Не от мира сего - Иеромонах Дамаскин (Христенсен)

Только сейчас книги Достоевского, некогда присоветованные Алисон, открылись перед Евгением во всей поразительной духовной силе. Казалось, писатель коснулся жгучих жизненных вопросов и на всё нашел ответы, вдребезги разбивающие человеческое самомнение, ибо исходили они из Божественного Писания. В Иване Карамазове Евгений узнал себя: наделенный умом, старающийся всё постичь сам, что неизменно ведет к самомнению, к атеизму. В короткой статье «Ответ Ивану» Евгений попытался разрешить Ивановы сомнения, одновременно отвечая «ветхому человеку» в себе: «Коль скоро душа поднялась до сомнений, ей открываются два пути. Первый — задавать бесчисленные и безответные вопросы (что ведет к еще большим сомнениям, разбивающим веру) либо уповать на какую‑нибудь лженауку, готовую «объяснить», т. е. уводящую от истинных ответов на противоречия и парадоксы нашего существования. Второй — путь смирения и молитвы. Смирения даже перед сомнениями (которые нам уготавливает жизнь, а не прихотливая мысль), молитвы о ниспослании больших тягот, дабы испытать себя; о ниспослании жизни, где проявилось бы наше смирение, омытое слезами. Смиряться и молиться, даже в сомнении, памятуя, сколько капканов на пути сомневающегося — не меньше, чем у легковерного. Тех, кто отвергает прижизненные страдания (любители наслаждений, некоторые «философы», просто люди беспечные), ничуть не меньше, чем тех, кто барахтается в капканах сомнений и ищет, в какой бы еще угодить. Эти также не верят, но уже противоположным явлениям — доброте, покаянию, состраданию (что в первую очередь вызывает у них подозрение). Они отрицают добро, как и их антиподы — лживые утешители (которых «сомневающиеся» ненавидят) — зло, грех и страдания. Доводы тех и других несостоятельны.

Сейчас же мы вступили в пору Последнего Сомнения, конечного и величайшего: мы разуверились в самой жизни, в целостности мира, мы долее не стараемся отыскивать смысл всего сущего и нашей жизни.

Человек поры Последнего Сомнения оказывается в том же капкане, что и «утешитель», отвергающий страдания: и тот, и другой перестарались, пытаясь своим разумом объяснить всё в жизни. Один, не находя этих объяснений, опускает руки, другой же, напротив, чересчур легко и быстро находит все ответы. И тот, и другой полагается лишь на разум, считают, что всё в жизни должно понять и растолковать. То есть достаточно мне, простому человеку, задаться вопросами, неважно, сколь полно и исчерпывающе.

О, гордыня человеческая! Да, не найти полных ответов о смысле жизни, покуда не познал ее глубины, покуда плаваешь на поверхности своих же сомнений. Спору нет, «сомневающийся» идет глубже «утешителя», он не удовольствовался ложью, призванной «защитить» ближнего от мук и терзаний. Но, увы, тоже остановился — на самом пороге тайны бытия.

Ибо далее разум — не помощник, он уже не способен ответить на жгучие вопросы. Ответ — лишь в смирении, молитве, послушании. Приемли всё, что уготовано и покорись. А коли отгородишься, даже до малейших страданий, или укроешься в размыслительных сомнениях — пеняй на себя! И жизнь вокруг никогда не наполнится для тебя смыслом, потому как бессмысленен твой взгляд на нее. Способен ли ты, нечестивый и противоречивый человек, увидеть мир чистым, исполненным смысла?!»

НЕСКОЛЬКО лет Евгений страдал, Истина всё ускользала от него. Он жаждал Истины превыше всего, но искал лишь умом: посредством западной философии, метафизики Генона, восточных религий, пытался даже выйти за рамки привычного логического мышления. Теперь же, непосредственно прикоснувшись к Православию душой, он понял, что Истина совсем иная, нежели он представлял, и что он избрал совсем негодное средство, дабы постичь ее. «Мне открылось Православие и православные люди, и я мало–помалу начал осознавать: Истина — не просто абстрактная идея, которую ум должен постичь. Истина личностна, она имеет конкретное воплощение, к коему стремится любящее сердце. Так я пришел ко Христу».

Ранее, под влиянием Алана Уоттса и восточных религий, Евгений полагал, что понятие личности Бога умаляет Абсолют, что оно создано человеческим сознанием. За этим стоит некое внеличностное «я». Теперь же он обнаружил, что всё наоборот: вера в внеличностное божество — признак духовной незрелости. За этим стоит Создатель всего мироздания, явивший себя Абсолютом личностным, возгласивший: «АЗ ЕСМЬ».

