Детская игра - Реджинальд Хилл

«Мой сын — офицер…» — всегда говорила Гвен с надменным видом. «Мой сын — десантник», — кичился Сэм. Вот и выходит: в том, что бедняга так кончил, изрядная доля их вины. Я никогда не покидал Англии. Ну, а он заснул навеки на берегу Средиземного моря. Сэм в конце концов смирился с этим, а она — никогда. Просто не хотела верить. Конечно, трудно жить, когда знаешь, что ты в ответе за смерть сына…

Эти глубокие философские размышления привели Хьюби в прекрасное расположение духа. Его трубка потухла, и он снова раскурил ее.

— Вы помирились с семьей вашего дяди? — спросил Гудинаф, словно побуждая Хьюби продолжить рассказ.

— Я полагаю — да. Мой отец умер в 1958 году. Дядя Сэм приехал на похороны. Я поговорил с ним как мужчина с мужчиной. Ведь не из-за меня же произошел разлад. Вскоре нас с Руби пригласили на чай. Отношения, по правде говоря, оставались натянутыми. Но я сказал себе: вытерпим все, лишь бы это приносило доход. Я даже стал продавать пиво Ломасов у себя в баре. Мой отец перевернулся бы в гробу!

И только я почувствовал, что начинаю одерживать верх над дядей Сэмом, он знаете, что делает? — берет и помирает, меньше, чем через шесть месяцев после моего отца! Супруге достается все состояние, никому другому — ни пенни. Что ж, все справедливо, сказал я тогда. Деньги были ее по праву. После похорон она вцепилась в меня и говорит, что перед смертью Сэм очень просил, чтобы новая дружба, возникшая между нашими семьями, продолжалась, и, мол, она хочет, чтобы мы приходили к ней на чай. Но она не изменилась, кто угодно — только не она!

— Что вы имеете в виду? — спросил Гудинаф.

— Сознание вины! Вот что я имею в виду. Старая леди знала, что сгубила своего сына, и теперь, должно быть, опасалась, что помогла и Сэму сойти в могилу. Согласен, это звучит дико. Но в таком случае зачем она это делала? Больше двадцати пяти лет мы получали приглашения на чай. И ради чего? Я скажу вам, ради чего. Чтобы завещать нам этого чертова Граффа из Гриндейла!

Он отшвырнул трубку, и она ударилась о стенку с такой силой, что в штукатурке осталась отметина.

— Сочувствую вам, поверьте…

— Неужели? Очень мило с вашей стороны. Но полагаю, вы приехали сюда не для того, чтобы посочувствовать мне? А кто вы такой? Что-то вроде адвоката?

— В какой-то мере — да, — улыбнулся Гудинаф, по настоянию родителей изучавший когда-то законы, а не ветеринарную науку, которой отдавал предпочтение. Когда у него появилась возможность получить даже плохо оплачиваемую работу в Обществе защиты животных, он с радостью ухватился за нее, и за десяток лет из захудалой полусамодеятельной организации оно превратилось в одно из крупнейших благотворительных учреждений. Такие большие наследства, как у миссис Хьюби, перепадают нечасто, и отчаяние при мысли, что дожидаться его предстоит бесконечные годы, а также совет, полученный от официальных консультантов общества, толкнули Гудинафа избрать именно этот образ действий.

— Позвольте мне кое-что объяснить. Мы в нашем обществе, естественно, желаем получить нашу долю состояния как можно раньше. Чтобы добиться этого, нам нужно оспорить завещание в суде и сделать так, чтобы претензии Александра Хьюби на наследство — пусть и маловероятные — не принимались во внимание. Понимаете меня?

— Вы хотите деньги немедленно. Это я вижу. Но при чем тут я?

— Чтобы увеличить наши шансы на успех, нам необходимы три простых условия. Первое: все три наследующие организации должны действовать сообща. У меня уже имеется согласие Фонда помощи родственникам военнослужащих действовать от их имени, и, пока я здесь, я намереваюсь узнать мнение «Женщин за Империю».

Второе, более важное условие: судья должен ясно представлять себе положение дел. Ему следует до конца осознать, что главным препятствием к получению нами денег до 2015 года является возвращение Александра Хьюби. А потому наша задача — убедить его, что вероятность возвращения настолько ничтожна, что ею можно пренебречь.

— А какие другие препятствия могут возникнуть? — заинтересованно спросил Хьюби.

— Вы. И миссис Виндибэнкс. Вы — ближайшие родственники. По существу вы оба находитесь в одинаковой степени родства с усопшей…

— Что? Это она вам так сказала? Чертова лгунья! — закричал возмущенно Хьюби. — Старуха была мне тетей, а Виндибэнкс — только кузиной, да и то — очень дальней!

