА!

Трепанги лежали на палубе молча. Они шевелились чуть-чуть, почти незаметно.

Шапулин и Веня выпотрошили их, промыли, уложили в бочку. Поверх налили воды.

На палубе стояло три бочки.

Это наша норма, наш план. Ради этих бочек мы и пришли к острову.

Я сунул в бочку руку и вытащил оттуда трепанга. На ощупь он был совсем как резиновая игрушка. Упругие шишечки на его спине торчали во все стороны.

Достал альбом и нарисовал его.

Первый рисунок для книги готов.

Домой мы возвращались вечером. Я сидел вместе с Шапулиным на люке. В ногах у нас стояли бочки с трепангами.

— Какие они все разные, — сказал я, — коричневые, жёлтые, пёстрые.

Шапулин кивнул.

— Разные, — сказал он. — Другой раз посмотришь на дне, каких только нет. Вон один с края лежит — совсем чёрный. А говорят, даже белые есть. Мне не попадались.

— Белые как снег?

— Не знаю.

Сегодня Шапулин опускался последним. На нём уже был грубый свитер, штаны, связанные заодно с носками. Он сидел как большая шерстяная кукла. В горле свитер был растянут, и шея из него торчала.

— Я школу после восьмого класса бросил, в техникуме учился, рассказывал Шапулин. — В сельскохозяйственном. На механизатора. Моторы хорошо знаю. Неделя осталась до экзаменов — уехал. Сюда завербовался.

— Что же так?

— Не знаю, понесло… Здесь мотористом сначала был. Не понравилось: стучит сильно. И всё время внизу, без воздуха.

— А как же ваш Дед?

— Так он настоящий моторист, а я — так.

На палубу вышел Жаботинский. Он потянулся, сделал упражнение — шпагат и полез на рубку набрать из бочки пресной воды.

Из открытого люка кубрика повалил голубой ядовитый дымок. Загремели жестяные кружки. Жаботинский готовил чай.

— Говорят, все животные бывают чёрные и белые, — сказал Шапулин, даже слоны… Я учиться зимой хочу. Школу, дурак, бросил. Как думаете, теперь смогу?

— Теперь тяжело будет. Не знаю.

— Зимой мы на берегу болтаемся. Я буду стараться.

Рядом с бочками лежал кусок бамбукового ствола. Настоящее бревно, только пустое и внутри с перегородками.

ЗАЧЕМ ОНО?

Когда про человека хотят сказать плохое, про него говорят: «Бамбук!»

Придя домой, мы стали сдавать трепангов.

— Жаботинский — бамбук! — крикнул Телеев.

Ага!

Но Веня не обиделся, а поднял бамбуковый ствол. У каждой бочки была сверху верёвочная петля. Жаботинский продел бамбук в такую петлю и положил конец ствола на плечо. За второй конец взялись Дед и Шапулин.

Они подняли стокилограммовую бочку. Один конец держали двое здоровых парней, второй — маленький квадратный Жаботинский. Осторожно ступая, они понесли бочку с катера в разделочный цех.

Я вспомнил: Жаботинский — знаменитый силач. Значит, Веня — по праву его однофамилец.

И ещё я понял, зачем на катере бамбук. Тут никакое другое дерево не выдержит.