Его сбежавшая невеста - Любовь Попова

принесла. Оставалась только одна бутылка в сумке, которые принес Харитон из дома Светланы. Можно, конечно, обмануть его, сказать, что воды нет и пусть терпит до утра. Да, так и сделаю.

— Мне сказать волшебное слово?

— Если ты, конечно, умеешь, — почти выплевываю я шепотом и сажусь на кровати, стараясь не издавать лишних звуков.

Он лежал на кровати, как я и предполагала, смотря прямо на меня. Но не это меня смутило, а что в отличие от нас с Данилой, спящих в пижамах, он лежал в одних трусах. И судя по всему, его мучала не только жажда.

— Пожалуйста.

Он так и лежал не шелохнувшись, а я продолжала как идиотка разглядывать его тело в тонкой струйке лунного света. В школе он часто мелькал прокаченным торсом, смущая и восхищая всех девчонок и немало учителей. Но я уже давно поняла, что ни один юноша не сравнится с тем, каким совершенным может быть мужчина. Ни у одного юноши не будет такого рельефа, таких вен на руках, и шрамов, которые совершенно не портят внешний вид.

Сердце заходится от стука. Во рту пересыхает. Мне тоже нужно попить. Срочно. Да и понимающий взгляд Харитона не способствует спокойствию.

Я поднимаюсь и резко, больше несмотря на него, иду к рюкзаку, чтобы достать бутылку. Но ее там не оказывается. И в этот момент я слышу звук откручиваемой крышечки. Я медленно поворачиваю голову и замечаю, как Харитон, не дуя в ус, пьет воду, смотря прямо на меня.

У меня челюсть чуть не падает от возмущения. И зачем нужно было меня поднимать, чтобы что? Продемонстрировать свое тело? Или то, как легко можно меня развести?

— В голове крутится много эпитетов в отношении тебя. Выбери самый мерзкий, — шиплю я, поднимаюсь и сдергиваю со стула шаль. Мне нужно на воздух. Подальше от него. Заодно и воды наберу, раз уж все равно не спится.

— Сексуальный мерзавец? — слышится вслед, но я просто закрываю двери и глубоко вздыхаю. Ночи в этих местах самое удивительное явление. Редко, когда небо затянуто тучами, являя миру россыпь звезд, а ветер легонько колышет деревья, создавая настоящую музыку природы. Может и хорошо, что мне не спится. Теперь, когда Харитон знает про это место, мне придется отсюда уйти, забыть про него, чтобы и Светлана Павловна тоже не пострадала. Поэтому последнюю ночь я хочу насладиться воздухом, видами и своим ощущением в этих местах.

Ева Павловна нашла меня на остановке, когда я сбежала от семьи Рашида. Я ревела и не могла остановиться, вспоминая все, что произошло за последние семь месяцев.

Она протянула мне платок и спросила, что случилось. А я, не думая, вывалила на нее все свои беды. В том месте, где я сидела, была станция. Именно на нее она повела меня, а затем привезла сюда. Пока я жила в этом домике, пытаясь понять, что делать дальше, она принесла мне новые документы, оказывается, она работала в загсе.

Заранее сделала свидетельство о рождении на Данила, поставив прочерк в графе «отец», и вместе со Светланой Павловной принимала роды, когда пришло время. К зиме мы переехали на ее квартиру, а еще через полгода она слегла в больницу. Оказывается, у нее был рак.

Именно в той больнице я встретила умирающего отца, которого так и не смогла оставить одного и забрала на квартиру. Наверное, надо было оставить его умирать, тогда я не влезла бы в долги и не была на грани потерять квартиру женщины, которая сделала для меня столько добра.

Вот она, ее могила. Вместе с мужем и маленькой дочкой. Я набрала цветов и возложила их на три могилы, мысленно поблагодарив Еву за все, что она для меня сделала. И извинившись, что я не смогла оправдать ее ожиданий.

— Так странно видеть твою могилу, — слышу позади голос Харитона. В ночи, на кладбище мне почти страшно, но не настолько, чтобы закричать. Я просто замираю, продолжая сидеть на корточках. Потом медленно встаю и поворачиваю голову, замечая Харитона и ведро в его руках. Пошла, называется, за водой.

— Она не моя.

— Я уже понял. Значит, это та женщина, имя которой ты украла.

— Господи, ты можешь замолчать и не нести чушь?! — не выдерживаю. – Я никогда ни у кого ничего не крала! Не надо меня ровнять по себе! Никого не надо.

Я дергаю подбородком и подхожу близко, чтобы забрать ведро, но он крепко вцепился в него и вдруг насмешливо оглядывается.

— Знаешь, а я ведь никогда не трахался на кладбище.

— Можешь начинать, отдай только ведро, — снова пытаюсь я отобрать, но он не отпускает. Тогда я просто тяжело вздыхаю и иду по направлению ручья. Он за мной.

— Ты растеряла свое чувство юмора.

— Нет, но порой шутки не уместны. Особенно в таком месте.

— Она была тебе дорога? — продолжает он спрашивать, а я уже понимаю. Не отлипнет, пока не расскажу хотя бы часть правды.

— Она принимала у меня роды. Дала новое имя. Дом. Стала матерью. И шутить, а тем более трахаться в ее присутствии оскорбление ее памяти.

— Извини.

Мне даже показалось, что я ослышалась.

— Что?

— Я извинился. Слово из шести букв и трех слогов. У меня не было матери, мне эту всю хрень не понять.

— Мне пожалеть тебя? — огрызаюсь, хоть и понимаю, что во многом он прав. Его мать. Я видела ее пару раз до того, как она покончила с собой. И меньше всего ее интересовали дети. А мужа она и вовсе ненавидела. Ходил слух, что Геннадий Черепанов изнасиловал ее вместе с друзьями, а потом вынудил жениться и родить ему детей. Не знаю, насколько все это правда, но факт в том, что мое детство было лучше. А это имеет значение. Большое значение. Может быть, поэтому я подсознательно держалась подальше от этой семьи. Они принесли нашей столько горя, мне не хотелось, чтобы Данила был частью этой гнили.

— Я никогда не просил меня жалеть, — высказывается он, ровняясь со мной. Мы почти приблизились к ручью, который светился отражением луны.  - От тебя я хотел лишь преданности. Любви, если хочешь.

Харитон, ничего более не говоря, подходит к нему совсем близко, ставя ногу на не очень надежное место. И в моей голове происходит какой-то сдвиг. На кладбище желания шутить не было, но