Истина, которой жаждал Евгений, и впрямь имеет воплощение — в Том, Кто изрек: «Я есть Путь, Истина и Жизнь». И сколь прекрасна, сколь возвышенна и сурова эта Истина! Блаж. Августин, плутавший, как и Евгений, в поисках Истины, вопрошал: «Коль скоро Истину нельзя измерить в пространстве, значит ли, что она — ничто?» И услышал издалече: «Истинно говорю — Я СУЩ!» Узрев славу Того, Кто есть Истина, блаж. Августин лишь воскликнул: О Истина, ты Вечность! О Любовь, ты Истина! О Вечность, ты Любовь!»

Истина сошла на землю и воплотилась, дабы человек, дабы сам Евгений, приобщился ее. Св. Ефрем Сирин говорил: «Истина вошла в лоно, вышла из него и искупила человеческий грех». Теперь, чтобы познать Истину, Евгению нужно было самому предстать перед Создателем, покаяться в грехах, очиститься от скверны и возлюбить Его всем сердцем.

Прежде многое подводило Евгения к Истине: возвышенная, пронизанная христианским духом музыка Баха, философия Генона с неукоснительным следованием древним учениям, с его критикой новомодных течений. Но лишь Православие — Христианство во всей полноте — открыло ему и всю полноту Истины, незамутненный образ Иисуса Христа. Ранее ничто не удовлетворяло Евгения, сейчас, лишь бегло познакомившись с Православием, сердце тут же подсказало: «Вот твой дом». Хотя ум признал это не сразу.

В конце жизни Евгений задавался вопросом: «Каким органом воспринимается Божественное откровение?» Да, существует такой орган, но, увы, мы чаще держим его взаперти. Бог открывается любящему сердцу. Не обязательно откровение приходит с чудесами. Бывает, Бог, видя сердце человека готовым принять Его, открывает Себя в постижимой мере. Но для этого сердце должно «возгореться».

. Впереди Евгения ожидали немалые страдания, но теперь, когда «идея» Истины воплотилась и ожила перед ним, страдания его наполнились смыслом. «Страдания в миру оправданы, только словами этого не передать, всё нужно пережить, не подменяя рассуждениями». И приобщившись христианства, Евгений всё так же ненавидел мир сей, ни в малой степени не уповая на него, желая лишь одного — убежать подальше от суеты. Христианская религия, в которой он вырос, прекрасно ладила с миром, его же неудержимо влекла неотмирность. Евгений наконец уразумел предназначение человека: он уготован для вечности.

Путь, избранный им, — путь подвижничества, который вел не к земным благам и утехам, но к небесному воздаянию через тернии земных страданий. Сам изведав немало, он уверился в истинности этого единственного пути. Господь попускает своим чадам совершенствоваться через страдания. Он Сам, вочеловечившись, принял страдания — только такой Бог способен обратить падшее человечество к Себе, только такой Бог достоин поклонения, только к Нему может устремить человек свои самые высокие порывы.

Раньше Евгений не принимал Бога, Который, как ему казалось, «покалывает людишек и тем забавляется». Теперь же он уверовал в Творца, Кто сам принял страданий куда больше, нежели попустил Своим твореньям. Опять обращаясь к сомневающемуся в лице Ивана Карамазова, Евгений писал: «Вочеловечившийся Бог. Уж кто, как не Он, страдал безвинно?! Неужто требуется еще какое‑то «объяснение»? Обратитесь к Его жизни — лучшего объяснения не сыскать. Мы заслужили все страдания и должны принимать их с благодарностью, ибо это возможность глубже постичь жизнь ближнего, прилепиться к Господу. Сам же Он не заслужил страданий, к тому не было ни повода, ни причин. Иисус Христос безгрешен — Ему нечего искупать, Он всеведущ — Ему нечего постигать, Он всеобъемлющ — Ему не к чему стремиться. Поэтому Его страдания явили непостижимое человеку бескорыстие и милосердие. Никто из нас не способен на такое. Только Господь не стал бежать страданий и печали человеческой. Он, в отличие от нас, не искал лживых утешений или легких путей. Только Он до конца вынес боль и скорби человечества.

Ему ли не знать, каково нам? Мы помним, жизнь — это страдания, мы помним, Бог любит нас и из‑за любви претерпел больше, нежели величайшие из святых. Мы помним всё это и тем не менее позволяем себе в чём‑то усомниться, задаемся жалкими вопросами о «смысле». О, низость человеческая! Прими же все страдания, молись Богу, не испрашивая чего‑то, не ради какой‑то цели, а просто обрати к Нему свое молитвенное сердце и слезы. Господу не нужно ничего объяснять. Он знает всё».

ОДНАЖДЫ вечером гуляя по Сан–Франциско, Евгений очутился в том самом месте, где некогда в ушах его прозвучали зловещие слова Ницше и будто дохнуло ужасом ада. Как и в тот раз, на горизонте садилось солнце. Евгению подумалось: и жить ему выпало тоже на закате христианства. Вспомнились и собственные грехи, значит, и он причастен к распятию Христа. Поразительна милость Господня! Он явил Себя такому страшному грешнику! И чем более умалялся Евгений, тем более окрыляло и вдохновляло его величие Божие, Его красота.