— В такого рода случаях во внимание принимается только кровное родство, — решительно заявил Гудинаф. — Старая леди была вам не теткой, а лишь женой вашего дяди. Отец миссис Виндибэнкс был ее кузеном по линии Ломасов так же, как ваш отец был кузеном по линии Хьюби. Такое родство имеет решающее значение. Чего я хочу от вас, мистер Хьюби, это отказа от ваших прав, удостоверяющего, что вы не станете претендовать на состояние миссис Хьюби ни сейчас, ни потом…

Он снова ударил трубкой по стене с такой силой, что раздался треск. Но Хьюби не заметил этого.

— Черт побери! Это все, чего вы хотите? Черт побери!

— Ну, согласитесь, я ведь не прошу у вас многого? — сказал Гудинаф, делая вид, что не понимает собеседника. — Думаю, вы уже проконсультировались со своим адвокатом и получили совет, можно ли оспорить завещание от вашего имени.

— Это мое дело, — пробурчал Хьюби.

— Безусловно. Я не хочу совать нос в чужие дела. Но если его совет состоял в том, что это может быть рискованным делом, что вряд ли стоит идти ради него на большие судебные издержки, и если вы решили последовать этому совету, то что вы теряете, подписав бумагу с отказом от ваших прав?

— Меня больше интересует, что я приобрету, — хитро заметил Хьюби.

— Возможно, вы получите небольшую денежную компенсацию за ваши труды и потраченное время, — ответил Гудинаф. Несмотря на разочарование, он не очень удивился, когда Хьюби вместо того, чтобы задать вопрос: «Сколько?» — вдруг спросил:

— Так вы говорите, что разговаривали со старой Виндибэнкс?

— Да, мы уже побеседовали с миссис Виндибэнкс.

— И как она на это смотрит?

— Она обдумывает мое предложение, но я не сомневаюсь, что она примет мудрое решение.

— Что ж, вот вам мой ответ. Я давно уже научился не пускаться вскачь, стоит лишь адвокату взмахнуть кнутом. Поэтому я тоже немного подумаю. У вас ведь здесь есть другие дела? Приезжайте через день-два. Тогда, может быть, и потолкуем.

Гудинаф вздохнул. Может, стоило посулить ему деньги уже сейчас? Нужда и жадность не позволят Хьюби ответить отказом. Но, поколебавшись секунду, Гудинаф решил, что только ослабит свои позиции, раскрой он сразу все карты.

— Очень хорошо, — произнес он, поднимаясь. — Спасибо за гостеприимство.

— За что, черт побери? Я ведь так ничего не предложил вам. — Неожиданно для самого себя Джон Хьюби вдруг почувствовал некоторую неловкость и прибавил великодушно: — Послушайте, выпейте кружку пива перед уходом. Скажите Руби — за мой счет.

— Благодарю вас, одной кружки было достаточно. Мне бросилось в глаза, что вы больше не продаете пива Ломасов.

— Нет! Сразу же после похорон я убрал это пойло из бара, — бросил Хьюби. — Вы сможете найти дорогу? Спокойной ночи!

Когда дверь за Гудинафом закрылась, Хьюби сел и задумался, уставившись невидящим взглядом в камин. Его мысли прервал голос жены:

— Джон, тебя к телефону.

Он прошел через бар к аппарату в вестибюле. Джейн постоянно сетовала, что у них нет своего телефона, но чем больше было ее недовольство, тем больше Хьюби убеждался в правильности своей экономической политики.

— Олд-Милл-Инн. Хьюби слушает, — пробурчал он в трубку. Не прошло и минуты, как широкая улыбка расползлась по его лицу. — Я как раз думал о вас, миссис Виндибэнкс, можете себе представить? — сказал он. — Вы остановились в «Говард Армс»? Мне будет трудновато бросить бар… А, вы сами приедете сюда? Прекрасно, просто великолепно! Всегда рад поболтать с родственниками.

Он положил трубку и расхохотался. Но его оживление угасло, когда он попытался набить табак в трубку и обнаружил в ней трещину.

— Дьявольство! Какой негодяй это сделал?

Глава 8

— Доброе утро, Лэкси!

— Доброе утро, мисс Кич!

Паско, наиболее подходивший к роли социолога-детектива в Среднем Йоркшире, мог многое угадать в этом диалоге. Мисс Кич связала свою судьбу с семейством Хьюби, когда ей было четырнадцать лет — в 1930 году. Девочку взяли в Трой-Хаус няней. К тому времени, когда юный Александр Ломас отправился в школу-интернат, то есть спустя восемь лет, в ее ведении находилась не только детская, но практически и весь дом. Началась война, и к молодым здоровым незамужним женщинам обратились с призывом сделать для страны больше, чем просто присматривать за домами богатых людей. Несмотря на возмущение и протесты миссис Хьюби, мисс Кич бросилась во внешний мир как в омут. Долго от нее не было ни слуху ни духу, хотя от ее местных знакомых стало известно, что та получила должность водителя в «Женской службе сухопутных войск» и две лычки на погонах. В сорок шестом году она вернулась в Трой-Хаус, чтобы выразить свою скорбь в связи с печальным известием о том, что Александр пропал без вести, и осталась там навсегда, сначала как домоправительница, затем как компаньонка и в конце концов как сиделка.